— Выходит, вы начали записывать нас давно, еще в Калифорнии, сказал Гиллель.
— Мы организовали прослушивание из квартир, соседних с вашими, но ваши записи, доктор Мондоро, не пригодились, потому что там слышен женский голос.
— Карен, — сказал Гиллель. Он произнес это имя не сразу и, кажется, впервые с тех пор, как улетел из Калифорнии. — А почему вы следили за нами?
— У нас не было другой возможности, а мы не хотели упускать ни единого шанса.
— Но вы получили их, прибыв в ЧССР, — сказал Кори.
— Слотер не захотел, хотя это его работа. Он сказал, с моим немецким акцентом не такой уж это риск — путешествовать с группой голландских туристов. А теперь я начинаю сомневаться в этом. — За мной ведь должны были следить, а я не вышел из отеля с этой группой. Как ни старайся, а все равно оставляешь за собой следы. Остается надеяться, что те, кто за тобой следит, не сумеют расшифровать твоего кода.
— Удастся ли нам пересечь границу в этой машине? — спросил Гиллель.
— Мы пересечем ее воздушным путем, у нас есть самолет и разрешение лететь за границу ЧССР. Это четырехместный аппарат, чешский, копия американского «апача». Мы купили его за деньги, вырученные от показа кита.
— Кита? Какого кита?
В темноте послышался вздох Вендтланда.
— Я не очень надеюсь на то, что вы поверите мне, но есть такое чучело кита, которое путешествует по всей Европе в тягаче длиной сто футов. Кит уже старенький, я, помню, видел его, еще когда был маленьким. Но благодаря ежедневной обработке формальдегидом он хорошо сохранился. Его возят из одного города в другой, и люди собираются толпами, чтобы поглазеть на него. Вы не поверите, сколько сходится зевак, буквально — миллионы! И ежедневная выручка — просто фантастическая! В Чехословакии только больше тридцати тысяч крон, или трех тысяч долларов! В одном лишь Попраде сборы превысили двести тысяч крон, а Попрад — всего-то маленький городишко на границе с Польшей. Владелец этого кита тратит выручку на покупку вещей, которые можно потом без особых хлопот перевезти через границу и выгодно сбыть. Он скупает лошадей, охотничьих собак, изделия из стекла, ну, и так далее и тому подобное. Вот так нам и достался этот самолет, — Вендтланд хмыкнул. — Конец киту, если дознаются…
— Кит! — отозвался Гиллель, выдавая в одном этом слове сомнение не столько в правдивости слов Вендтланда, сколько, кажется, в его умственных способностях, а, может быть, наоборот, — уверенность в том, что Вендтланд дурачит его и Кори.
— Я же говорил, что вы мне не поверите, — еще раз вздохнул Вендтланд.
Фургон резко свернул вправо и остановился. Вендтланд открыл дверцы, и Кори увидел перед собой какую-то деревенскую хату. Вдаль простирался большой луг, сменявшийся сосновым лесом.
Здесь их уже ждала «шкода» с заведенным двигателем. За рулем «шкоды» сидел вышколенный водитель. Всем своим видом он давал понять, что все происходящее его не касается и он ничего не замечает вокруг и будет нем, как могила.
— Вы тоже играете в шахматы, — сказал Вендтланду Кори.
Но Вендтланд не понял, что Кори имеет в виду.
— Скорее по местам, — сказал, он, не обращая ни малейшего внимания на водителя «шкоды» и даже как будто вовсе не замечая его. — Через десять минут мы должны быть в Руде. Там нас подберет самолет.
Проселочная дорога казалась пустынной.
— Если они переправят вас в Россию, вам уже никогда не вырваться оттуда. Русские не то, что чехи, — сказал Вендтланд. — Чехам не нравятся русские, чехам нравятся только они сами.
— Пока еще мы не вырвались отсюда, — сказал Кори.
Он оглянулся назад: уж нет ли там кавалькады машин, преследующих их «шкоду». Прошлое и настоящее смешались в его памяти. Теперь он снова сидел в машине, которая везла их, скорее всего, в безопасное место, но в любой момент дорога впереди могла оказаться заблокированной. Давно или недавно это было — он и Гиллель вот так же ехали в машине, а потом на дороге лежали трупы их спутников и спасителей?
— Мы хотели сначала перевести вас в посольство США, но боялись, что вы никогда не сумеете больше выйти оттуда, не будучи тут же арестованы. Тогда было решено вызволить вас иным путем.
— Не понимаю, как я позволил втянуть себя во все это. Уж не сплю ли я? Из университетской лаборатории попасть в чехословацкий автомобиль и ехать в какой-то городок, о котором я никогда в жизни слыхом не слыхивал.
Вендтланд зажег сигарету:
— Не улетел бы ваш друг ни с того ни с сего в Копенгаген — не ехали бы мы сейчас по чехословацкой проселочной дороге. Если у каждого из нас есть неплохой шанс получил, свою пулю, то ответственность за это лежит на нем. Эго вы заварили всю эту кашу. Вы не добровольно участвуете в этой войне, и вас никто не призывал на нее, вас просто несет по течению. Для меня же война никогда не кончалась и никогда не кончится. Это часть моей жизни.
— Может быть, вам нравится опасность, — сказал Гиллель, вполне спокойный с тех пор, как они сбежали из отеля. — «Kein schomen Tod qibt's auf der Welt, als wer vom Feind arschlaqen».
