Давно ли они уехали? Вот проклятое место — даже непонятно, сколько ты отсутствовал! Егор вспомнил новеллу Вашингтона Ирвинга про Рип Ван Винкля, который ушел из дома, где-то переночевал, а вернулся через двадцать лет. А вдруг этим запискам уже по два года? И все куда-то сбежали, а теперь ищи их на просторах Китая или Африки.
Ну ладно, лучше не думать о плохих вещах. Есть записка, есть куда идти, значит, есть цель в жизни.
Егор подумал, что до Музыкального театра и даже до Метромоста идти больше чем полчаса, если не целый час. И мало ли что встретишь на пути! Надо найти транспорт. Конечно, лучше всего бы отыскать воздушный шар…
Должно же хоть раз повезти! И если бы Егор не вертел глазами, не искал средство передвижения, он бы никогда не заметил обыкновенного велосипеда, прислоненного к стене вокзала возле главного входа. Не такого старомодного, как у велосипедистов, а самого обычного.
Будто кто-то нарочно оставил его для Егора.
Но как только Егор уселся в седло, обнаружилось, что добрый человек, оставивший велосипед, совсем и не думал о благе Егора. У велосипеда была спущена задняя шина и руль болтался так, словно норовил выскочить из крепления. От этого Егора нещадно подбрасывало в седле, и через полкилометра он признал свое поражение, положил проклятую машину на асфальт и попытался побежать вдоль реки. Метров через сто Егор начал задыхаться, и пришлось перейти на шаг.
Что же это получается? Неужели его кровь уже начала перерождаться и его легкие требуют покоя и безделья?
Егор заставил себя побежать снова. Он все ждал второго дыхания, но оно не приходило.
А бежать еще было далеко — мост Окружной железной дороги казался сложенным из спичек, дорога ныряла под арку моста и уходила вверх, в гору. От моста Егору надо было бежать левее, вдоль реки.
Егор все чаще переходил на шаг, ноги болели, и он заставлял себя торопиться только потому, что всей шкурой чуял: если он не придет вовремя, с Люськой случится что-то нехорошее.
У железнодорожного моста стояло здание архива. К стене был пришпилен лист картона. На листе картона было написано фломастером: «Не беспокоить. У нас ночь!»
Егор решил потерять минутку, чтобы понять, чей же сон оберегала надпись.
Он заглянул в дверь архива. В глубине небольшого холла стояли три кушетки. На кушетках лежали люди с закрытыми глазами.
«Странно, — подумал Егор. — Мне же все говорили, что здесь люди не спят. Да и мне не хочется, хотя наверняка я здесь уже не меньше суток. Так подсказывают мне внутренние часы».
— Вы спите? — спросил Егор.
Никто не открыл глаз. Но ближний к нему человек сказал:
— Конечно, мы спим.
— Извините.
— А почему вы не спите? — спросил человек на кушетке, не открывая глаз.
— Мне не хочется, — сказал Егор.
— Уходи отсюда, — сказал второй спящий. — Еще не хватало, чтобы нас сторож подслушал. Жить-то всем хочется.
Егор пошел прочь.
Бежать уже не было сил.
К счастью, встреча со сторожем-велосипедистом случилась только перед мостом — Егору было куда бежать.
Велосипедист, видно, не знал о том, что Егор новенький.
Он нагнал его и медленно поехал рядом, виляя большим передним колесом так, чтобы не терять равновесия.
— Ты куда идешь? — спросил он. — Порядка не знаешь?
— Знаю, — уверенно сказал Егор.
— Сейчас у нас что?
— Первое января! — сказал Егор.
— Плевал я на январь! — рассердился велосипедист. — Ты почему не спишь?
— Не хочется.
— Я тебе покажу — не хочется! Все спят, а ему, видите ли, не хочется! Где проживаешь?
— У Метромоста, — признался Егор.
— И так далеко ходишь? Зачем ходишь? С кем дружишь?
— Я гуляю, — сказал Егор. Он чувствовал угрозу, исходившую от велосипедиста. Видно, грех, совершенный Егором, был значителен и непростителен в глазах велосипедиста.
— Иди передо мной! — приказал велосипедист.
— Куда?
— Сам знаешь куда!
И тогда Егор решил не испытывать судьбу — он кинулся бежать по откосу вдоль железнодорожной насыпи, забирая все выше.
— Стой, стреляю!
Егор мчался — откуда только силы взялись! Он забрался на крутизну, перемахнул через рельсы и лег, прижавшись к земле. Затем чуть-чуть приподнял голову, пытаясь разглядеть, чем занимается велосипедист.
Тот покатил под мост, чтобы встретить нарушителя по ту сторону. Затем остановил машину посреди мостовой и старался сообразить, где же нарушитель. Продолжалось это минуты три, затем велосипедист плюнул и громко крикнул:
— Я до тебя доберусь!
Погрозил кулаком и, нажимая на педали, направился вверх по Мосфильмовской.
До бытовки Егор добрался меньше чем через полчаса. Как он и опасался, возле бытовки никого не было видно.
И все же Егора охватило странное чувство возвращения домой.
Он подошел совсем близко, когда дверь отворилась и на верхней ступеньке показался Партизан. Он был в милицейской фуражке и в распахнутом кителе, который был ему велик, в трусах и сапогах на босу ногу.
Партизан потянулся, зевнул, похлопал ладошкой по зевающему рту, сказал:
— Не скрывайся, я же тебя вижу, за сухим деревом стоишь, выглядываешь, нет ли опасности. Выходи, чай пить будем.
