— Не-е-ет, не помню, говорила ли она, поедет одна или в группе, — виновато сказала Хедвиг, — мы привыкли поверять ей свои секреты, а не выслушивать ее.
Кристер сел в машину и покатил в Стокгольм, твердо решив провести начало последней недели своего отпуска в поисках шестидесятилетней шведской туристки, путешествующей по Испании.
Позднее, вечером, случилось нечто, хотя и незначительное, но тем не менее поколебавшее мое доверие к словам тети Отти. Я подумала, что с годами она стала слишком забывчива, и полагаться на ее информацию не стоит.
Мы сидели в кухне за холодным ужином, ели селедку с зеленым луком и бутерброды. Эйнар сказал, что недурно было бы сообразить шнапс к селедке.
— Разве тетя Отти не писала тебе что-то по початую бутылку черносмородинной наливки в синем угловом шкафу?
— Да, писала и напомнила про эту бутылку, когда говорила с Метой по телефону. Мол, если с нами что-нибудь стрясется, можем подкрепиться. Видно, она это делала в торжественных случаях или при неприятностях.
Эйнар радостно пошел в гостиную и открыл дверцу синего шкафа в народном стиле.
— Здесь нет никакой бутылки! — разочарованно воскликнул он. — Только рюмки и чашки остинского фарфора. А полка, где могла стоять заветная бутылка, пуста.
К счастью, он под конец нашел эту бутылку в холодильнике. Она была открыта, и вина в ней не хватало примерно на десять сантиметров. Мы решили, что тетя Отти, державшая обычно спиртное в угловом шкафу, решила на этот раз попотчевать нас, столичных жителей, холодным винцом. Однако все же было странно, что ни одна из ее инструкций в письме не сработала.
В письме, которому я придавала столь большое значение…
В понедельник стояла прекрасная погода. Поскольку Кристер должен был вскоре приехать на своей машине, Эйнар взял наш «Опель» и покатил в город.
— Берегите себя, — попросил он, и его карие глаза взглянули вдруг на меня нежно и тревожно, — я постараюсь вернуться как можно скорее.
Я попыталась успокоить его, сказав, что если здесь поблизости и обретается убийца-отравитель, мы не представляем для него никакого интереса.
В три часа дня я надела белый купальник и пошла на пляж. Дул легкий ветерок, светило солнце, поверхность озера сверкала, переливаясь тысячью оттенков. Плавая, я обогнула мыс, отделявший берег нашего участка от берега усадьбы Ренманов, и, услышав, что кто-то, лежащий на понтоне, зовет меня, поплыла туда.
На понтоне загорала в одиночестве Виви Анн. В мокром, облегающем тело купальнике она казалась тощей, словно подросток. Черные как смоль волосы висели спутанными прядями, а обычно капризно надутые губы улыбались. Она весело сказала:
— Тедди поехал в магазин, и мне здесь скучно одной.
Она вытянулась на спине и продолжала:
— Вы были так добры, спасибо, что пришли помочь Хедвиг, когда это случилось с мамой. Подумать только, как быстро… Накануне здоровая, энергичная, властная, а на другой день — мертвая, застывшая как камень, беспомощная.
Я решила, что банальные слова утешения неуместны, и неловко пробормотала:
— Должно быть, очень трудно сознавать, что ее уже нет.
Виви Анн кивнула и ответила:
— Да, я как раз лежу и пытаюсь разобраться в своих чувствах. Мама умерла, а мне кажется, что это сон… Что все это неправда, и что скоро я проснусь. Но хуже всего, что я не знаю, хочу ли проснуться и узнать, что она жива.
Она приподнялась на локте и, глядя на меня, взволнованно продолжала:
— Конечно, без нее будет пусто, ужасно пусто. Дача без нее… квартира в городе… только Хедвиг и я. Это даже трудно представить… Мне уже не хватает ее голоса, жестов, ее бесконечных идей, которые освобождали меня от необходимости что-то придумывать. И все же…
Она села так резко, что большущий понтон закачался.
— И все же было бы нечестно отрицать, что самое сильное чувство во мне — ощущение свободы. Ты понимаешь? Облегчения!
Она резко замолчала, сорвала с глаз очки и вперила в меня взгляд. Глаза у нее были черные, блестящие.
— Ах, ты понятия не имеешь о том, какая она была. Она ела меня поедом. И Хедвиг тоже. У меня не было своей собственной личной жизни. Если мама говорила: «Сейчас мы пойдем в ЭнКо[9] на ланч», двадцатипятилетняя Виви Анн должна была немедленно бросить книжки и тетрадки и накануне экзамена послушно плестись за мамочкой в Эн Ко. Она выбирала для меня одежду, мои, с позволения сказать, развлечения, друзей ее собственного возраста. У меня никогда не было настоящего друга, я не имела права его заводить до тех пор, пока… Ты, наверно, в ужасе от моих слов?
Она заметила, что я восприняла это спокойно и по непонятной причине еще более распалилась:
— Она считала, что нам с Хедвиг живется прекрасно, что мы должны вот так, всю жизнь прозябать рядом с ней. Ее не волновало, что мы просто гнием на корню. Ты бы видела, как она реагировала, когда я сказала, что собираюсь обручиться. Можно было подумать, что она спятила. Но она была в здравом уме. Нормальная мать радуется, когда ее дочь хочет привести в дом хорошего зятя, разве нет?
