— Вот он, товарищ капитан! — И, шагнув мимо расступившихся солдат, стал будить мальчишку: — Э-э… приехали, подъем…
Мальчишка за время путешествия на колесах, видно, привык к частой побудке. Он проворно вскочил с нар и, протирая глаза, изучал воинские знаки различия командиров.
— Куда, малец, путь держишь? — строго спросил Богданович.
«Заяц» по всей форме доложил:
— На фронт, товарищ капитан.
— Ну-ка, фронтовик, слазь…
— Глянь-ка, чего он выдумал?! — искренне удивился мальчишка и посмотрел на бойцов с лейтенантом: мол, втолкуйте ему, что я еду с вами. Но те, однако, почему-то промолчали.
— Вот что… — посоветовал капитан, — залезай на обратный и дуй до дому…
— Обратно не поеду, — с вызовом ответил мальчишка и направился к двери.
— Сдать коменданту станции, — приказал Богданович лейтенанту.
— Товарищ капитан, — обратился лейтенант, не выдержав укоризненного взгляда мальчишки, — может, разрешите…
— Не разрешаю! — гаркнул Богданович. — Это вам война или детский сад?!
Пацан, улучив момент, выскочил из вагона…
— Дымов, изловить «зайца»! — приказал капитан.
Лейтенант бросился за беглецом, но поезд тронулся…
На следующей остановке в погруженной на платформу машине Дымов нашел «зайца» и, окружив его с солдатами, «изловил» и сдал военному коменданту. Но только поезд набрал скорость, крыша вагона, в котором ехал взвод Дымова, прогремела жестью. А на стоянке дежурные зенитчики доложили лейтенанту:
— «Заяц» сидит на вашей крыше.
— Снять, — приказал юный лейтенант. По жестяным крышам загрохотали тяжелые сапоги солдат. Но мальчишка был неуловим: бежит, бежит и вдруг круто поворачивает в обратную сторону, прыгает козлом с вагона на вагон. Паровоз дал сигнал к отправлению, и погоню пришлось прекратить.
Как только эшелон остановился, Дымов с бойцами бросился на розыски и скоро доложил капитану, что «заяц» исчез.
— Не может такой сдаться без сопротивления! Ищите! — приказал Богданович.
Но «заяц» исчез. Капитан не мог поверить этому и пришел во взвод лейтенанта Дымова:
— Ну, признавайтесь, сховали?
Капитана тревожило, что мальчишка мог сорваться с крыши на ходу поезда. Бойцы и лейтенант были расстроены не меньше. Они даже имя у мальчишки не выпытали.
Стемнело. Воинский эшелон сейчас летел без остановки.
Все чаще попадались по пути отметины войны — черные остовы разбитых станций, скелеты сгоревших вагонов, степь, исклеванная, словно оспой, воронками бомб. И мысли у семнадцатилетнего лейтенанта были те же, что у его бойцов, которым было по двадцать или около… Скоро они будут жечь не фанерные, а настоящие фашистские танки. Прощай, учеба, марши, тревоги! Колеса отбивают: «На фронт, на фронт…» На сердце и радостно и как-то тревожно.
2
— На разгрузку пушек и машин даю полчаса, — бросил капитан.
Дымов спрыгнул с вагона. Бойцы открыли борта платформ и прилаживали помост. Шоферы раскручивали железные тросы, крепившие машины. Торопились. Уже доносился рокот немецких самолетов, летевших на большой высоте.
Богданович подошел ко взводу на исходе тридцатой минуты, когда бойцы и лейтенант скатывали с платформы последнюю пушку.
— Рассредоточивайте технику!
В открытой степи от бомбежки погибель. Машины, нагруженные снарядами, с пушками на прицепах быстро разъезжались по овражкам. Капитан собрал командиров, чтобы поставить им задачу. И тут машинист паровоза поднял темную фигурку с черным, как у негритенка, лицом, на котором сверкали одни белки глаз.
— Ты?! — обрадовавшись, ахнул капитан. «Заяц», наделавший столько переполоха, был жив и невредим. — Небось на тендере ехал? В уголь зарылся?
— Ага, — звонко чихнул мальчишка.
— Как тебя зовут? — впервые улыбнулся капитан.
— Иван я, Федоров — фамилия. Апчхи!..
— Находчивый ты, Федоров.
— А как же… Возьмете теперь? — спросил Ваня; он не спускал глаз с Богдановича, и столько надежды и веры отражалось в них, что сердце железного капитана дрогнуло. Он разжал зубы и, сердясь на себя за минутную слабость, выдавил:
— Накормить и отправить назад!
— Эй, Удовико, принимай пополнение! — крикнул Дымов и, толкнув мальчишку к оврагу, побежал на сбор командиров.
На дне оврага стояла полуторка, доверху наполненная ящиками с консервными банками и мешками; на прицепе дымилась кухня. Сухонький, уже немолодой шофер Овчинников подкладывал в топку ломкие прутья краснотала, да так и застыл от удивления…
Из кабины вывалился круглый, невысокого роста, с заспанным лицом сам повар Удовико.
— Чего еще? — протирая глаза, спросил он.
— Гляди, какого африканца нам прислали…
Удовико посмотрел на фигурку с черным лицом. Ваня тоже рассматривал их сверху оврага и рассуждал: «От капитана удрал, а от этих старикашек подавно сбегу…» Запах булькающей в котле каши с бараниной щекотал в носу, у Вани от голода даже бурчало в животе.
— Ну что уставились? Меня капитан прислал.
