бовать вашей выдачи.
— И мы могли бы уехать из Москвы в любое время, когда захотели бы, — сказал Кори. — Именно это, разумеется, вы и имели в виду.
— А зачем бы мы стали задерживать вас? — спросил Шепилов. — На территории СССР у нас не было бы оснований предъявлять вам какие бы то ни было обвинения, хотя я и не знаю, какое решение принял бы профессор Васильев относительно вас, доктор Мондоро. Это не моя компетенция.
— Спешка здесь не нужна, — сказал Кучера, беря со стола печенье. — Мы выдали въездную визу миссис Мондоро. Она вылетела из Америки в Лондон и завтра вечером самолетом чехословацких авиалиний прибудет в Прагу в девятнадцать двадцать. Доктор Мондоро, если ему будет угодно, может взять супругу с собой в Москву.
— И тогда она станет заложницей, — сказал Кори, понимая теперь, почему Вендтланд решил, что Карен не надо лететь в Прагу.
— У вас нет никаких оснований для подобных заявлений, — с досадой и раздражением возразил Кучера. — Все, что нам нужно, — это ее содействие.
— Вы превосходно все продумали, — сказал Кори, делая вид, что восхищен ловкостью соперника. — Мы улетим в Москву послезавтра вместе с миссис Мондоро. Таков ваш план?
— Из Праги туда лететь всего два с половиной часа, — сказал Шепилов.
— Не этот ли номер занимал в свое время генерал СС Геслер, шеф СС? — спросил Гиллель, вставая.
— Да, — ответил удивленный Кучера. — Мы полагаем, он и до сих пор жив.
— Никто не видел его мертвым, — Шепилов взглянул на Гиллеля так, словно тот знал всю правду о Геслере и сейчас выскажет ее.
Но Гиллель сказал:
— Нас держат в наших номерах под арестом. Почему?
— Вас здесь обслуживают. Заказывайте и требуйте все, что вам угодно, и будьте нашим гостем, — как бы между прочим заметил Кучера. — Но нам хотелось бы, чтобы вы оставались здесь, пока не прибудет ваша жена.
— Мы в безвыходном положении. Цугцванг! — оживился Кори. — Вы, славяне, хорошие шахматисты, ваши ходы превосходно продуманы.
— Люблю шахматы, — сказал Кучера. — Давайте как-нибудь в свободное время сыграем, доктор Кори.
— Давайте, — согласился Кори, занятый мыслью о том, многое ли им известно о плане Вендтланда.
Кори терпеливо ждал, пока официант выкатит из их комнаты сервировочный столик. Едва за официантом закрылась дверь, Кори быстро написал на листке бумаги: «Карен не прилетит. Нам помогут выбраться отсюда», — и передал записку Гиллелю. Им очень долго не приносили в номер заказанный ужин, а до назначенного часа побега оставалось совсем немного времени. Прошел, казалось, целый час, пока официант закончил сервировку стола, и все это время Кори беседовал с Гиллелем, зная, что их подслушивают и что официант, возможно, тайный осведомитель. Кори догадывался, где спрятан микрофон: не зря горничная придвигала пылесос вплотную к радиатору отопления.
— Мне нравится их Плзеньское пиво, особенно горьковатый вкус хмеля, — громко говорил Кори, повернувшись в сторону радиатора.
Прочитав тем временем записку, Гиллель разорвал ее на мелкие кусочки и, словно выполняя какой-то ритуал, сложил их в пепельницу и поджег. Лицо Гиллеля оставалось непроницаемым. У Кори сложилось впечатление, что Гиллель не прочь прекратить этот непредвиденный визит в Прагу. Кори показал на свои часы и на дверь.
Гиллель кивнул и продолжил разговор, начатый, когда еще официант сервировал их стол.
— Геслер допрашивал Хаузера о заговоре здесь, вот в этой комнате. Эсэсовцы сообщили Геслеру, что Хаузера подозревают как одного из участников заговора против Гитлера. Хаузер и Геслер встречались в Пенемюнде, когда случилась эта бомбежка. Помните мой сон, Дотторе?
— Да.
Кори ушел в ванную комнату, чтобы забрать оттуда зубную щетку и электрическую бритву. Беспокойство заставляло Кори хоть чем-то занять себя. Приказано было покинуть номер в восемь тридцать вечера. Все остальное брал на себя Вендтланд. Но как быть, если в коридоре окажется охранник? Напасть на него? Абсурд. Если дело дойдет до применения силы, они с Гиллелем сразу же проиграют.
Гиллель же между тем продолжал свой рассказ:
— Когда чешские парашютисты-десантники, заброшенные сюда англичанами, убили Гейдриха, Геслер расстрелял тысячи чехов. Людей хватали и убивали без суда и следствия. Однажды он арестовал всех почтовых работников на улице Оплеталовой. Это неподалеку отсюда. Людей вывели во двор, где стояли почтовые грузовики, и расстреляли из пулеметов. Вы только представьте себе: ничего не подозревающие люди наклеивают марки, отправляют письма — и вдруг их ставят к стенке и расстреливают. И все это по приказу Геслера.
Гиллель налил несколько капель кофе в пепельницу на пепел от сожженной им записки и разминал мокрую смесь чайной ложечкой. Кори вернулся из ванной комнаты, раздосадованный нелепостью ситуации. На карту поставлены жизни его и Гиллеля, а он думает о какой-то электробритве. В глазах у Гиллеля он заметил тревогу «Где микрофон?» — написал Кори на клочке бумаги и показал его Гиллелю. И тот начал поиски.
