Морякам сулят тоску.
И пока не влезут в воду,
Жди ненастную погоду.
— Это нам на руку, — отозвался Ярцев. — Значит, такая будет схема. Я иду первым. Обстреливаю буксир из пулемета. А гранатами ты забрасываешь, иначе на свои же разрывы налетим.
— А может быть… — начал Кузнецов и замолчал, вглядываясь в берег.
Вода заливала линзы бинокля. Там, где находился порт, скорее угадывались, чем проступали среди гранитных брекватеров затянутые бонами, еле-еле различимые сейчас «ворота». За ними, с краю, прилепился маленький буксирчик с длинной, тонкой трубой.
Катера, как утята, покачивались с заглушёнными двигателями. Командиры, завернувшись в клеенчатые плащи, е нетерпением ожидали, когда разведут боны.
Время точно остановилось. Офицеры нервничали.
Ровно в три труба пузатенького буксира задымила сильнее. Темная, распластавшаяся по воде колбаса поплавков ожила, поползла в сторону. «Ворота» становились шире и шире. Наконец их открыли совсем. Медленно, посапывая паром, на внешний рейд стал выходить небольшой обшарпанный сухогруз, ведя за собой на тросе крутобортную баржу.
— Пора! — крикнул Ярцев.
Почти одновременно взревели моторы. Катера будто присели, затем дернулись и, выходя на редан, устремились вперед. За кормой вспенились поднятые винтами высокие буруны. Узкая щель прохода помчалась навстречу.
Вплотную к буксирчику, окатив его волной, пронесся катер Ярцева. По надстройке и рубке суденышка стеганули очереди пуль. Со звоном посыпались стекла. Кто-то истошно и дико завопил. Мгновение спустя с «восьмерки» полетели гранаты — ухнуло несколько взрывов. Замурзанная и закоптелая труба свалилась за борт, клубы черного дыма и надсадно шипевшего пара окутали буксир.
Корабли ворвались в гавань.
С сухим хлопком лязгнули выбрасыватели.
Кузнецов еле увернулся от выскользнувших торпед своего напарника. Он бросил штурвал вправо, на миг исчез в тени под пирсом, лег на боевой курс и дал залп. Катер, освободившись от смертоносного груза, словно выпрыгнул из воды и понесся к центру бухты. Обгоняя его, устремились к цели длинные сигары торпед…
На берегу вскинулись багровые сполохи. Грохнуло. Торпеды Ярцева поразили транспорт. Казалось, встряхнуло всю гавань. Раздался еще один взрыв. Залп с «восьмерки» угодил в танкер.
Порт осветился заревом. Языки пламени, причудливо извиваясь, заплясали над разливающейся нефтью. У причалов загрохотало. Высоко взлетели обломки, прочертили небо огненные кометы. По воде забегали лучи прожекторов. Оправившиеся от неожиданности береговые посты и корабли охраны открыли огонь. Вокруг катеров сотнями фонтанов встали разрывы, закипела вода, словно из брандспойтов захлестали очереди.
На бетонном волноломе, прикрывающем порт с моря, вокруг двух тумбовых скорострельных орудий суетилась прислуга. Вспышки выстрелов следовали одна за другой.
«Дурачье. Так в панике недолго и в своих вмазать, в rex, кто ошвартован у пирса», — со злорадством подумал младший лейтенант.
И действительно, словно подтверждая его мысли, несколько снарядов срикошетировали о воду. Со шмелиным жужжанием, веером, они взмыли вверх и ударили по надстройкам гитлеровского сторожевика.
Кузнецов огляделся. Его «восьмерка» заканчивала циркуляцию. Сзади, за рубкой, боцман бил из ДШК по мечущимся на молу фашистам.
«Ну что ж, можно и уходить», — подумал младший лейтенант и уже намеревался повернуть к воротам, когда услышал тревожный возглас:
— Товарищ командир, смотрите, «семерка»!
Там, где находился корабль Ярцева, росло, брызжущее оранжевыми искрами, пятно — катер пылал.
Младший лейтенант переложил руль и бросился на помощь товарищам.
«Семерка» носом быстро уходила в маслянистую воду.
Кузнецов подошел к корме гибнущего корабля. Застопорил ход. Закричал, задыхаясь от дыма и жара:
— Ярцев! Ярцев! Есть кто живой?!
С консолей на борт «восьмерки» метнулись две фигуры и юркнули в торпедные желоба.
— Обрывайся, Кузнечик! Я и боцман здесь, остальные погибли, — донеслось сквозь шум боя. — Отходи! А то и тебя накроют!
Катер зигзагами, меж секущих воду трасс пошел к выходу.
Но что это? Младший лейтенант похолодел. Застучало сердце, противно задрожали руки.
Место буксирчика у бонов занимал тот самый обшарпанный сухогруз, который в три часа выводил из порта баржу. Сейчас он, вероятно, получив приказ по радио или. действуя по собственной инициативе, бросил баржу и заканчивал свою новую работу — черная лента поплавков уже наглухо закрывала путь к морю. Дорога назад была отрезана. Ловушка захлопнулась…
А на берегу, словно разверзся ад, бушевало пламя. Языки его пунцовыми, извивающимися щупальцами спрутов отрывались от пылающей земли и взмывали вверх. Все тонуло в треске и громе рвущихся на транспортах и причалах снарядов, В ярких вспышках высвечивался белыми зданиями спускающийся к газани по косогору город.