— Чего ж тебе дать? — растерялся Удовико. — Каша не готова.
— Все равно, — ответил Ваня, усаживаясь в сторонке на откосе оврага, — лишь бы живот набить.
— Сейчас набьем, товарищ африканец! — с улыбкой сказал Овчинников и набросился на Удовико: — Корми человека. Видишь, с голоду доходит.
Удовико нашел открытую банку консервов, перерезал пополам хлеб.
Среди истребителей танков уже разнеслось, что на кухне тот самый «заяц», за которым «охотились» в пути.
Первыми появились сержант Кухта и Черношейкин, потом еще набежали.
— Ну, парень… Не в лоб, так обходным маневром взял, — похвалил Черношейкин Ваню, который вычищал банку коркой хлеба.
Ваня кивнул головой, потом вскочил, подбросил банку и ловко отфутболил. Сержант Кухта хотел прикрикнуть за порчу ботинок, но Черношейкин остановил его и обратился к Федорову:
— Слушай, боец! Надо малость подумать о своем виде…
Ваня поморщился:
— Да чего там… Капитан все равно отправит назад.
— Не отправит, если сразу не прогнал.
— Взаправду говоришь?
Черношейкин обернулся к сержанту Кухте, и тот уверенно подтвердил, что на войне «всякое бывает».
Из груды принесенных старшиной гимнастерок, брюк, белья Ване стали подбирать обмундировку. Кое-что подшили, поубавили. Оказались и ботинки подходящего размера. Черношейкин подстриг парня и позвал повара. Тот ахнул — настолько изумило преображение «африканца».
Капитан в этот день обошел разбросанные по овражкам подразделения, заглянул в котелки солдат, а потом появился на кухне. Еще издали заметил Удовико долговязую фигуру Богдановича. Он снял капитанский котелок с огня и доложил:
— Товарищ капитан, весь личный состав накормлен.
— А почему сегодня без чая?
— Кипяток ушел на обмывку моего помощника.
— Какого еще помощника?
— Да что вы прислали ко мне…
Богданович пожелал взглянуть на этого «помощника».
Ваню еле растолкали. Поставили на ноги, осмотрели и повели к капитану. Опрятный вид мальчишки понравился Богдановичу. Но капитан не таков, чтоб выставлять напоказ свои чувства. Спросил сурово:
— Накормлен?
— Так точно, — подтвердил Удовико.
— Начпроду передать: помощника повара Федорова включить в строевую на полное довольствие.
— Есть передать.
Так началась фронтовая жизнь Вани Федорова. А было ему в ту пору четырнадцать лет…
3
Сухая степь в жаркой дреме безлюдна. Но вдруг ожила… Из овражков, балочек вынырнули машины с противотанковыми пушками, на ходу заняли боевой порядок. За каждой машиной облачко пыли, свернули на большак в сплошной рыжей завесе…
Проснулся Ваня от раската грома. С адским воем небо обрушивалось на землю. В густых облаках пыли вспыхивал огонь, и после оглушительного разрыва что-то со свистом летело над головою, впивалось в борт машины, звонко отлетало рикошетом от железной кухни. Комья земли ударяли по плащ-палатке, которой он укрылся. Машина ехала уже не по дороге, а бешено неслась напропалую по степи, так подбрасывая на кочках, что ящики, мешки и Ваня взлетали в воздух. Позади на прицепе прыгала и металась из стороны в сторону кухня. Тут только Ваня пробудился и сообразил, что они попали под бомбежку.
— Эй, кухня!.. Поворачивай вправо и стой! — крикнул кто-то, невидимый в пыли.
Этот же человек сгреб Ваню и выбросил из кузова; они вместе упали на землю. Отплевываясь, Ваня посмотрел на лежащего рядом с ним лейтенанта Дымова, тот пришлепнул его:
— Лежи!
Рядом грохнуло. Их обдало жаркою волной — остро пахнуло раскаленным металлом и горелой землей. Когда Ваня оторвал щеку от колючей травы, лейтенанта рядом не было — он бежал в сторону горящей машины.
«Ишь, самому можно бегать, а другим нельзя!..» — Федоров вскочил и устремился за лейтенантом.
Машина горела, и огонь уже подбирался к бензобаку. Дымов стал сбивать шинелью пламя. Бойцы бросились разгружать из кузова боеприпасы. Ваня тоже схватил нагретый ящик со снарядами. Подняв, он согнулся от тяжести и, не разгибаясь, засеменил. В горячке никто не замечал мальчишку, и он таскал со всеми снаряды; потом, тяжело дыша, присел с бойцами и тогда только понял, какой опасности подвергался. В любую секунду снаряды могли взорваться и разнести его в клочья.
А лейтенант, как только заметил Ваню, сразу набросился на него:
— Тебе где приказано быть? Живо отсюда!
Ваня сжал челюсти так, что заскрипел песок на зубах, и, отойдя, бросился в горькую полынь.
Разбомбив хуторок, штурмовики разлетелись. А цикады так же неумолчно трещали, и солнце по-прежнему палило.
Рядом с Ваней остановилась машина с кухней.
— Зашибло, кажись, парня, — услышал он голос шофера Овчинникова и не спеша поднялся, залез в кузов на мешки.
Шофер потрогал испещренный осколками кузов и зло захлопнул дверцу. «Ишь, разукрасили, гады!» Машина тронулась.
Поравнялись с догорающим хуторком… Торчали одни черные трубы и тлели развалины, среди них обгоревшие трупы. Обугленные деревья с голыми, черными ветками походили на воздетые пятерней обгорелые пальцы…