— Все здесь.
— Хорошо. Начинаем — Он повернулся к понятым и сказал: — Вы будете вон у того угла стоять и наблюдать, что происходит во дворе и на улице. Только это и требуется от вас. А от вас, Вадим Андреевич, — Уваров повернулся к Данину, — требуется нечто иное. А конкретнее — повторить все, что вы делали в тот вечер. Встанете сейчас на то же самое место, с которого услышали крики. Постарайтесь поточнее соблюдать расстояния. Это очень важно. И еще. Мы специально пригласили трех молодых людей. Они будут изображать преступников. Так что не удивляйтесь, когда увидите их во дворе.
— Хорошо, — сказал Вадим.
Он огляделся. Определил примерно то место, где стоял, когда донеслись до него злые, резкие голоса, отошел туда, встал.
— Я готов, — сообщил он.
— И еще одна просьба, — попросил Уваров, — по ходу дела комментируйте свои действия.
…Все получилось почти как тогда. Вадим помялся немного, якобы услышав крики, ступил осторожно в сторону, потом побежал; крикнул: «Я из милиции», увидев трех парней, автоматически отметил про себя, что подставные «преступники» фигурами смахивают на тех, настоящих. Затем в общих чертах повторил свой диалог с преступниками и подсказал, в какой момент самому высокому из подставных надо убегать и в какую сторону, и помчался за ним. Все было почти как тогда. Почти. Неделей раньше в прокуратуре он и не обмолвился о том, что еще в тот самый вечер понял — потерпевшая знакома с теми тремя субъектами По репликам понял, по словам, доносившимся со двора. Не сказал и о том, что одного из тех он разглядел, хотя темнота чернильная была, — тот белобрысый малый, когда убегал, в отсвет горевшего на первом этаже окна попал, и Вадим увидел лицо его, холеное, красивое… Но иначе Данин и не мог поступить. Ведь не мог? Не мог, правда? Сколько раз он спрашивал себя потом. Его же просили, умоляли, чуть ли не на коленях перед ним стояли. Потерпевшая просила — Можейкина. И когда проводить он ее решил, просила, и когда в больницу ее привез, просила (возле такси она вдруг повисла у него на руках, на какое-то время потеряв сознание). Говорила, что убьют ее, если он хоть слово кому скажет — врачу или в милиции (больница, как полагается, поставила в известность милицию). И муж Можейкиной о том самом просил. «А муж-то почему?» — недоумевал тогда Вадим. Да и бог с ними, стал он потом рассуждать, ну пошалили ребята малость, ну ударили женщину сгоряча — свои, разберутся, мало ли, может, возлюбленный приревновал, а она дама интересная — немудрено приревновать. И промолчал в прокуратуре, рассказал самую суть — увидел, услышал, подбежал, погнался. А когда решил Можейкину в больнице навестить и узнал от врача, что ее избивали беременную — и именно по этому факту было возбуждено дело и что детей у нее теперь не будет, что острый психический сдвиг у нее произошел, посчитал, что поздно уже в прокуратуру идти, правду рассказывать — вдруг за соучастника примут, а за лжесвидетеля-то уж точно (тем более Можейкина на допросе заявила, что нападавших никогда ранее не видела), — расписывался ведь, что знает об ответственности за дачу ложных показаний…
Он услышал окрик Уварова:
— Стоп! Давайте еще раз.
И опять Вадим побежал, крикнул: «Я из милиции!»… И в этот момент Уваров остановил его. Вадим замер на месте, с трудом переводя дыхание. Уваров подошел к нему, за ним двинулся и Петухов. И в гот момент что-то очень не понравилось Вадиму в лице Петухова. Уж очень довольное оно было.
Уваров дружески взял Вадима под руку, помолчал немного, словно не решался заговорить, потом наконец сказал негромко:
— Значит, такое дело… Я не зря попросил вас повторить еще раз все сначала. Попросил для того, чтобы остановить вас именно на этом месте. Потому что… потому что мне показалось… А впрочем, вы сейчас все сами поймете, если уже не поняли. Не поняли?
Вадим недоуменно покрутил головой, но внутренне уже собрался, готовясь к самому худшему.
Уваров почему-то медлил, разглядывая Данина.
«Расслабься, расслабься, — убеждал Вадим себя. — А то пальцы-то аж в кулачки собрались. Хорошо, что ночь».
— Посмотрите на этих троих, — наконец заговорил Уваров, махнув рукой в сторону фигур.
С самым безучастным видом Вадим чуть повернул голову. И все понял. Не сдержал неприятный хохоток Петухов. Вадим невольно повернулся, посмотрел на него рассеянным взглядом и проговорил медленно, не отводя глаз:
— Ну и что?
Уваров даже отступил в удивлении на шаг от Вадима.
— Вы же видите их, — осторожно произнес оперативник. — Точно так же, как и видели тех Глаза быстро привыкают к темноте. А прошла уже почти минута. Достаточно…
«Как вести себя сейчас? Оправдываться? Разыграть недоумение? Возмутиться? Да, возмутиться…»
— Та-а-ак, — со значением протянул Вадим. — Вы что же, хотите меня во лжи уличить? Хотите все это мне приписать? — Он повысил голос: — Я человека спас, а вы…
— Минуту. — Уваров протестующе выставил ладони. — Вы неверно поняли меня. Я надеялся, что вы вспомните их лица. Я надеялся, что воспроизведение той ситуации подтолкнет память и вы восстановите приметы. И вас ни в чем не подозревают…
Оперативник говорил серьезно и горячо, с возмущением даже, но глаза его при этом пытливо изучали лицо Вадима. Неприятное это было ощущение, будто обыскивали тебя, только не одежду обшаривали, а голову в поисках мысли потаенной. Вадим не выдержал, отвел взгляд, похлопал себя по карману, достал сигареты, закурил от поднесенной Уваровым зажигалки, пожал плечами, сделав вид, что успокоился. Потом окинул еще раз взглядом двор, затем, едва заметно усмехнувшись, сказал:
— Окно.
