ИСКАТЕЛЬ 1998
№ 10
Содержание:
Мария ЛАНГ
НАСЛЕДСТВО
СО СМЕРТЕЛЬНЫМ ИСХОДОМ
Роман
Ник ПЕРУМОВ
РУССКИЙ МЕЧ
Рассказ
Генри Лайон ОЛДИ
(Дмитрий Громов,
Олег Ладыженский)
ВЛОЖИТЬ ДУШУ
Повесть
МИР КУРЬЕЗОВ
КРОССВОРД
ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!
Надеемся, что подписной купон, опубликованный в № 9 «Искателя» напомнил вам о подписной кампании.
В 1999 году на страницах наших изданий вас ждут встречи с уже известными отечественными авторами: А. Марининой, В. Головачевым, А. Дышевым, И. Христофоровым, К. Булычевым, а также новыми талантами в лице женщин — П. Дашковой, Т. Поляковой, А. Малышевой и М. Серовой. Будут опубликованы и произведения зарубежных мастеров К. Саймака, Р. Шекли, Р. Хайнлайна и многих других.
На страницах «Искателя» о своем творчестве расскажут А. Маринина, В. Головачев, Н. Перумов, И. Христофоров, А. Дышев, Д. Клугер, П. Амнуэль.
Новый конкурс ждет наших подписчиков — любителей и знатоков жанра детектива и фантастики (см. стр. 188).
Цены на «Искатель», «Библиотеку «Искателя» и «Мир «Искателя», несмотря на кризис, почти не изменились. Спешите подписаться!
Информация в Объединенном каталоге «Почта России» (обложка зеленого цвета).
Редакция
Мария ЛАНГ
НАСЛЕДСТВОСО СМЕРТЕЛЬНЫМ ИСХОДОМ
В Англии — Рут Рэнделл, в России — Александра Маринина, а в Швеции — Мария Ланг — самые известные писательницы в жанре детектива, которых величают не иначе, как «Агата Кристи».
Сегодня мы предлагаем перевод романа, написанного «шведской Агатой Кристи» еще в 1956 году. В оригинале он называется «Темноглазая августовская ночь». Мы взяли на себя смелость изменить название на более подходящее к нынешней атмосфере в России.
Глава первая
Первое письмо пришло душным предгрозовым утром и вызвало большой энтузиазм у трех из четырех членов семьи. Это на удивление короткое письмо было написано тетушкой Отти.
«Милая Фея!
Вчера я ездила в Упсалу, погода стояла ужасно жаркая, и я порадовалась тому, что у меня есть маленький домишко и что мне не надо ходить летом по пыльным, горячим городским тротуарам. В Упсале я повстречала нашего милого профессора, он рассказал, что ты и Эйнар чувствуете себя прекрасно, но у малышки болел животик, отчего вам пришлось показать ее врачу и почти все лето проторчать в Стокгольме. Он сказал также, что теперь девочка здорова, и вы не знаете, где провести август, потому что Эйнар ужасно занят и не может никуда поехать с вами. Тут я подумала: не захотите ли вы приехать сюда, в Ронсту, на то время, что я буду в Испании? Знаю, ты удивишься, ведь я столько раз говорила, что, как только выйду на пенсию, поеду в Испанию поглазеть на Альгамбру и Севилью. Но наконец желание мое сбылось, во вторник седьмого я еду туда на три недели и буду рада, если вы захотите пожить это время у меня. Ведь ты бывала у меня не раз и знаешь, что здесь лишь дикая природа — лес, луга и озеро, но зато Ронста недалеко и от Стокгольма, и от Упсалы. Соседи у меня симпатичные, по крайней мере я прежде их таковыми считала. Позвони мне и скажи, согласна ли ты пожить у меня.
С сердечным приветом Эйнару и Малявке
любящая тебя тетя Отти».
Эйнар отложил рукопись и взглянул на жену.
— Прекрасная идея. И тебе и Малявке нужен свежий воздух. А я буду приезжать к вам на выходные.
Наша дочь выразила свое одобрение плохо артикулированным, но громким гуканьем.
— А может, — мечтательно добавил отец семейства, — мне даже удастся освободиться в конце месяца на пару дней и побыть с вами.
Я не стала говорить, что он больше всех нас нуждается в свежем воздухе и солнце, зная, что Эйнар не станет думать о своем здоровье, покуда не закончит свою статью «Влияние Сконе на управление Стокгольмом в тринадцатом веке» и получит (или не получит) вакантную должность профессора на кафедре истории средних веков. Поэтому я лишь пробормотала:
— Мету эта поездка вряд ли обрадует.
Карие глаза Эйнара слегка помрачнели.
— Твоя правда. Однако нам будет спокойнее, если мы отправим фрекен Маргарету в Руслаген на почтительное расстояние от Гренана[1].
Когда Эйнар называл фрекен Мету Маргаретой, я понимала, что мне надо выступить на ее защиту.
— Она очень славная девушка. Лучшей няни для Малявки я бы не желала.
— Не спорю, она симпатяга, — мрачно ответил Эйнар, — веселая и задорная, и к Малявке добра. Но у ее отца строгие принципы, и он позволил ей попрактиковаться у нас лишь потому, что мы старые друзья, и потому, что я обещал ему позаботиться о ней и стеречь ее здесь, в Стокгольме.
