— Так если вы все это знали, — закричал Ромадин, — то почему не сказали сразу?
— А почему я должен верить сам себе да еще других убеждать в этом? Я ученый, вы понимаете, а это ведь не просто род занятий, а особое состояние внутреннего мира. Оно заставило меня просидеть в глухомани одиннадцать лет; оно же и заставляет меня не верить собственным выводам, ибо я очень сильно хочу их получить. Мало ли какие умозаключения придут мне в голову. Приезд человека, абсолютно непредубежденного, ничего не знающего, должен был удостоверить один из основных результатов. Судите сами, должен ли я был сказать вам хоть слово о том, что вы можете увидеть. Пойдемте ко мне, поедите на дорогу.
— Я поделюсь с вами, — сказал Зотов после короткого завтрака, — одним соображением, которое пришло мне в голову только сейчас. Я потратил много лет для того, чтобы установить один только факт, а вам все, что я по этому поводу знаю, передал за три дня. Но у вас будут свои одиннадцать лет, чтоб понять механизм действия… И где этот механизм располагается — в элитрах — выростах по бокам — или еще где-то? Все, что можно было усвоить на уровне нормального человеческого восприятия, уже усвоено; нужно иное мироощущение. Вы поймете это очень скоро, потому что хотите брать у природы образцы для своих машин, но будете жалким подражателем, не знающим начал, пока не овладеете способностью менять восприятие мира так, чтобы поставленная задача вызывала в вашем мозгу совершенно невероятные, непостижимые идеи, а не вариант типового решения. Мы думаем о встрече с другими цивилизациями, имеющими принципиально отличное мышление, но иногда не надо даже подниматься в небо, достаточно нагнуться или оглянуться, чтоб увидеть свой, земной космос. И можно уже начать с него Ваша цель по сравнению с этим проще, но давайте думать намного шире, чем нужно для решения одной проблемы. В истории человечества это всегда приводило к хорошим результатам. И пойдемте, все собрано, а говорить уже нечего.
Молча они дошли до реки.
— И странно мне теперь, — сказал Зотов, — и что дальше делать — не знаю. Ведь я привык искать, а находить — нет…
Издалека донесся стук мотора. Катер показался, замедляя ход, остановился, заплясал на волнах. Все тот же парнишка подгреб на лодке к берегу. Ромадин и Зотов перенесли в нее снаряжение. Постояли, встряхивая сжатыми ладонями. Ромадин подумал, что надо будет этого человека привлечь к работе в институте — и не забыть бы в суете заняться этим. Впрочем, дело, наверное, все равно заставит. Наконец он вскочил в лодку. Через минуту из трубы катера вновь взметнулся синий дымок. Ромадин, опершись о планшир, махал Зотову рукой, пока тот не скрылся из виду. Густой темный лес тянулся по обоим берегам реки. Но Ромадину долго еще казалось, что он видит высокую фигуру лесного ученого.
Уильям ТЕННСРОК АВАНСОМ
Тюремные космолеты, скорострельные бластеры, живые одуванчики-бомбы с Венеры, телевизионные камеры, порхающие в воздухе… Фантастический рассказ о будущем? Не спешите с выводом.
Английский писатель Уильям Тенн использовал в своем рассказе «Срок авансом» все эти фантастические аксессуары лишь как чисто условный литературный прием, чтобы острее показать некоторые черты современной Америки, Америки наживы, где царствует закон капитализма «человек человеку — волк», где преступность проникла во все сферы жизни и достигла чудовищных размеров.
Гиротакси, пневматические кресла и прочие атрибуты фантастического жанра прекрасно уживаются в этом рассказе с приметами самого современного быта американского бизнеса: полицейскими дубинками, с легкостью пускаемыми в ход, и, главное, с чековыми книжками предпринимателей, готовых ценой любых преступлений заполучить лишнюю тысячу долларов.
Через двадцать минут после того, как тюремный космолет приземлился на нью-йоркском космодроме, на борт допустили репортеров. Они бурлящим потоком хлынули в главный коридор, напирая на вооруженных до зубов надзирателей, за которыми им полагалось следовать, — впереди мчались обозреватели и хроникеры, а замыкали лавину телеоператоры, бормоча проклятия по адресу своей портативной, но все-таки тяжелой аппаратуры.
Репортеры, не замедляя бега, огибали космонавтов в черно-красной форме Галактической тюремной службы, которые быстро шагали навстречу, торопясь не упустить ни минуты из положенного им планетарного отпуска, — ведь через пять дней космолет уйдет в очередной рейс с новым грузом каторжников.
Репортеры не удостаивали взглядом этих бесцветных субъектов, чье существование исчерпывается монотонными рейсами из конца в конец Галактики. К тому же жизнь и приключения гетеэсовцев описывались уже столько раз, что тема эта давно была выжата досуха. Нет, сенсационный материал ждал их впереди!
Глубоко в брюхе корабля надзиратели раздвинули створки огромной двери и отскочили в сторону, опасаясь, что их собьют с ног и растопчут. Репортеры буквально повисли на прутьях железной решетки, которая отгораживала огромную камеру. Их жадные взгляды метались по камере, наталкиваясь на холодное равнодушие — и лишь изредка на любопытство — в глазах людей в серых комбинезонах. Люди эти лежали и Сидели на нарах, которые ряд за рядом, ярус над ярусом безотрадно тянулись по всей длине трюма. И каждый человек в сером сжимал в руке пакет, склеенный из простой оберточной бумаги, а некоторые нежно его поглаживали. Старший надзиратель, выковыривая из зубов остатки завтрака, неторопливо приблизился к решетке с внутренней стороны.
