Мы уселись на садовые стулья под тенистыми деревьями у фасада виллы. Я вдруг подумала, что впервые нахожусь с Хедвиг наедине. Я украдкой разглядывала ее, пытаясь подытожить все, что знаю о ней.
— Они уже увезли ее в четыре часа, — сказала Хедвиг, — боюсь, что по-настоящему по ней не скорбит даже Виви Анн. Ужасно, не правда ли?
Ее светлые глаза спокойно смотрели на меня, и я, помедлив, ответила:
— Но ведь утром она безутешно рыдала. Разве это не проявление горя?
— Виви Анн на все реагирует немного истерично. Я их ссоры не слышала, но думаю, что они поскандалили серьезнее обычного. Сама понимаешь, каково сознавать, что уже не сможешь сказать «прости», даже если бы и захотела это сделать. Но, по сути дела, я не думаю, что Виви Анн когда-нибудь испытывала теплые чувства к своей матери.
— А сколько лет Виви Анн?
— Двадцать пять.
— Значит, Адели было уже за сорок, когда она родилась?
— Да, и она была желанным ребенком, поверь мне. Отец до сумасшествия обожал ее. Между прочим, Виви Анн его тоже очень любила. Ей было четырнадцать, когда он умер. Мы боялись, что она сама умрет от горя.
— Отчего он умер?
— Погиб в автомобильной катастрофе. Съехал с дороги и разбился о скалу. Умер мгновенно. Адель тоже пострадала, но выжила и пролежала в больнице полгода.
— Тогда-то ты и переехала к ней, не правда ли? А прежде ты жила в усадьбе отца?
Она не обиделась на то, что я пристаю с вопросами.
— Да, я работала в усадьбе до того, как Аларик женился. Ведь наш отец овдовел, и в доме нужны были рабочие руки. Но когда у нас появилась Йерда, я стала как бы лишней. Не то чтобы я не ужилась с ней, она славная, и характер у нее хороший, веселый. Но она такая работящая и расторопная, что взяла на себя все мои обязанности. А я всегда хотела выучиться на медсестру. Тут как раз началась война, и я поступила на работу в госпиталь в Упсале. Работа была мне по душе, но осенью сорок пятого после автокатастрофы мне пришлось переехать в Стокгольм, чтобы ухаживать за Аделью и за Виви Анн. А после… так все и осталось…
— А кто был муж Адели?
— Карл Понтус Ренман, сын старого Понтуса Ренмана, владельца фабрики лесоматериалов, пароходства и еще каких-то прибыльных предприятий.
В ее голосе я уловила презрительный оттенок.
— Ты, верно, была в восторге от своего зятя?
— Во всяком случае, я терпела его в отличие от Аларика. Хотя Ренман был вздорный, высокомерный и еще более бестактный, чем Адель. И оба они обошлись с Алариком по-свински. Они сумели уговорить нашего старого склеротичного отца продать им за бесценок этот кусок усадьбы, хотя это была как раз самая плодородная часть нашей земли. А усадьбу должен был наследовать Аларик. Брат изо всех сил старался помешать этой сделке, не у него ничего не вышло. Они построили здесь эту громадину, которая сюда не вписывается и только раздражает Ала-рика.
— Мне кажется, он вообще легко раздражается, — с улыбкой заметила я.
— Ты права, он в самом деле холерик, — с нежностью сказала она, — но злиться на Адель и ее мужа у него были причины. Услышала бы ты, как она вела себя при разделе имущества после смерти отца! Ты не поверила бы своим ушам. И после этого Аларик возненавидел ее.
Она замолчала, а после откровенно добавила:
— Мне не следовало это рассказывать, ведь если Адель была убита… А он — ее враг. Но ведь вся округа знает, что они враждовали. Кроме того, Аларик никак не мог подняться на террасу и подмешать яд в коктейль, ведь с одиннадцати до половины двенадцатого, когда Мета уселась в зале, его нещадно рвало на пригорке.
Мне показалось, что последняя фразе, принесла ей облегчение. Я хотела бы продолжить этот разговор, но тут появился Кристер и Эйнар, и она стала показывать им сад и виллу.
Мы осмотрели веранду, откуда еще не убрали длинный стол, за которым мы сидели накануне вечером, прошлись по мягким серо-белым коврам, заглушавшим звуки наших шагов, поднялись по лестнице в зал и вышли на террасу. Я показала Кристеру, где сидела Адель с бокалом возле двери в комнату.
— А где вы храните компоненты для ее знаменитого коктейля?
— В баре, в зеленой гостиной.
Хедвиг открыла вторую дверь террасы и провела нас в длинную гостиную со светло-зелеными обоями, давшими комнате название, толстым и пушистым темно-зеленым ковром, темнозелеными оконными альковами и цветочными столиками с бесчисленными сочными зелеными растениями. В одном углу стоял вместительный бар с холодильником, рюмками, бокалами и бутылками в безупречном порядке.
— Когда врач уехал, я все убрала, привела в порядок все комнаты, — извиняющимся голосом сказала Хедвиг, — мне не хотелось, чтобы труп Адели вывозили из неприбранного дома. Не подумала о том, что некоторые предметы не следовало трогать…
Кристер вздохнул. На предложение попробовать какой-нибудь напиток из бара мы, поблагодарив, отказались, попрощались с Хедвиг и пошли прогуляться в вечерних сумерках. Кристер изъявил желание поглядеть на поросший брусничником пригорок, где накануне ночью блевал несчастный Аларик. В брусничнике алели поспевающие ягоды, но вдруг я заметила между стволами красное пятно, ярче брусники.