В верхнюю часть рубки катера ударили осколки, С головы младшего лейтенанта сорвало шлем с очками. Секануло по лбу и щекам. Ослепило. Болью свело мышцы лица.
«Восьмерка» описала дугу и опять скрылась в затененной части бухты.
Внезапно огонь с берега и мола прекратился. Видно, гитлеровцы решили: катеру все равно деваться некуда — и намеревались захватить его и команду живыми.
«Рано обрадовались, — подумал младший лейтенант. — Еще не все потеряно. Пройду к «угольному» причалу, он у самого выхода из порта. Паче чаяния, корабль взорвем, а сами выскочим на берег и попытаемся, отстреливаясь, прорваться. В городе есть где укрыться». Но вокруг были немцы.
Кузнецов знал тут каждый камень, каждый переулок, выступ причала. Порт был его домом. Всю свою короткую жизнь, а ему недавно исполнилось двадцать, он провел здесь. Мальчишкой, с вечно облупленным от жаркого солнца носом, с исцарапанными коленками и сбитыми о булыжники пальцами ног, он приносил сюда обед отцу — портовому грузчику. Вон на тех камнях-пирамидах долгие часы просиживал с удочкой, чтобы к закату солнца возвратиться со связкой пучеглазых бычков или десятком—другим скумбрий. С какой завистью смотрел он вслед судам, уплывающим в неведомые, дальние, таинственные, «заграничные» и манящие страны! Разве мог он тогда представить, что спустя какие-то десять лет настоящий боевой корабль, ведомый им, будет как затравленный метаться среди этих, до щемящей боли в сердце родных, каменных нагромождений? Но теперь этот порт с теплым ракушечником, запахами смолы, копченой рыбы и краски стал западней, и вырваться из нее невозможно.
Катер развернулся и помчался к скалам, на которых Кузнецов мальчуганом удил рыбу. Он как бы снова очутился в своем детстве. Здесь же когда-то начиналась его первая, но теперь, очевидно, и последняя любовь. Он бы не объяснил, почему повел корабль именно сюда. Может быть, потому, что с этим местом было связано самое близкое и дорогое. Младший лейтенант хорошо представлял начинающуюся от песчаного мыса гряду гранитных глыб. В середине ее прорезало устье своенравной и бурной речонки. Этот единственный путь к морю шириной метров в шесть закрывала неизвестно кем и когда воздвигнутая решетка, сваренная из массивных, вертикальных прутьев-копий. Острые концы их высовывались из воды сантиметров на десять—двенадцать.
Он вел катер, еще не решив, что предпримет: выбросит ли его на ржавые железные зубья или, ударившись в брекватер, превратит корабль и его экипаж в огненную лепешку.
Словно прощаясь, Кузнецов обернулся назад, будто хотел в последний раз взглянуть на родной город. Туда, где за обочиной булыжной мостовой, в разросшихся плетях дикого винограда и шершаволистных мальв, прилепился покосившийся домишко, в котором когда-то он младенческим воплем заявил о своем появлении на свет.
За кормой возвышался белый горб идущего за катером упругого буруна.
Мысль сверкнула молнией.
В то же мгновение он закричал. Закричал радостно тем, кто сидел в желобах:
— Держись крепче, ребята!
Резко сбросил газ.
До «драконовых зубов» оставались считанные метры. Двигатель стих, но тотчас, пущенный на полный назад, завыл с новой силой. Затем опять командир дал полный вперед. Однако заминки оказалось достаточно, чтобы двухметровый бурун догнал корабль и вскинул его на вершину своего пенящегося гребня.
Ржавые острия копий исчезли под нахлынувшей волной. Катер на миг завис над ними, что-то затрещало, вероятно, все-таки задел консолью. Корабль плавно, как с горки, соскользнул на другую сторону, где расстилалось свободное море. Вослед запоздало с берега ударили пушки…
Руки младшего лейтенанта, сжимавшие штурвал, закостенели. Он не мог разжать пальцы и вытереть заливающую глаза кровь.
«Восьмерка» набирала скорость. Из желоба к рубке лезли мокрые Ярцев и боцман. За уже поредевшей завесой дождя блекло и наконец скрылось совсем зарево пожара…
Евгений ГУЛЯКОВСКИЙДОЛГИЙ ВОСХОД НА ЭННЕ
С некоторыми героями повести «Долгий восход на Энне» читатели уже встречались в фантастическом романе Е. Гуляковского «Сезон туманов», первая часть которого под названием «Белые колокола Реаны» была опубликована в «Искателе» № 6 за 1980 год. Именно там автор впервые использовал фантастическую идею Хронара — механизма, созданного могучей инозвездной цивилизацией рэнитов и способного отбрасывать в прошлое целые миры.
Рэниты пользовались Хронаром для того, чтобы вернуть время, затраченное на дальние межзвездные перелеты. Однако эксперименты со временем приводили к печальным последствиям, к катастрофам, сыгравшим в конце концов немалую роль в гибели самой рэнитской цивилизации.
Человечество нашло свой собственный безопасный путь к звездам и постепенно расселилось на многих удаленных от родной планеты мирах. Инспектор службы внеземных, поселений Ротанов, столкнувшись с загадкой Хронара, старается ликвидировать катастрофические последствия его использования.