— Хаузер должен был ненавидеть Геслера, — сказал Кори.
В запасе у них оставалось еще шесть минут.
«По-моему, за дверью нет охранника», — написал Кори.
Гиллель отыскал место, где был установлен микрофон, — маленькое отверстие в стене за радиатором отопления. Тайник выдало еле заметное повреждение обоев.
— Нас все время подслушивают, — сказал Гиллель, нарочно чуть повысив голос. — Так они экономят на охране. Наверное, в каждой комнате установлены микрофоны.
— Так Кучера играет в шахматы. Это его стиль, — сказал Кори.
Он достал из кармана пальто маленький магнитофон на батарейках и поставил его возле радиатора отопления.
— Кучера думает, что Геслер жив, — вернулся Кори к их разговору.
— Они думают, что и Борман жив. Здесь вообще очень многие уверены, что знают, где и под какими именами скрываются уцелевшие нацистские преступники. Хаузер однажды получил в Бойконуре очень неожиданное письмо от одного пленного немецкого ученого, работающего на русских. Так вот, этот человек полагал, что Хаузеру известно, где живет Геслер. Если Хаузер и знал это, то никому ничего не сказал.
Даже в последние мгновения перед побегом Гиллеля все еще мучила память Хаузера.
Кори взглянул на часы. Восемь часов двадцать девять минут. Пора! Он включил магнитофон и направился к двери. «Я полностью контролирую свою волю, — зазвучал из магнитофона голос Гиллеля — Я перенес шок, когда вылетал в Копенгаген. Отдельные моменты не могу вспомнить…»
Гиллель вздрогнул, услышав свой голос, но, не теряя времени, последовал за Кори.
Значит, Слотер записывал их разговоры и в Копенгагене, подумал Кори. Нигде нет покоя от шпионов, их аппаратура способна слышать сквозь стены.
…«Какие действия? — услышал Кори свой собственный голос. «Желания и стремления Хаузера уходят корнями в его прошлое, которое теперь выдвигается на первый план», — продолжал магнитофон уже голосом Гиллеля.
Приоткрыв дверь, Кори выглянул в коридор. Никого. Он быстро пошел вдоль коридора. Гиллель тем временем закрыл за собою дверь. В комнате — теперь пустой — продолжал! звучать их голоса, вводя в заблуждение незримого охранника.
Ключ, который дала Кори горничная, подошел к двери в конце коридора. Дверь открылась, заскрипев на петлях. Гиллель и Кори вышли на маленькую лестничную площадку, закрыли дверь и заперли ее. В темноте рука Кори скользнула вдоль перил. На своем затылке он чувствовал дыхание Гиллеля. Снизу доносился неясный гул голосов и звон посуды. Когда их глаза привыкли к темноте, Гиллель и Кори начали медленно спускаться по ступенькам, заставленным старым инвентарем, заваленным кипами старых газет, какими-то ведрами и старыми метлами. Похоже, в этом отеле никогда ничего не выбрасывали. Гиллель оступился. Оба беглеца замерли и затаили дыхание. Голоса и звон посуды внизу стихли. Отель, казалось, прислушивается к ним в темноте тысячами невидимых ушей. И только оркестр в цокольном этаже продолжал играть.
Гул голосов вскоре возобновился, и Кори продолжил путь, наощупь двигаясь сквозь темноту, которая становилась все непрогляднее, чем дальше они спускались вниз. Кори предугадывал возможные препятствия с чуткостью слепого. Но вот ступеньки, наконец, кончились, стал виден тусклый свет, с трудом проникавший сквозь запыленные фрамуги. Наружная дверь оказалась запертой. Ее ржавая ручка не пришла со временем в негодность. Слышно было, как снаружи подъехал грузовик, потом загремели мусорные баки и перекликались чьи-то голоса.
Через некоторое время мусоровоз уехал. Внезапно дверь перед Гиллелем и Кори распахнулась. Падающий из окон отеля свет освещал служебный двор, в беспорядке заставленный мусорными баками. Где-то чуть ниже оркестр по-прежнему наяривал вальс.
Во двор задним ходом въехал маленький и какой-то обшарпанный фургон, похожий на те, в каких обычно возят хлеб. Задняя дверь фургона открылась.
— Быстрее! — позвал кто-то изнутри.
Гиллель сразу же вскочил в фургон, Кори забрался туда следом за Гиллелем и закрыл дверцы. Заскрежетали шестеренки коробки передач, и машина выехала из двора отеля.
В полной темноте Кори слышал рядом с собой чье-то дыхание, пахло черствым хлебом и выхлопными газами.
— Вы, надеюсь, не забыли включить магнитофон? — услышал Кори обращенный к нему вопрос.
Изысканный англо-немецкий акцент не оставлял сомнений — Вендтланд!
— Конечно, не забыл, — ответил Кори.
— В нашем распоряжении один час. Столько продлится воспроизведение вашей записи. Я полагаю, вы догадались позвать официанта убрать со стола? Иначе он может вернуться в ваш номер и доложит кому следует о вашем исчезновении.
— Некогда было, — сказал Кори. — Мы слишком долго ждали, пока нам принесут заказанный ужин, и я не решился снова вызвать официанта.
— Грубая ошибка, — сказал Вендтланд. — Не поручусь, что нам остался этот час. Мне пришлось немало потрудиться, склеивая ваши диалоги. Я использовал каждый клочок ленты, каждый дюйм, даже если они не подходили один к другому по смыслу и содержанию.