Красные брюки Меты? Что она делает возле виллы Ренманов?
Я осторожно подошла и замерла от удивления.
Осборн и Мета рылись в печке для сжигания мусора. Они до того были заняты этой работой, что не замечали нас.
Такие мусорные печки были, очевидно, популярны в Ронсте, такая же точно стояла на участке тети Отти возле живой изгороди. Это плита из жести высотой в один метр с круглым брюхом. Внизу у нее дверца, вверху — островерхий колпак. Открыв колпак, в печку бросали мусор, способный гореть, и через равные промежутки времени поджигали так же, как дрова в камине. В данный момент колпак был снят, и Осборн шарил в мусоре длинными руками, а Мета, затаив дыхание, следила за ним.
Хруст веток под ногами Кристера и Эйнара заставил их обоих вздрогнуть и оглянуться с виноватым видом. Но Мета тут же опомнилась и с волнением зашептала:
— Мы ищем остатки тыквы. А нашли, как говорит Осборн, еще кое-что поважнее. Куда ты это дел?
Паренек поднял с земли грязный носовой платок и развернул его. На его ладони лежал странной формы флакончик длиной с дециметр. Он был широкий и плоский, похожий на карманную фляжку. Но флакончик был хрустальный, очень искусной огранки, с пробкой из настоящего золота.
Флакончик был очень изящный, наверняка дорогой и уж во всяком случае сгореть не мог. Ему было никак не место в мусорной печке Адели Ренман.
— О-о-он лежал сверху, — промямлил Осборн, — наверно, его бросили туда прошлой ночью или нынче днем. Н-н-но он ис-с-счез н-н-не-делю тому назад.
— Исчез? Что ты хочешь этим сказать? Чей это флакончик?
— Ясное дело, моего хозяина.
Мы ошалело уставились на него и на флакончик, и он нетерпеливо разъяснил:
— Аларика Гуннарсона. Его украли у него в прошлое воскресенье. Подумать только, как он обрадуется!
Глава седьмая
Но флакончик Аларика взял Кристер. Он завернул его в новый чистый платок и похвалил Осборна за то, что тот нашел его и предусмотрительно завернул, чтобы сохранить отпечатки пальцев. Кристер попросил также их обоих никому не рассказывать об этой находке. Мы ушли, оставив наедине Мету и Осборна, которые просто лопались от гордости и любопытства.
Дома, в столовой, Кристер осторожно вынул пробку и понюхал пробку и флакончик.
— В нем есть осадок и немного жидкости… Быть может, это вода, но уж точно не спирт.
— Похоже, ты считаешь это важной находкой.
Он отложил флакончик и достал свою трубку.
— Весьма возможно, что он вовсе не имеет отношения к смерти Адели Ренман. Но мы не должны пренебрегать даже самыми слабыми нитями, ведущими к разрешению этой загадки.
— Я считаю, — задумчиво сказал Эйнар, — что у нас набрался целый пучок слабых нитей, беда лишь в том, что они никуда не ведут. Не правда ли?
Он взял у Кристера его записную книжку и быстро написал несколько вопросов:
«Кто стучал в среду ночью в дверь веранды?
Кто сделал маску из тыквы и насадил ее на шест, чтобы напугать Фею и Мету? Для какой цели?
Кто наполнил бокал Адели вечером в субботу между 23.15 и 23.30? В этом случае надо спрашивать не «зачем», а «чем»?
Кто украл хрустальный флакончик Аларика, которым он дорожил? Для чего?
Кто бросил этот флакончик в печку для мусора? Когда и зачем?»
Мы просмотрели этот перечень вопросов, и я добавила:
«Из-за чего поссорились Виви Анн с матерью за день до смерти Адели?»
Удивленные мины мужчин напомнили мне, что я знаю то, о чем им еще не рассказала. И тут я передала им разговор с Хедвиг в саду.
— Вот как, — пробормотал Кристер, — значит, она работала в госпитале.
А Эйнар добавил:
— Видно, Адель Ренман постаралась сделать все, чтобы окружающие ее ненавидели. Подумать только, умерла внезапно, а ее не оплакивает даже единственная дочь.
Тут Кристер в свою очередь потянулся за записной книжкой и ровным неразборчивым почерком приписал:
«Что известно тете Отти обо всем этом?»
Он снова спросил нас, считаем ли мы, что тетя Отти действительно явилась свидетельницей чего-то серьезного. Эйнар ответил, мол, если бы Кристер мог быстро найти ее в Испании, он сам убедился бы, что она весьма наблюдательна, умеет логически рассуждать, и сказанному ею можно вполне доверять. Беда лишь в том, что никто не знает, в какое туристическое агентство она обращалась, и каков маршрут ее поездки.
— Но это групповая поездка?
— Не обязательно. У нее два хобби — эта дача и изучение иностранных языков. Думаю, она специально для этой поездки выучила испанский, чтобы по крайней мере уметь объясниться без переводчика.
Я решительно подняла телефонную трубку и набрала номер Ренманов. Ответила Хедвиг, но о поездке тети Отти ничего определенного она сказать не могла.