Немецкое произношение Гиллеля было безукоризненно. Вендтланд с любопытством взглянул на него:
— На свете краше смерти нет, чем смерть от рук врага, — перевел Вендтланд. — Где вы учили немецкий?
— Весьма неортодоксальным методом и чрезвычайно быстро, — ответил Гиллель и улыбнулся. — Однако не стал бы рекомендовать его другим.
Голубые прусские глаза Вендтланда заблестели:
— Наконец-то я получил хоть какую-то положительную информацию от доктора Мондоро. Вы больше не можете отрицать, Кори, что ваши методы дали положительные результаты.
— То, что Мондоро способен произнести по-немецки несколько фраз без иностранного акцента, еще ничего не доказывает, — сказал Кори. — На такое способны и попугаи. Чем больше углубляешься в науку, Вендтланд, тем сильнее одолевают тебя сомнения. Несомненно лишь то, что не существует абсолютных доказательств чего бы то ни было.
— Будь по-вашему, Кори, — улыбнулся Вендтланд.
«Шкода» свернула на какую-то грязную дорогу и остановилась. Вендтланд быстро вышел из машины, осмотрелся и, постучав в стекло, предложил остальным следовать за ним Они укрылись в небольшой березовой рощице. Стояли молча. Яркий свет луны время от времени прорывался сквозь тучи, и тогда казалось, что луна стремительно катится по небу. Потом из-за низко нависших облаков до них донесся тихий стрекот пропеллера.
Водитель «шкоды» осветил фарами луг, «шкода» поехала по неровной дороге, трясясь на ухабах и показывая пилоту, где приземлиться. Самолет шел на посадку, хлеща траву рискованно кренящимся крылом и винтом Вендтланд с неожиданной для его лет прытью побежал к севшему самолету.
Погасив фары, «шкода» быстро скрылась в темноте, укатив по проселочной дороге.
Спустя некоторое время все трое пассажиров разместились в самолете, который взлетел, круто набирая высоту, пока не нырнул в спасительный туман серых облаков.
Свет зеленых огоньков щитка приборов падал на лило пилота, углубляя тени и морщины на этом худощавом лице. Пилот казался Кори человеком той же породы, что и Сорсен с Бэком. Это была особая порода людей, готовых рисковать своей жизнью, а ради чего — знали только они сами.
В самолете зазвучало радио. Кто-то обращался к пилоту по-чешски. Пилот поднял микрофон и ответил — тоже по-чешски.
— Они хотят знать, почему я потерял высоту, — обратился он затем к своим пассажирам на старательном английском. — Прага следит за нами с помощью радара. Нам надо двадцать минут, чтобы долететь отсюда до Западно-германской границы. Я ответил Праге, что вынужден снизиться, чтобы сориентироваться и понять, где нахожусь.
Кори взглянул вниз, в темноту, прочерченную пунктиром огоньков, светившихся в маленьких деревеньках, и стелющимся вдоль невидимых сверху дорог светом автомобильных фар.
— Мне приказано следовать маршрутом, который установила Прага. Он проходит над Плзенью. Это маршрут для военных самолетов. Нам дадут сопровождение. Наверняка.
Снова заговорило радио.
— Они приказали мне садиться в Плзени, — сказал пилот, отложив микрофон. — Я ответил, что так и сделаю.
— Но если мы сядем там, нам крышка, — сказал Вендтланд.
— А не сядем — тоже крышка, — ответил пилот, устанавливая дроссель на максимальную скорость.
— Если я буду соблюдать приказы Праги, пока не пройду над Плзенью, то сумею пролететь последние сорок миль до границы за десять минут. А если они подымут в воздух реактивные самолеты, то заставят нас совершить вынужденную посадку.
Кори задержал взгляд на собранном и молчаливом Гиллеле, а потом — на неподвижном, как маска, лице Вендтланда: сухие черты, высокие скулы, оставленные дуэлями шрамы.
— Станут ли они преследовать нас над Германией? — спросил Кори.
— Не посмеют… надеюсь, — сказал пилот — Хотя они, конечно, могут потом заявить, что сбили нас над территорией ЧССР, а уж рухнуть на землю мы предпочли по ту сторону границы. И попробуй тогда докажи что-нибудь. — Он показал вниз на россыпь огней и ярко освещенную взлетно-посадочную полосу. — Плзень. Теперь нам остается только уповать на Господа Бога. — Самолет начал набирать высоту. — Мне приказали лететь на высоте полторы тысячи футов. Если я сумею удержаться в облаках, у нас будет шанс.
Опять заговорило радио, и пилот еще раз отвечал в микрофон по-чешски.
— Я сказал им, что иду на круг перед посадкой. Это еще минута-две.
Облака окутали самолет непроницаемой пеленой. Чей-то лающий голос отдавал пилоту приказы по рации.
— Скажите им, что вы не видите аэродрома, — посоветовал Вендтланд, — что вы потеряли направление.
— Уже сказал. Хорошо бы затянуть переговоры с ними.
— Если продлите эти ваши переговоры на десять минут, мы уйдем от них.
— Облака, милые, выручайте, — хрипло сказал пилот. — Один из их самолетов имеет радар и сообщает, что получил приказ сбить меня, если я не сяду.
— Тогда опускайтесь ниже, летите по-над домами. Вряд ли они решатся тогда открыть огонь.