— Вот именно… Пис-пис… — наконец улыбнулся Алексей Казимирович. — Мы с ним знакомы с детства. Учились в одной школе, потом в одном вузе. Вместе начинали бизнес… Ему известны все тонкости моей души. Но мы с ним как Моцарт и Сальери. Я чувствовал: он мне завидует, рвется вперед. Но сам факт моего существования никак не давал ему избавиться от комплекса «ведомого»… — Тайгачев смахнул пот со лба. — Боже, какую чушь я несу! Не мог он этого сделать, не мог!
— Почему?
— Потому что есть такая смешная болезнь — совесть. И Дима заражен ею от рождения. По наследству передалось, от деда, который все муки перенес, на виселицу пошел, но товарищей по подполью не выдал.
— Это когда же произошло?
— Давно, в тысяча девятьсот сорок третьем году…
— Ну, вы бы еще декабристов вспомнили. Вот мы поручим нашему психоаналитику капитану Махорину повстречаться с этим «больным» и поставить свой диагноз…
7
Дмитрий Васильевич Байбаков, высокий, нервный, худой мужчина, с длинной шеей и большим кадыком, затравленно смотрел на Сашку и слушал его рассказ как-то невнимательно, вполуха, словно все это было ему давно известно и малоинтересно.
— Да, да… — закивал он, когда Махорин завершил свое повествование. — Это, конечно, несчастье. Чем же помочь Тайгачеву? Может, от лица партии обратиться в прокуратуру? Вчера состоялось заседание политбюро и, поскольку я был сопредседателем, то мне поручили исполнять обязанности Алексея Казимировича.
— Значит, последние события невольно помогли вашей карьере?
Байбаков дернулся всем телом, щеки его залил алый румянец.
— Как вы смеете такое говорить? — И вдруг он сообразил: — Кто-то вам уже подсунул эту «версию»? Ну, ладно… Лучше я сам расскажу. Да! У нас с Тайгачевым были разногласия. И я просил его уступить лидерство.
— Почему?
— Потому что он занимается политикой от скуки, от полноты сил. А для меня это страсть. — Байбаков вскочил, возбужденно заходил по кабинету. — Я говорю с вами откровенно, как с врачом… Такая ситуация… Да! Да?.. Я рвусь к власти…
— Для чего? — удивился Махорин.
— Сам не знаю. В школе нас заставляли выучить наизусть отрывок из романа «Война и мир». И я выбрал внутренний монолог князя Андрея перед Аустерлицким сражением. Помните?.. — Байбаков подошел к окну и, не поворачиваясь, начал тихо говорить: «Я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать. Но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что для одного этого я живу. Смерть, раны, потеря семьи — ничего мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне отец, сестра, жена, — пусть это звучит страшно и неестественно, — но я всех их отдам сейчас за минуту славы и торжества над людьми…»
В кабинете повисла зловещая пауза. Наконец Байбаков обернулся и, глядя на окаменевшее лицо Махорина, произнес:
— Отчего вы молчите? Следуя законам жанра, вы должны сказать: «Теперь понятно, почему вы разыграли с Тайгачевым эту злую шутку».
Сашка усмехнулся — у него действительно мелькнула подобная мысль.
Байбаков тоже горько хмыкнул и пробурчал:
— Волхвы не боятся могучих владык… Вы, конечно, обязаны проверить все варианты. Только по-дружески, как бывший юный следопыт, хочу предупредить. Не я ваш подопечный. И хотя Леша Тайгачев давно стоял на моем пути, не я его спихнул. Так уж судьба рассудила…
Махорин побарабанил пальцами по столу.
— Вы человек богатый?
— Состоятельный.
— Значит, заплатить специалистам за проведение такой акции могли?
— Естественно.
— Тогда, я думаю, интересоваться вашим алиби бесполезно.
— Как хотите, — опустошенно произнес будущий президент и устало плюхнулся в кресло.
Сашка помолчал, обдумывая следующий ход. В работе сыщика есть такие мгновения, когда следует охватить мысленным взором все возможные пути преследования преступника и выбрать один — наиболее вероятный, чтобы не бросаться в разные стороны, не утонуть в мелочах, не отвлекаться на ложный след. Как это сделать? Можно ли этому научить? Наверно, нет… Ведь в конце концов помимо устоявшихся навыков и приемов в каждом ремесле присутствует талант, который издревле народ именовал «дар Божий». Вот и сейчас прислушался Махорин к себе и словно услышал таинственный голос: «Александр Сергеевич, а ведь не врет этот честолюбивый парниша. Слаб он в коленках для таких решительных действий. А посему мечта его никогда не осуществится. Затопчут его другие носороги на пути к заветной вершине…»
Вздохнул Махорин, с жалостью посмотрел на Байбакова и спросил:
— У вас служба охраны есть?
Дмитрий Васильевич утвердительно кивнул.
— Хочу с ее руководителем пообщаться.
— Пожалуйста. Налево по коридору. Там табличка.
Сашка распахнул дверь — и увидел Никиту Петрова. Лет десять тому назад, еще до университета, они служили с ним в Афганистане, в одной десантной роте. Петров был детиной огромного роста и отличался удивительной физической силой. Однажды их БРДМ подорвался на душманской мине. В таких случаях, как правило, погибал несчастный водитель, а умная «десантура» загорала на броне: в худшем случае — контузия или ушибы. Но в тот раз машину завалило на бок, и она придавила ноги молоденькому лейтенанту — любимцу солдат, балагуру и весельчаку. И тогда Никита Петров в каком-то яростном, злом порыве ухватился за горячую скобу и приподнял тяжелый кусок искореженного металла.