При слове «стеречь» я подумала о веселой и бедовой Мете, улыбнулась про себя и сказала:
— Девочка окончила гимназию. Она вовсе не беспомощная и может постоять за себя.
Эйнар вздохнул.
— Я был бы спокойнее, если бы город не кишмя кишел штатскими и военными парнями. Вчера звонили трое. А в кухне сидел моряк, ждал ее целый вечер. А она ходила на танцы с фюриром[2].
Эйнар поцеловал меня и несколько угрюмо посмотрел на весело размахивающую ручонками Малявку.
— Да, хорошо, что ей не скоро… не скоро стукнет семнадцать.
Тут он ушел, предоставив мне самой сообщить Мете о наших новых планах. Как и ожидалось, она приняла известие о том, что ей предстоит лишиться стокгольмских развлечений и поселиться в упландской[3] деревне, с глубоким отвращением.
— Этого только не хватало! Я только что познакомилась с мировым фюриром!
Маленькая, светловолосая, загорелая Мета в ярко-красной юбке и белой блузке выглядела прехорошенькой. Ее большие светло-карие глаза, обычно сияющие жаждой жизни, смотрели на меня с упреком.
— Чья это задумка?
— Тети Отти.
Мета хорошо воспитана, в доме горного инженера в Скуге ругаться не принято, но по ее тону я поняла, что ей в эту минуту хотелось выругаться.
— А кто… эта тетя Отти?
Это было долго объяснять, однако я объяснила, что моя мама умерла, когда мне было двенадцать лет, и с тех пор у нас жила экономка Эмилия Юртсберг, которую я очень любила. А у тети Эмилии, теперь уже покойной, есть сестра, тетя Отти.
— Она работала телефонисткой в Упсале и на все свои сбережения купила домик в Ронсте. Он достаточно вместительный, удобный и уютный. Участок вокруг него очень живописный, с роскошными елями. И соседи очень симпатичные, сама увидишь, тебе там понравится.
Но во втором письме тети Отти, которое пришло неделю спустя, был не только ключ от дома и практические указания, но и какие-то странные, неясные намеки, вовсе не подтверждающие прежние высказывания о добрых и милых соседях.
«Ронста, 4 августа 1956 г.
Милая Фея!
Как и обещала, посылаю тебе ключ от дома. Второй ключ оставляю себе. Не могу высказать, как я рада, что вы с Малявкой поживете у меня во время моего отъезда. Надеюсь, вам будет здесь хорошо. Правда, топить печь хлопотно, но у меня есть электроплитка, хотя, если будете приглашать большую компанию, придется разжигать печь. Я уезжаю рано утром во вторник. Уже освободила тебе один шкаф и несколько ящиков комода. Кушайте все, что есть в холодильнике. В погребе найдете картошку, в угловом синем шкафу стоит непочатая бутылка черносмородинной настойки, распейте ее с Эйнаром и подумайте о том, как я пью вино в Гренаде! Когда вернусь, встретимся, расскажу о своем путешествии, а ты поведаешь мне обо всем, что видела и слышала в нашей маленькой Ронсте. Знаю, что глаза у тебя зоркие, что ты разгадываешь загадки и решаешь ребусы. Думается, дела обстоят хуже, чем мне сперва показалось, хотя я не вполне уверена в этом. Странные вещи здесь творятся. Быть может, я просто глупа и склонна все преувеличивать, однако, судя по разговору, который я случайно услышала, мне кажется, что по вине ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА тут может произойти страшная, катастрофа, хотя эта несчастная дуреха о том не догадывается. Я всегда говорила, что большие деньги не доведут до добра. ЗНАЮ, не будь она столь богата, не было бы у нее такой власти над людьми. Худо, когда от воли одного человека зависит жизнь других. По правде говоря, она вовсе не злая, просто очень одинокая. Мне очень интересно узнать, что ты об этом думаешь. Хотелось бы, чтобы это было правдой. Тогда все бы обошлось. А вдруг это не так? Что же тогда делать? Возьми с собой простыни, утюгу меня есть, тостер тоже. Будь осторожнее в купальне, доски там прогнили. По другую сторону камыша дно хорошее. Если хочешь, поливай цветы, вот, пожалуй, и все.
Сердечно обнимаю
любящая всех вас
тетя Отти.
P. S. Если цинерарию будет есть тля, ВСЕ РАВНО выброси ее».
Эйнар не привык к пунктуации и изложению мыслей тети Отти. Читая письмо, он хмурил брови. Но, к моему удивлению, он не высказался иронически о женской фантазии и склонности паниковать. Скорее, он принял письмо всерьез.
— Не нравится мне это. Если ты поедешь в Ронсту, то впутаешься в какую-то историю. Стоит ли ввязываться в какую-то заварушку? — И с истинно мужской откровенностью добавил: — Другое дело, если бы я был с вами все время. Но при сложившихся обстоятельствах…
— Дорогой, уж не думаешь ли ты, что мы должны отказаться от трех прекрасных и дешевых недель на даче оттого, что тетя Отти высказала какие-то невразумительные и сумбурные мысли о своих соседях?