Потрясенный открывшимся мне зрелищем, я стал лихорадочно перебирать всевозможные варианты в поисках разумного объяснения происходящего. Судя по всему, я ошибся, решив, что моя машина стояла на прежнем месте, а дом, который я видел за несколько часов до этого, исчез. Скорее всего дом вообще никуда не исчезал, тогда как меня и мою машину зачем-то перенесли на целую милю вверх по склону холма.
Но какой в этом смысл? И потом, вряд ли такое вообще было возможно. Я хорошо помнил, как прочно увязла машина, которую, несмотря на все мои старания, мне так и не удалось вытащить из канавы. И даже если я был пьян, то не настолько же, чтобы не почувствовать, как меня перетащили на такое расстояние и бросили в змеиное логово.
Все это было довольно странным — и трицератопс, который исчез так же внезапно, как появился, и застрявший в канаве автомобиль, и Забулдыга Смит со своей женой Ловизой, и даже самогон, ведь похмелья, неизбежного при таком количестве выпитого, у меня так и не наступило. Я почти жалел об этом, так как происшедшее лишало меня возможности объяснить все случившееся тем, что я был пьян. Но человек просто не мог выпить такое количество отвратительного пойла и чувствовать себя на следующий день прекрасно. Конечно, меня вырвало, но вряд ли это было как-то связано с похмельем.
И все же сейчас передо мной находился, похоже, тот самый дом, где меня приютили прошлой ночью. Я, конечно, видел это место только при вспышке молнии, но оно было точно таким, каким я его помнил.
Почему трицератопс, задал я себе вопрос, и почему гремучие змеи? Динозавр, очевидно, не представлял для меня реальной опасности (быть может, он даже был галлюцинацией, хотя я так не думал), но гремучие змеи были настоящими. Им явно отводилась страшная роль исполнителей в задуманном плане убийства, но кому понадобилось убивать меня? И даже если кто-нибудь и решил убить меня по причинам, которые были мне неизвестны, он явно мог бы сделать это более легким способом.
Я так напряженно вглядывался в стоявший передо мной дом, что забыл обо всем на свете и чуть не въехал в канаву, едва успев в последний момент выровнять автомобиль.
Все время, пока я разглядывал его, дом стоял без всяких признаков жизни, но сейчас он неожиданно ожил. Со двора выбежала свора собак и с лаем бросилась к дороге. Никогда за всю свою жизнь я не видел сразу такое множество собак. Все они были настолько тощими, что даже на том расстоянии, которое нас разделяло, я заметил их выступавшие ребра. Большинство собак были гончими с висячими ушами и тонкими, как плеть, хвостами. Чтобы отпугнуть меня, некоторые из них с воем бросились к дороге через калитку, тогда как остальные просто стали прыгать через забор.
Дверь дома распахнулась. На крыльцо вышел мужчина и прикрикнул на собак. При первых же звуках его голоса все они, вся свора, стали как вкопанные, потом развернулись и, поджав хвосты, словно нашкодившие мальчишки, побежали назад. Эти собаки хорошо понимали, что не имеют никакого права гоняться за машинами.
В этот момент мое внимание было поглощено не столько ими, сколько человеком, который прикрикнул на них. Когда дверь распахнулась, я сам не знаю, почему ожидал, что сейчас увижу Забулдыгу Смита. Но это оказался не Смит. Он был намного выше его, и к тому же без шляпы и без трубки. И потом я вспомнил, что прошлой ночью не видел никаких собак. Скорее всего сейчас передо мной был тот самый сосед со сворой собак, о котором мне накануне говорил Забулдыга Смит, предупреждая, что если я пойду вниз по дороге, это будет стоить мне жизни.
Однако, напомнил я себе, мое решение остаться со Смитом и пить с ним его самогон тоже чуть не стоило мне жизни.
Это может показаться невероятным, но я был убежден, что накануне разговаривал с Забулдыгой Смитом. Я, конечно, знал, что такого человека нет и не могло быть. И он, и его глупая жена Ловиза были только героями комиксов. Но никакие доводы не могли поколебать моего убеждения.
Если не считать собак и прикрикнувшего на них человека, место было точной копией жилища Забулдыги Смита. И это, сказал я себе, противоречило всякому здравому смыслу.
Затем я заметил некоторое отличие, и хотя это была слишком незначительная деталь и она не объясняла всей этой чертовщины, я почувствовал облегчение. Так же, как и у Забулдыги Смита, здесь стоял древний автомобиль, но у него были все четыре колеса. Правда, у поленницы я заметил козлы и доску, так что скорее всего ремонт был закончен совсем недавно.
Я уже почти проехал мимо, и тут моя машина снова чуть не угодила в канаву, и я с трудом удержал ее на дороге. Повернув голову, я взглянул на дом в последний раз и на столбе, около калитки, увидел почтовый ящик.
Кистью, с которой, очевидно, текла краска, так как виднелись потеки, на нем грубыми мазками была выведена только одна фамилия:
УИЛЬЯМС.