— Бывает по-разному, — осторожно заметт ла я, — вкус детей не всегда совпадает с вкусом родителей.
Я сказала не «матери», а «родителей», чтобы ввести ее мысли в новое русло.
— О, нет! Папа полюбил бы его! Он понял бы, что я наконец нашла человека, который любит меня и может сделать меня счастливой. Он не стал бы из чисто эгоистических побуждений стараться разлучить нас, мешать мне.
— Кто собирался мешать тебе? — Из воды вынырнула светловолосая голова Турвальда Бьерне. — Доверься мне, и я убью этого негодяя.
Улыбка осветила лицо Виви Анн, сделав его красивее.
— Ясное дело, мама. Кто же еще? Я рассказала Фее о том, как она приняла известие о нашей помолвке.
Он влез на понтон — загорелая фигура в белых плавках, солнечные очки в черной оправе. Я вспомнила нашу встречу несколько дней назад, когда он в присутствии Виви Анн напропалую флиртовал со мной и с Метой. А Мета рассказывала, что он в субботу вечером целовал ее в саду Ренманов. Неудивительно, что Виви Анн строила кислые мины, когда мы шутили о любовных свиданиях под звездным небом. Только это как-то не шло к роли влюбленного жениха.
Но в это утро он был внимателен к Виви Анн и серьезен. Он быстро чмокнул ее в щеку мокрыми губами и изрек:
— Нет худа без добра, гласит мудрая пословица. К глубокой скорби по Адели, безусловно, примешивается ощущение освобождения и радости. Конец нашим тайным встречам и слезам…
Виви Анн села возле жениха, скрестив ноги в позе Будды, и откровенно заявила:
— О глубокой скорби ты вряд ли можешь говорить. Хотя ты наиболее терпимо переносил ее капризы.
— Быть может, потому, что я меньше других общался с ней, дорогая.
Они оба не скрывали своего отношения к покойной, и я сочла уместным задать им несколько вопросов:
— А вы давно познакомились?
Они посмотрели друг на друга, словно спрашивая, сколько времени продолжается их любовь.
— Я приехал сюда летом пятьдесят третьего, — начал Тур-вальд.
— Но тогда ты вовсе не замечал меня, — возразила Виви Анн.
— Да, я по-настоящему заметил тебя в один прекрасный понедельник прошлой зимой.
— На Карлавэген…
— Шел снег, на тебе была шуба из шкуры леопарда, в волосах застряли снежинки…
— Я как раз шла и думала о тебе. И вдруг ты возник передо мной и сказал…
— Давно мы не виделись, пошли в кафе, выпьем по чашке горячего шоколада, поболтаем о солнце, об отпуске в Ронсте…
Смех Виви Анн был такой счастливый, что у меня потеплело на душе.
— Да, а потом мы встречались тысячу раз, прежде чем маме удалось про это узнать. А когда она заставляла меня ехать на Ривьеру, мы договорились, что встретимся в Ронсте в июне, как только я вернусь. Мы встретились в пятницу вечером. Тедди был очарователен, но какой шум ждал меня дома!
— Я склонна согласиться с тем, что ты недавно сказала. Ее реакция была ненормальной. Почему она не радовалась, что у нее появился кандидат в зятья, состоятельный, с хорошим положением, с хорошей внешностью?
Турвальд поклонился, а я продолжала:
— Неженатый, с серьезными намерениями… Однако мне показалось, что она питала к Турвальду неприязнь.
— Не-е-ет, — протянул Турвальд, — я бы сказал, что она вовсе не плохо чувствовала себя в моем обществе. Но в зятья я ей, как видно, никак не подходил.
— Никто не подходил! — заявила Виви Анн. — Потому что зять был ей вообще не нужен. Он был бы ей только помехой. Но теперь она вышла из игры и не сможет больше командовать нами. Я смогу заниматься, чем хочу, выйти за кого хочу, тратить столько денег, сколько хочу…
Я смотрела на нее с любопытством.
— Да, конечно, ты унаследуешь массу денег. И что ты сделаешь с ними?
— Будет платить налоги, — сухо констатировал жених, — не забывай, что мы живем в Швеции.
Но новоиспеченную наследницу мало волновали налоги.
— Я буду путешествовать, — мечтательно сказала она, — с Тедди. Мы поедем в Рим, Афины, Париж, а может, и на Ривьеру. К тому же хватит пить кровь Аларика, я помогу ему. Пусть Йерда поедет отдохнуть и полечиться. Куплю себе щенка… — Темно-карие глаза с тревогой уставились на Турвальда: — Ведь ты говорил, что не имеешь ничего против собак?
Он ласково погладил ее по щеке.
— Малышка, если бы Адель позволила, я давно подарил бы тебе собаку. Какую породу ты предпочитаешь?
Тут мы завели беседу о таксах, терьерах, спаниелях и пуделях. Под конец я решила, что мне пора плыть назад. Турвальд предложил мне осмотреть его дачу, и я обещала прийти позднее.
Мета лежала на траве возле дома тети Огги, уткнув нос в книгу.
— Малявка спит. А книжку я одолжила у Осборна…
— Кристер еще не звонил?
— Не звонил? — Ее мысли, видно, были все еще заняты книгой. — Он звонил два раза и сказал, что, к сожалению, приедет вечером, не раньше. И Эйнар тоже звякнул. Похоже, они оба боятся, что нас здесь всех поубивают, если никто из мужчин не будет стоять на страже.