А ночью их вывели из медресе и повели в горы — «путем аллаха». Они шли несколько дней, сбивая в кровь ноги, страдая от холода и голода, пока не попали через границу в Пакистан. Здесь, в Пешаваре, обосновалась секта «Джамиате ислами». Ее верховный улем Бурхануддин Раббани в первой же проповеди заявил:
— Я призываю вас к священной войне за веру!
Вскоре в лагере богословов появились военные инструкторы. Началась муштра, по сравнению с которой занятия в медресе казались раем. «Борцов за веру» гоняли по горам, заставляли вплавь перебираться через бурные реки, учили стрелять из всех видов оружия, преподавали минное дело….. А если в душах появлялось сомнение, тут же рядом возникал имам.
Гафар с детства привык слепо повиноваться имаму. К тому же он твердо знал: земная жизнь только временная игра, лишь в будущей, загробной жизни человек обретет постоянный «дом пребывания». Значит, нужно быстрее стремиться туда. Ведь сказано: души воинов, певших на поле брани во время священной войны, сразу, не отчитываясь за свои дела, войдут в рай.
…Кадыр-хан громко храпел. Проблемы загробной жизни его явно не тревожили.
Такого восхождения Ларину никогда не приходилось делать. Он выложился весь, без остатка. В атом восхождении было все: и спортивный азарт, и гордость за то, что, может, ни один альпинист в мире не совершал ничего подобного, но самое главное — было понимание цели: нужно к рассвету перекрыть плато, иначе враг уйдет, растворится в лабиринте хребтов и отрогов, и тогда на его поиски потребуется во много раз больше сил и средств.
Сергей вбил очередной крюк, встал на него ногой и попытался расслабить уставшее, измученное тело.
Сквозь протяжный вой ветра слышался металлический скрежет. Это вслед за ним неутомимо лез вверх Белов.
Всего двадцать метров до полки, до надежной опоры. Эти последние метры требуют полной самоотдачи и спокойствия. Нельзя торопиться, нельзя притупить бдительность. Ларин видел однажды, как на последних метрах стенки сорвался в пропасть опытный альпинист, совершавший разведку маршрута. Он знает, почему такое случилось, и сейчас должен учитывать все. Он не имеет права проиграть.
Снизу из темноты выплыла голова Белова.
— Хоп!.. — хрипло сказал он
Это была команда: нужно снова подниматься, преодолеть эти проклятые двадцать метров.
Ларин нащупал руками трещину, сильными ударами молотка вогнал крюк. Затем ухватился за него, подтянулся, болтая в пустоте ногами, уцепился за выступ… Через полчаса его пальцы легли на край карниза. Он подтянулся и рывком выбросил тело на плоскую узкую полку. Это последнее резкое движение доконало его — Сергей уронил голову на мокрый скользкий камень и застыл в изнеможении.
Прошло несколько мгновений, но они показались Ларину вечностью. И вдруг где-то на периферии сознания возникла ощущение опасности. Сергей вздрогнул, открыл глаза. Темнота немного расступилась, и он увидел дикую тропу, выбитую копытами архаров, на которую, наверно, никогда не ступала нога человека. Беспорядочно разбросанные валуны преграждали выход на плато. За ними проступали неясные очертания крутых склонов.
Радость, необузданная радость охватила Ларина: забрался, он все-таки забрался сюда!
Неожиданно один из валунов двинулся на него…
Памир — это искаженное санскритское слово «Паймур», что означает «Подножие смерти». В точности этого названия Белов убедился на собственном опыте. Когда Ларин привел его к стенке и определил траверс, или, как говорят военные, «поставил задачу на движение», то первое, что хотелось сказать; «Сережа, ты что… с ума сошел?» Но перед ним был не Сережа, а «старший лейтенант Ларин», поэтому Белов ответил коротко: «Есть!»
Начало восхождения было стремительным. Ларин встал на его плечи и вбил первый крюк. Сначала Белов нормально выдерживал темп. Но вскоре дыхание стало сбиваться, а потом все слилось в один дурной сон: вой ветра, скрежет шипов по скале, гулкие удары молотка, загоняющего крюк или обивающего острую грань… И все время ведущим шел Ларин. Белову оставалось лишь удивляться, откуда берутся у Сергея силы, потом с нетерпением ждать, когда тот выдохнется: это даст хоть несколько минут желанного отдыха. Временами ему казалось, что он, Николай, не выдержит, сорвется вниз. Но веревка, связывающая их, настойчиво ползла вверх. И он, скрипя зубами, лез, цеплялся, карабкался… Как вдруг там, наверху, что-то произошло. Страховка обвисла, задергалась в разные стороны. «Что он делает?» — стараясь не поддаваться панике, думал Белов. Как врач, Николай хорошо знал признаки горной болезни: неестественное возбуждение, суетная жестикуляция, беспричинное веселье… Этого еще не хватало!
Перед рассветом ветер принес с вершин массу сухого колючего снега, но туман разогнал. Видимость улучшилась, и Гафар решил, что теперь можно продолжать движение.
Он прикоснулся к плечу Кадыр-хана:
— Саиб, саиб… Туман ушел.
Кадыр-хан открыл глаза, широко, протяжно зевнул.
— Надо перекусить, — спокойно сказал он.
Кадыр-хан развязал мешок, достал брикеты прессованной баранины, сыр, хлеб.
