Тугая плотная волна морозного воздуха обожгла лицо, забила дыхание. Сергей спрыгнул в снег, захлопнул дверцу кабины. В этом месте снег был глубокий, по колено, и чтобы не набрать его в валенки, пришлось вышагивать по-журавлиному, протаптывая дорожку к передку.
Не успевший остыть радиатор приятно отдавал теплом. Сергей открыл капот и высветил переносной лампочкой работающий на малых оборотах двигатель. «Чем черт не шутит. Может быть, вовсе л не из-за вкладышей молотит движок?»
Вытянувшееся лицо Митрохина за ветровым стеклом замерло в ожидании. Сергей махнул ему рукой — мотор взревел, потом заговорил, заурчал глухо. Здесь был полный порядок. Даже профан-автолюбитель мог догадаться, что двигатель нп при чем и придется снимать поддон картера.
Жарков медленно смотал лоснящийся от- масла провод переноски, закрыл капот, посмотрел на часы. Надежный «Маяк» показывал двадцать минут шестого, и до рассвета оставалось еще три часа. Сергей прислонился к подрагивающему радиатору, посмотрел на усыпанное холодными мерцающими звездами небо. Вчера вечером оно еще было затянуто лохматыми обрывками туч, и это все же сдерживало мороз. Сейчас распогодилось, а значит, и мороза прибавилось. Видно, правду люди говорят: беда в одиночку не ходит. Быстро, стараясь не выпустить тепло, Сергей юркнул в дверцу. В пропахшей шоферским духом кабине было тепло и уютно. Не хотелось думать ни о морозе, на который надо было вылезать, ни о сволоте-механике, выпустившем ЗИЛ в рейс.
— Ну что там? — не выдержал затянувшегося молчания Митрохин.
Жарков молча откинулся на потертую, замасленную кожу подушки, снял рукавицы, стащил шапку-ушанку.
— Дело дрянь, Никола. Движок в порядке, придется поддон снимать. — Он положил руку на баранку, широкой ладонью накрыл черный набалдашник переключателя скоростей. — Давай решать, что делать будем.
— Та-ак значит… — Митрохин повернулся к Жаркову, вдруг как-то странно, с испугом посмотрел на него, сказал, растягивая слова: — Значит, вкладыши… Ты не засек но часам, сколько проторчал там?
— Ну-у… — замялся Сергей, — минут пять…
— Вот-вот. А теперь посмотри на свое лицо. — Митрохин сунул руку в ящичек для вещей, вытащил оттуда зеркальце, протянул Жаркову. — Полюбуйся!
Щеки и кончик носа были совершенно белыми. Сергей не торопясь положил зеркальце обратно, начал растирать лицо.
— Что делать будем? Если действительно полетели вкладыши, то коленвал на любом километре заклинить может.
— Слушай, Сережа! А вдруг на базе есть машины? — Николай всем корпусом крутанулся к Жаркову, в его глазах заплясали радостные огоньки. — Должны быть. Хоть одна… Из этого драндулета надо выжать все возможное, и если он накроется, то остаток пути идти пешком…
— А если нет? — тихо спросил Сергей.
— Чего? — не понял Митрохин.
— Машины, которая смогла бы заменить этот «драндулет».
Жарков включил дальний свет, медленно выжал сцепление,
переключил скорость… ЗИЛ мягко тронулся с места, проехал еще метров двести, уперся передком в выросшую на пути белоснежную стену сугроба.
— У нас же с тобой ни крошки хлеба, — жалобно сказал Митрохин.
— Ничего, Колька, не отощаем. Там, — он кивнул через плечо, — сейчас гораздо хуже.
IV
— Алло, узел? Дежурная… — Мартынов ожесточенно постучал по рычажкам телефонного аппарата, не глядя на собравшихся в кабинете людей, сказал со злостью: — Да где же ее черти носят?!
Наконец черная эбонитовая трубка издала легкое потрескивание и монотонный голос телефонистки произнес;
— Дежурная слушает.
Стараясь не сорваться, Мартынов глубоко вздохнул, откашлялся, сказал глухо:
— С базой связь есть?
— Это вы, Михаил Михайлович? Извините, не узнала. — Только что монотонный голос приобрел краски, стал полуизвиняющимся; «~ Нет еще, товарищ Мартынов.
— Так какого же черта вы там возитесь?! — не выдержал он.
В трубке на мгновение замолчали, потом обиженный голос телефонистки произнес:
— Ребята на линию вышли еще утром. Страшно тяжелые условия.
— Ладно, извини. Как будет связь, сразу же дай мне знать. Мартынов положил трубку, подул на озябшие пальцы.
В когда-то теплом кабинете сейчас было почти так же холодно, как и на улице; оставшаяся в графине вода превратилась в лед, расколов графин надвое. Мартынов остановил взгляд на завгаре, спросил, прикрыв покрасневшие от дыма костров веки:
— Сколько времени понадобится Жаркову?
— Не знаю. — Завгар виновато пожал покатыми плечами. — Всяко возможно… Если не застрянут — часов семь-восемь.
— Когда Жарков выехал из гаража?
Какое-то время в кабинете стояла тишина. Нахохлившись, неподвижно сидел на стуле завгар. Видно было, как он сглотнул слюну, сказал вяло:
— Да уж часов тринадцать…
От этих слов все зашевелились, кто-то крякнул с досады, а главный инженер пробасил возмущенно:
— Тринадцать… Когда до базы каких-то восемьдесят километров. Неужели застряли?