— Здорово, ребята! — сказал он. — Кого это вы высматриваете? Я вам не могу помочь?
Кто-то из наименее молодых и наиболее известных хроникеров предостерегающе поднял палец.
— Бросьте эти штучки, Андерсон! Космолет сел в опозданием на полчаса, и нас еще двадцать минут проманежили у трапа. Где они, черт подери?
Андерсон несколько секунд Смотрел, как телеоператоры локтями отвоевывают место у самой решетки для себя и своей аппаратуры.
— Стервятники! — бормотал он. — Охотники за мертвечиной! Упыри!
Затем, ловко перехватив дубинку, старший надзиратель стал выбивать частую дробь по прутьям решетки.
— Крэндол! — рявкнул он. — Хенк! Вперед и на середину!
Надзиратели, которые, поигрывая дубинками, мерным шагом расхаживали между многоярусными нарами, подхватили команду:
— Крэндол! Хенк! Вперед и на середину!
Их крики метались по камере, отлетая рикошетом от гигантских сводов:
— Крэндол! Хенк! Вперед и на середину!
Никлас Крэндол сел, поджав ноги, на своих нарах в пятом ярусе и сердито поморщился. Он было задремал и теперь протирал слипающиеся глаза. На тыльной стороне его кисти багровели три параллельных рубца — три прямые борозды, какие может оставить когтистая лапа хищного зверя. Над самыми бровями кожу рассекал темный зигзаг еще одного шрама. А в мочке левого уха чернела круглая дырочка. Кончив протирать глаза, он раздраженно почесал это ухо.
— Торжественная встреча! — проворчал он. — Можно было догадаться заранее! Все та же распроклятая Земля со всеми ее прелестями!
Крэндол похлопал по щеке щуплого человечка, который храпел на нарах прямо над ним.
— Отто! — позвал он. — Отто-Блотто, давай шевелись! Нас требуют.
Хенк, еще не открыв глаза, сразу подскочил и сел, подобрав под себя ноги. Его правая рука потянулась к шее, покрытой сеткой зигзагообразных рубцов такого же цвета и величины, как шрам на лбу Крэндола. На руке не хватало двух пальцев — указательного и среднего.
— Хенк здесь, сэр! — хрипло сказал он, потряс головой и, открыв глаза, посмотрел на Крэндола. — А, это ты, Ник… Что случилось?
— Мы прибыли, Отто-Блотто. Мы на Земле, и наши свидетельства скоро будут готовы. Еще полчаса, и ты сможешь упиться коньяком, пивом, джином и поганым виски на всю свою наличность. Тебе уже больше не придется пить тюремную самогонку из консервной банки, прячась под нижней койкой, Отто-Блотто.
Хенк крякнул и опрокинулся на спину.
— Через полчаса! Так чего же ты разбудил меня сейчас? Что я тебе, карманник, который сначала украл, потом отсидел и теперь визжит от нетерпения: ах, где его свидетельство? Ник, а мне приснился еще один способ, как покончить с Эльзой, — совсем новый и такой, что закачаешься…
— Легаши разорались, — ответил Крэндол по-прежнему негромко и спокойно. — Слышишь? Им требуемся мы: ты и я.
Хенк снова сел, прислушался и кивнул.
— Почему такие голоса бывают только у галактических легашей, а?
— Согласно инструкции, — заверил его Крэндол. — Чтобы стать галактическим легашом, требуется максимальный рост, минимальное образование и максимально противный голос в сочетании со способностью оглушительно орать. А без этого, какой бы мерзопакостной сволочью ты ни был, придется тебе, брат, сидеть на Земле и отводить душу, штрафуя почтенных старушек на допотопных вертолетах за превышение скорости.
Надзиратель, остановившись под ними, сердито стукнул по металлической стойке.
— Крэндол! Хенк! Вы еще каторжники, не забывайте! Даю вам две секунды, или я влезу к вам и обработаю напоследок по старой памяти.
— Есть, сэр! Иду, сэр! — отозвались они хором и начали спускаться по нарам, не выпуская из рук пакетов с одеждой, которую они носили на свободе и вскоре должны были надеть снова.
— Слушай, Отто! — зачастил Крэндол беззвучным тюремным шепотом, наклоняясь к самому уху Хенка, пока они спускались. — Нас вызывают для интервью с телевизионщиками и газетчиками. Нам будут задавать сотни вопросов. Так смотри, не проговорись про…
— Телевизионщики и газетчики? А почему нас? На что мы им сдались?
— Потому что мы знаменитости, олух! Мы отсидели за мокрое дело весь срок! А много таких, как, по-твоему? Заткнись и слушай. Если тебя спросят, кого ты наметил, молчи и улыбайся. На этот вопрос не отвечай. Понял? Не проговорись им, за чье убийство ты отбывал срок. Как бы они к тебе ни приставали, заставить тебя отвечать они не могут. Таков закон.