Егор с облегчением вышел на открытое место. Карлик был ему симпатичен.
— Как Пыркин? — спросил он, хотя собирался сразу задать вопрос о Люське.
— Пыркин выздоравливает и велит тебе кланяться, — раздался голос из бытовки.
— А скажите…
— Не видели, не знаем, — быстро ответил Партизан.
— Ладно, скажи! — крикнул изнутри Пыркин.
— Ты же знаешь — не велели. Только знаю, что никто не проезжал.
— Люську в Музыкальный театр повезли, — сообщил Пыркин.
Он вылез к дверям, пальто накинуто на плечи, оранжевая рубашка в рыжих пятнах от высохшей крови. Пыркин был еще слаб.
— Ты куда? — прикрикнул на него Партизан.
— Они Соньку с идиотом взяли, — сказал Пыркин. — Значит, на связь.
— А тебе, мальчик, там опасно, — сказал Партизан.
— Жулик! — крикнул Пыркин. — Жулик, дружок, проводи Егорку.
Жулик выскочил из дома, радостно махая хвостом. Узнал Егора.
— Они сейчас, может, спят, — сказал вдруг Партизан, смирившийся с мыслью, что Егор пойдет, куда не положено. — Ублюдки эти, призраки, тоже спят. Только я не проверял.
— Тогда скорей, — велел Пыркин Егору. — А то опоздаешь.
Егор не стал расспрашивать их о том, что им известно. Некогда.
— Побежали, Жулик, — сказал он.
Призраков они с Жуликом увидели уже наверху, когда выбежали на асфальт, на открытое место у туннеля.
Призраки заспешили к ним, засуетились, но опоздали.
Егор бежал к Музыкальному театру, такому скучному без зелени, без деревьев вокруг.
Жулик несся рядом, подпрыгивал, ему было весело.
Перед театром стояла телега, запряженная велосипедистами в касках. Егор заметил их издали и взял в сторону, чтобы подобраться сзади.
Там он отыскал разбитое окно и влез в него. Жулик прыгнул следом.
В театре было пусто, но Егор знал, что пустота эта кажущаяся. Иначе зачем велосипедистам дежурить у входа.
Егор медленно шел по театру, в котором оказалось бесконечно много комнат, залов, коридоров и прочих помещений, порой заваленных барахлом, порой пустых.
И в какой-то, может сотой по счету, комнате услышал, как невнятно талдычат голоса.
Еще через пять минут Егор оказался у двери в коридор, слабо освещенный из небольших окошек. По коридору двигалась странная для непривычного глаза процессия.
Впереди ехала инвалидная коляска. В ней сидел, свесив набок большую голову, больной юноша. Коляску толкала перед собой девушка Соня, встреченная Егором на набережной. Рядом шагали Вильгельм Кюхельбекер и убийца Пушкина Дантес. Дантес вел за руку Люську, и, видно, держал ее крепко, чтобы не убежала.
Девушка толкала коляску неуверенно, порой останавливалась, прислушивалась. Идиот что-то бормотал, дергал головой, поднимал руку, ронял ее снова.
Зачем эта парочка?
Жулик кинулся было вперед, но Егор так строго прошептал, чтобы песик молчал, что тот испугался и поджал хвост.
Остановившись ненадолго, будто вслушиваясь в неслышные прочим звуки, девушка решительно повернула направо.
Остальные поспешили следом.
Егор увидел, что они уперлись в невысокую лестницу — несколько ступенек. Кюхельбекер помог девушке поднять коляску. Это было нелегко. Дантес совершал движения руками, но без пользы.
Наконец они оказались за кулисами. Сверху рядами спускались пыльные занавесы и задники, декорации были свалены между ними. Коляска двигалась зигзагами.
— Скоро, — сказала вдруг девушка сонным голосом. Она была в трансе. — Скоро придем.
Идиот начал кивать головой и вдруг испустил визгливый звук, будто заверещал свисток.
— Здесь! — сказала Соня.
— Где? — спросил Кюхельбекер. — Покажи.
Девушка оставила коляску на месте, а сама стала раздирать ногтями серый занавес с изображенным на нем гигантским пылающим камином.
Она продрала занавес — послышался глухой треск.
— Иди! — крикнула она. — Иди!
Дантес толкнул Люську.
— Иди! — приказал он.
— Нет! — закричала Люська. — Я не пойду. Вы обещали, что Егор тоже здесь будет.
— Девочка, — мягко произнес Кюхельбекер, — я же сказал — Егор обязательно присоединится к тебе. Как только мы его отыщем. А мы его обязательно отыщем. Но ждать нельзя, нельзя ждать. Отверстие появляется редко. Может быть, в следующий раз это случится через месяц.
Она скорее почувствовала его присутствие, хоть и не увидела.
Егор выбежал из тени. Он задел какую-то декорацию, облаком поднялась едкая пыль. Кюхельбекер зашелся в кашле. Первым опомнился Дантес.
— Нельзя! — рявкнул он. — Опасно! Не положено!
— Я никуда без него не пойду! — кричала Люська.
Кюхельбекер кашлял и махал рукой, пытаясь добиться внимания. Но никто на него даже не глядел.
Идиот начал плакать.
Девушка хотела увезти его, но откуда-то выскочил доктор Леонид Моисеевич. Почему Егор раньше не видел его? Доктор преградил путь инвалидной коляске.