— Да не-ет. Жарков пе первый год за рулем, да и ЗИЛ его — что вездеход по снегу прет, — заволновался завгар.
— Надежная машина, — добавил кто-то. — Из ремонта только что вышла.
— А может, мы зря волнуемся? Может, он еще грузится? — донеслось из дальнего конца кабинета. — Ведь на базе нужную вещь найти, так это…
— Трубы не иголка в стоге сена! — взвился начальник отдела снабжения. — Другое дело — погрузка…
— Ну что ж, будем ждать. — Мартынов медленно снял меховые перчатки, достал из кармана полушубка сигареты, закурил, выпустив колечко дыма. Задержка Жаркова уже начала беспокоить его. Хоть снимай с трубопровода бульдозер. Но сейчас об этом не могло бы и речи. — Прошу докладывать, как идут работы на водоводе. Давай ты первым, Виктор Евгеньевич.
Главный инженер устало поднялся со стула, тыльной стороной ладони потер воспаленные глаза.
— Чего докладывать… Люди от усталости и холода с ног валятся. — Яшунин помолчал. — Но это полбеды, были бы трубы, а их все равно нет…
Мартынов внимательно посмотрел на Яшунина, тихо спросил:
— Как подстанция?
— Хреново. Нагрузка большая, дизеля еле тянут. Если пойдут вразнос, тогда все полетит к чертовой матери.
— Не надо вдаваться в панику, товарищ главный инженер. — Мартынов демонстративно повернулся к врачу.
— Обмороженные есть?
Главврач поселковой больницы, высокая немолодая женщина, откинула со лба прядь седых волос, сказала:
— Есть — это не то слово. Каждый третий, кто работает сейчас на трассе трубопровода, обморожен.
— Почему не отправляете в медпункт?
— А вы сами, товарищ Мартынов, попробуйте их отправить. По-хорошему просишь — отшучиваются, а когда давить начинаешь — такое в ответ слышишь…
Когда все разошлись и кабинет обезлюдел, Мартынов снова принялся тереть грудь: болело сердце. В который раз он пытался осмыслить случившееся, но всякий раз мысли путались, набегали одна на другую, уходило что-то главное. Вроде бы в его действиях, да и всего коллектива стройки, не было ни одной ошибки, и все же…
Такой зимы, как выпала в этом году, не упомнят даже старожилы. В начале октября подсыпало снежку, и сразу ударили хлесткие морозы. Свирепея день ото дня, стужа сжимала и без того вымороженное русло ручья Профсоюзный, из которого брал воду поселок. Но подумали об этом только в эту роковую ночь на двадцатое декабря. Почему не подумали раньше? Потому что, но всем расчетам, ручей не должен был перемерзать. Это было в проекте строительства, к этому привыкли. Сколько лет живут люди у ручья Профсоюзный, и всегда в нем была вода. Но вот случилось непредвиденное, и сразу задохнулся без воды, лопнул главный трубопровод, а вслед за ним полопались радиаторы в общежитиях. Можно было спасаться печками. Можно бы, но не предусмотрены печки в типовых общежитиях; и в самом деле, зачем печки, когда хватает паровых котлов и в достатке электроэнергия?!.
Мартынов поежился от застоявшегося холода и в который раз посмотрел на телефонную трубку. Была бы связь с перевалочной базой, все было бы гораздо проще, а так… Оп снова с беспокойством подумал о жарковской машине: тринадцать часов назад вышла на базу — и как в воду канула. Не дай бог застрянет, тогда все: поселку из беды не выбраться.
Неровным мерцающим светом замигала подвешенная к потолку лампочка: похоже было, что люди в домах отогревались электроплитками и самодельными «козлами». Слабенькая подстанция едва тащила на себе весь этот груз, готовая в любой момент опрокинуть поселок в темноту, в нечеловеческий холод.
Мартынов тяжело поднялся со стула, негнущимися пальцами застегнул крючки воротника, вышел на крыльцо.
Отсюда, с небольшой возвышенности, на которой удобно разместился П-образный новенький корпус управления стройки, в ясный погожий день хорошо просматривался весь поселок. Сейчас же в сгустившихся сумерках, смешанных с морозной дымкой, едва различались, силуэты близлежащих домов. Уличные фонари были отключены, и только редкие огоньки в окнах говорили о том, что в домах еще теплится жизнь. Мартынов с тревогой посмотрел на громоздкое здание котельной, с высокой трубы которой, прибитый ветром, падал на снег иссиня-черный дым. Где-то у самой земли его подхватывала колючая поземка и выгоняла на застывшее русло река, на прибрежные гольцы.
У костров, которые сплошной лентой вытянулись вдоль трубопровода, копошились люди. Разрывая темноту яркими сполохами, гудела электросварка, надрывно урчали бульдозеры, растаскивая по трассе трубы, утеплитель, доски для короба, только что срубленные лесины, идущие на дрова.
По дороге, рассекая слепящими фарами темноту, пронеслась единственная на все Красногорье водовозка. Она лихо развернулась и притормозила у котельной. Из кабинки выскочил шофер, ударил ногой в неказистую дверь кочегарки. В проеме показались два кочегара с гофрированным брезентовым шлангом в руках, начали натягивать его на наконечник слив пой трубы. Мартынов растер успевшие за несколько минут онеметь щеки и, уткнув подбородок в теплый воротник, подошел к машине. Увидев начальника строительства, Сенька Ежиков, шофер водовозки, подмигнул ему, похлопал тол