ГЛАВА 3
Джордж Дункан постарел, и все же я сразу узнал его, как только вошел в магазин. Несмотря на седые волосы, трясущиеся руки и старческую худобу, он остался все тем же Джорджем Дунканом, который так часто угощал меня, мальчишку, мятными конфетами, когда мы с отцом приходили сюда. Отец покупал у него продукты, а иногда и мешок отрубей, который Дункан притаскивал из задней комнаты, где у него хранился корм для скота.
Сейчас он находился за прилавком, разговаривал с женщиной, которая стояла ко мне спиной.
— От этих ребят Тома Уильямса, — услышал я громкий скрипучий голос, — всегда были одни неприятности. С того самого дня, как старик Уильямс поселился здесь, его семейка доставляла нам только огорчения. Послушайте меня, мисс Адамс, они неисправимы, и на вашем месте я бы вообще о них не беспокоился. Я бы просто учил их как можно лучше, наказывал бы, когда они этого заслуживали, а больше ни о чем бы и не думал.
— Но, господин Дункан, — произнесла женщина, — они не такие уж и плохие. Естественно, они не получили хорошего воспитания и иногда ведут себя просто ужасно, но, в общем, они совсем не плохие ребята. И им очень трудно. Вы даже представить себе не можете, как к ним все относятся…
Дункан широко улыбнулся, обнажив при этом неровные, выступающие вперед зубы. Улыбка была довольно мрачной, в ней не чувствовалось никакого добродушия.
— Я знаю, — сказал он. — Вы говорили мне об этом, когда им случалось попадать в переделки. Если не ошибаюсь, вы говорили, что от них все отвернулись.
— Вот именно. И не только дети, но и взрослые. Все только и ждут, что они что-нибудь натворят. Вот вы, например, я уверена, не спускаете с них глаз, когда они приходят сюда.
— Конечно. Если бы я этого не делал, они бы у меня все тут унесли.
— Как вы можете это знать?
— Я поймал их с поличным.
— Они обозлены, — сказала она, — и пытаются как-то отомстить.
— Но я-то тут при чем? Я никогда ничего плохого им не делал.
— Может быть, лично вы ничего и не делали, но и вы, и все остальные настроены против них, и они это чувствуют. Они знают, что никому здесь не нужны, и не потому, что что-то такое натворили, а просто потому, что давным-давно все решили, что это никудышная семья. По-моему, именно эти слова вы употребляли — никудышная семья.
В магазине, как я заметил, мало что изменилось. На полках появились новые товары, а каких-то товаров не стало, но сами полки были те же самые. Когда-то лежавший под стеклом круг сыра исчез, но приспособление, использовавшееся в прошлом для резки жевательного табака, было по-прежнему прикреплено к выступу за прилавком. Единственной по-настоящему новой вещью был стоящий в дальнем углу холодильник для молочных продуктов, что, вероятно, и объясняло отсутствие на прилавке сыра. В центре на противне с песком, как и прежде, стояла пузатая печка, а вокруг нее были расставлены стулья. Судя по глубоким царапинам и лоснящейся обивке, они в течение долгих лет служили местом отдыха для посетителей. Вдоль одной из стен тянулись ящики для корреспонденции, а в открытую дверь из заднего помещения, где в мешках и бумажных пакетах хранился корм для скота, в магазин проникал опьяняющий аромат сена.
У меня было такое ощущение, что я заходил сюда только вчера — так незначительны были происшедшие здесь изменения.
Я повернулся к грязному, в пятнах и разводах, окну и бросил взгляд на улицу. Здесь изменения были более заметны. Напротив банка, на углу, где прежде был пустырь, сейчас стояло бетонное здание автомастерской. Перед ней одиноко торчала заправка с единственной колонкой, вся краска на которой облупилась и сошла. Рядом с мастерской находилось небольшое здание парикмахерской, которое осталось точно таким, каким я его помнил, если не считать облезших и явно нуждающихся в окраске стен. За парикмахерской была лавка, которая, насколько я мог видеть, совсем не изменилась.
Разговор за моей спиной явно подошел к концу, и я обернулся. Беседовавшая с Дунканом женщина шла к двери. Она оказалась моложе, чем я думал. На ней был серый костюм, а черные как смоль волосы стянуты у висков и уложены в тяжелый узел. Глаза скрывались за стеклами очков в пластиковой оправе, и на лице — смешанное выражение тревоги и гнева. Походка была по-военному четкой, и вся она, с ее деловым видом и резкими манерами, которые ясно давали понять, что она ни от кого не потерпит никаких глупостей, напоминала личную секретаршу какой-нибудь важной персоны.
У двери она обернулась и спросила Дункана:
— Вы приедете сегодня на представление, не так ли?
Губы Дункана растянулись в широкой улыбке.
— Пока еще я ни одного из них не пропустил. За много лет. Так что не рассчитывайте, что я пропущу сегодняшнее.
Она открыла дверь и вышла. Краем глаза я видел, как решительным шагом она направилась по улице.
Дункан вышел из-за прилавка и, приволакивая ногу, направился ко мне.
— Чем могу быть полезен? — спросил он, приблизившись.
— Меня зовут Хортоном Смитом, — ответил я, — я договаривался…
— Погодите-ка минутку, — прервал он, вглядываясь в меня. — Когда сюда стала приходить для вас почта, я узнал ваше имя, но сказал себе, что я, должно быть, ошибаюсь. Я подумал, что, возможно…