— Вот это встреча! — воскликнул Махорин, еще не зная, радоваться ему или огорчаться.
Петров вскочил из-за стола, бросился ему навстречу.
— Александрушка! Кореш мой золотой! Мне передали по «внутряку», что опер сейчас придет. А это, оказывается, ты… Вот ведь, куда только нашего брата судьба ни разбросала. А я слыхал, ты на юриста учился.
— Все правильно, — подтвердил Сашка.
— Так что же, ты с университетским дипломом в сыскари подался? — изумился Петров.
— Увы… — Махорин развел руками.
— Да, ты всегда у нас романтиком был, — ласково пророкотал Никита. — До сих пор твои стихи помню: «Вселенная — черный ящик. Звезды — небесные маки. Идут по земле ребята. В рубашках цвета хаки…» — Петров оглушительно захохотал, потом как-то неожиданно сник и грустно добавил: — Шли-шли и пришли… Ладно, Саша, ты ведь ко мне по делу притопал. Давай, спрашивай. Видишь, наш Казимирович в какой переплет попал. Надо выручать…
— Думаешь, он не виноват?
Никита брезгливо сморщил губы и нехотя произнес:
— Я Тайгачеву уже третий год служу. Кое-что о нем знаю. Он не псих, не истерик. Баб, как явление, любит трепетно. Каждая новая женщина для него, словно неизвестная планета. Он ее изучает, осваивает, а потом инстинкт исследователя зовет его дальше — к новым мирам и открытиям. Конечно, убиенная Машка Малютина была девицей вздорной, малость чокнутой. От нее даже вибрация какая-то исходила. Я с ней стоять-то рядом боялся: все казалось, вот-вот потолок на голову рухнет. Но шефу она нравилась… Не представляю, как это можно было довести его до такого состояния, чтобы он своей даме, да еще после священного полового акта, башку прострелил. Хотя, конечно, чужая душа — потемки…
— А жена Тайгачева из ревности могла такую шутку подстроить?
Петров задумался, сверкнул очами.
— Елена Владимировна — человек серьезный, страсти в ней бушуют, это точно. И на Малютину у нее зуб был… Она меня про Машку расспрашивала. Деньги у нее, чтобы нанять специалистов, имеются. Это все, как говорится, объективные данные. А дальше сам изучай… Все в этом мире возможно…
— Ты философом стал, — улыбнулся Махорин.
— Яс этими «новыми русскими» такого нагляделся, — угрюмо ответил Никита. — Ни во что теперь не верю, ничему не удивлюсь.
— Хорошо. — Сашка достал из кармана пиджака блокнотик, заглянул в него. — Следующая версия — политические интриги. Вот, по весне, на Тайгачева покушение было. Что думаешь об этом? — Для Махорина было очень важно, как Петров ответит на этот вопрос.
Никита усмехнулся:
— Ты, Сашок, меня не проверяй. Мне адвокат Сидоров линию поведения четко отработал. Он, правда, не знал, что мы с тобой на одних фронтах кровь проливали. И поэтому я тебе врать не стану, но и лишнего ничего не скажу… На мой взгляд, на политической шахматной доске Тайгачев пока фигура слабая. Никому он не мешает…
— А внутри партии?
— Это ты на Байбакова намекаешь? — Никита развел руками. — Был между ними конфликт.
— И что?
— Все. Больше ничего тебе сообщить не могу.
— Да-а-а… — протянул Сашка. — Не густо… — Вдруг его осенило: — Слушай, Петров, а ты действительно очень хочешь, чтобы твоего шефа выручили?
— Вообще-то, если честно, мне все равно, от кого деньги получать, — неожиданно дерзко ответил Никита. — Так, Александрушка, и запиши в свой блокнотик… Водку ты пить научился?
— Нет.
— Ну, давай хоть пивка рванем. — И Петров потянул свою могучую лапу к дверце холодильника.
8
Следователь Панков веером разложил на столе Сашкины рапорта и смотрел на них взглядом азартного картежника, словно думал-гадал: а что же там, в прикупе?
Рядом с ним, склонив головку набок, похожий на престарелого пионера-отличника, расположился адвокат Сидоров.
Сам Махорин сидел напротив этой мудрой парочки и ждал, что они скажут, как оценят его работу, куда дальше пошлют.
— Н-да… — наконец изрек Панков. — Все это психология, для книжек. Я же исхожу из того, что факт убийства Малютиной господином Тайгачевым мною практически доказан. А тебя, Николай Васильевич, пригласил так… из любви к искусству. Что скажешь?
— Зерно истины здесь есть, — пропищал карлик, указав на Сашкины документы.
— А вот интересно, Сидоров, если я жену Тайгачева арестую или Байбакова, ты их защищать будешь? Они ведь, наверно, тоже твои клиенты? — ехидно осведомился Панков. — Ох, и служба у вас!..
— Это у вас служба! — взвился адвокат. — А у нас порыв, вдохновение!..
— Ну да… — примирительно хохотнул следователь. — Я — исковый пес, а ты — бобик, выступающий на арене цирка. Вот и вся разница… Ладно… Какие мне указания Шурику давать? Командуй!