Насытившись, они обогнули каменистую гряду и вышли на ледяное поле, припорошенное свежим снежком.
— Нужно связаться… Могут быть трещины… — неуверенно промолвил Гафар. — Так учили…
— Трещину увидим. Снег тонкий, — недовольно проворчал Кадыр-хан; ему не хотелось, как собаке на поводке, идти впереди этого сосунка.
Кадыр-хан сделал несколько широких шагов по гладкой поверхности и тут же, вскрикнув, провалился в пустоту. Он съежился, ожидая неминуемого удара, но тело с плеском погрузилось в ледяную воду. Вот тогда по достоинству оценил Кадыр-хан заморский скафандр: капюшон, ботинки, перчатки составляли единое целое, практически непроницаемое снаружи. Только лицо обожгли холодные брызги. Почувствовав под ногами опору, Кадыр-хан поспешно повернул до отказа рычажок электрического обогрева.
Он судорожно стал ощупывать скользкие стены. Выбоины есть, но попробуй уцепиться за них. Поднял голову: в пробитое его телом отверстие мерцали звезды. Вот их закрыла чья-то тень.
— Саи-и-иб!.. Где вы?.. — гулко, как в трубе, прозвучал испуганный голос.
— Бросай веревку! Живо! — приказал Кадыр-хан. Пока Гафар возился наверху, зло подумал: «У него дурной глаз. Сглазил, шакал».
Наконец в трещину медленно стал спускаться тонкий канат. Кадыр-хан осторожно снял с плеч лямки, подцепил рюкзак к карабину, сердито крикнул:
— Тяни!
Мешок, задевая за стены, скачками пошел вверх.
Затем канат опустился снова. Кадыр-хан пристегнул его к специальному кольцу на груди.
— Закрепил? — спросил он Гафара.
— Не за что…
— Тогда сам держи. Сможешь?
— Отдам все силы. Аллах поможет мне.
Вонзая в ледяные натеки острые шипы ботинок, упираясь спиной, локтями, Кадыр-хан начал карабкаться из ледяной западни. Гафар постепенно выбирал веревку. Несколько раз Кадыр-хан срывался, и тогда Гафар напрягался из последних сил, намертво припечатывал подошву к небольшому булыжнику на краю трещины и, моля аллаха о помощи, держал на весу грузное тело.
Человека страшит неизвестное. Когда темное пятно медленно поползло к Ларину, в груди у него похолодело. Но вот в темноте засверкали два немигающих янтарных глаза, раздалось приглушенное рычание. Снежный барс! Видимо, поджидал добычу на тропе.
Сергей приготовился к неминуемой схватке. Он хорошо знал повадки ирбиса, так еще называют снежного барса, помнил рассказы пастухов о его дерзости и злобе. Ирбис перед броском сжимается в комок. Он всегда рассчитывает на первый удачный прыжок: обхватит передними лапами, зубы вопьются в горло, задние лапы резким одновременным ударом постараются распороть живот.
Отступать некуда. В руках только скальный молоток. Значит…
В это мгновение на Ларина словно пахнуло легким ветерком. Он, как боксер, нырнул в сторону и нанес встречный удар. Барс жалобно мяукнул — промахнулся — и тут же вцепился клыками в левый локоть. Сергей почувствовал острую боль; хотелось рвануться — потянуть локоть на себя. Но инстинкт подсказал другое решение: он упал всем телом на противника, придавил барса и стал заталкивать локоть все глубже и глубже в его пасть.
Ирбис яростно хрипел. Глаза зверя, потемневшие от ненависти и удушья, были совсем рядом; толстый хвост метался из стороны в сторону.
Опрокинутый на бок, барс извивался, пытался высвободить задние лапы, случайно захлестнутые страховочной веревкой. Ларин ощущал на своем лице горячее прерывистое дыхание и давил, беспощадно вдавливал локоть в горло.
Ирбис дернулся и затих Еще не понимая, что победил, Сергей продолжал бороться с мертвым телом зверя. И только когда почувствовал, что тиски челюстей ослабли, осторожно вытащил из пасти раненый локоть. Не было сил встать. Он так и остался лежать на мягком пушистом бугорке, который только что был живым.
Когда Белов поднялся на полку и включил фонарь, он увидел Сергея в изодранной штормовке с окровавленной рукой, лежавшего в обнимку с большой серовато-зеленой кошкой. В ее приоткрытой пасти пузырилась розовая пена.
Белов осторожно перевернул Ларина на спину. Сергей тихо застонал, открыл глаза.
— Коля, посмотри, что с локтем? — чуть слышно прошептал старший лейтенант.
— Сейчас, Сережа, сейчас все сделаю, — скороговорка Николая адресовалась не столько начальнику заставы, сколько самому ему, Белову.
Он снял со спины капроновую бухту. Тонкая веревка с тяжелым грузилом на конце полетела вниз. Там, под стенкой, находился наряд пограничников.
Но вот веревка натянулась, и Николай почувствовал, как кто-то два раза дернул за нее. Перебирая руками, Белов начал поспешно поднимать рюкзак. И опять веревка заскользила вниз, снова ожидание сигнала. Наконец и второй рюкзак был у его ног.
Только после третьей попытки Кадыр-хан выбрался из трещины и, окончательно измученный, тут же потерял сознание. У Гафара еще хватило сил оттащить напарника от провала. Затем он лег рядом и тоже впал в забытье.