— Что окно? — не понял Уваров.
— Тогда горело только одно окно, и в том конце дома, а сейчас три. Понимаете, три окна.
— Вот как, — сказал Уваров, и в голосе его послышалось разочарование. — Это меняет дело.
Краем глаза Вадим уловил, как дернулся было в сторону подъезда Петухов, через мгновение застыл в нерешительности.
— Что ты, Сергей? — спросил Уваров.
— Я сейчас попрошу, чтобы погасили окна, — глухо ответил Петухов. Он был явно расстроен.
— Не надо, — поморщился Уваров. — Все. Закончили.
Вадим повеселел. Обошлось. Недаром он чувствовал сегодня силу свою, уверенность.
— Вопрос можно? — обратился он к Уварову. — Это вы только из-за меня сей эксперимент затеяли? Чтобы уличить меня?
— Нет, — устало ответил оперативник. Он, по-видимому, на какое-то время забыл о своей маске. — Мы ни на сантиметр не продвинулись в розыске и решили еще раз поработать с жильцами. И я хотел выяснить, слышал ли все-таки кто-то голоса. Один из милиционеров сейчас находится в подъезде у окна. Кстати, Сергей, — Уваров кивнул Петухову, — позови Сабитова… И еще по тому, как преступники убегали, я хотел уяснить, знают ли они эти места…
— Уяснили?
— Да. Один из них, тот, что слева, наверняка из местных. Он знал, что зг забором проходной двор. Будем искать.
Устало ухнула дверь. Скорым шагом подошел один из сержантов.
— Слышно, — доложил он. — Плохо, но слышно. Особенно когда он кричал про милицию.
Все потянулись к машине. На улице стало гораздо светлей — прибавилось несколько горящих окон в домах.
Минин устроился в машине составлять протокол. Понятые стояли рядом и с интересом заглядывали в скупо освещенную кабину. Вадим оперся о капот, сложил руки на груди и бездумно уставился на подъезд противоположного дома.
Какая-то тень показалась в конце переулка.
— Ну вот и люди наконец, — послышался голос Уварова совсем рядом. Он неспешно приблизился к Данину. — А то уж я думал, как же они в дома попадают. По воздуху, что ли?
Некоторое время они молча наблюдали за приближающимся темным силуэтом. Человек шел странновато. Подпрыгивал, покачивался, то и дело его бросало на несколько шагов в сторону.
— Пьяненький, — почему-то обрадовался Уваров. — Интересно, дойдет?
— Дойдет, — сказал Вадим. — Автопилот работает.
Вот человек вынырнул из темноты, остановился, помотал головой и поковылял дальше. Что-то знакомое увидел в нем Вадим. Невысокого роста человек был, большеголовый, носатый, неряшливо одетый. Вадим прикрыл глаза, силясь вспомнить, где же он видел его.
— Эй, приятель, — позвал Уваров. — Поди-ка.
— Че? — Коротышка с трудом повернул подрагивающую голову.
— Иди, иди, поговорить надо.
Коротышка пригляделся, протер глаза, мазнул пустым взглядом по сине-желтой машине, по сержантам, стоящим неподалеку, протянул:
— А-а-а-а, — и, едва не рухнув после крутого виража, стал приближаться. И тут Вадим вспомнил — Долгоносик. Это Долгоносик. Тот самый, который в закусочной рассказывал ему про Митрошку. Вадим чуть не выругался. Черт его дернул, алкаша, именно в этот час идти по переулку. Данин машинально поднес руку ко лбу, стараясь ладонью скрыть хотя бы пол-лица. Впрочем, вряд ли этот спившийся мужичонка сможет узнать его.
…Через день-два после разговора с Можейкиной (когда ее выписали из больницы, они встретились на улице, возле ее дома) Вадим вдруг понял, что худо ему — неспокойно, муторно. Отчего? Ведь все в порядке. Нормально он живет — работает в НИИ, воюет с начальством, спит, ест. Лишь мелкие бытовые заботы одолевают, и только. И вот на тебе… А мысли всё вертелись беспорядочно в голове, и выхватывало сознание из памяти подробности их встречи… Сначала вообще непонятное происходило. Он увидел, как к стоявшей на другой стороне улицы Можейкиной (плотным потоком шли машины, одним махом мостовую не перескочишь) внезапно приблизился малый в кепке из кожзаменителя — Вадим узнал его почти сразу — по кепке узнал, но опущенному правому плечу, по очертаниям фигуры. Один из трех, что были во дворе. Кепка что-то резко и жестко сказал Можейкиной, а потом поднес пятерню к ее лицу и оттолкнул от себя. Вадим погнался тогда за парнем. Погоня была как в кино — в толпе на тротуаре, среди машин на мостовой — стремительная, злая и безуспешная. За углом Кепку ждало такси. Когда Вадим добежал до угла, автомобиль, ро