— Да, я. Фея и Эйнар пировали на дне рождения в Вестертор-пе, так что я сидела дома в няньках.
— Когда она позвонила?
— Сразу после восьми. Этот дурацкий сериал о гоночных автомобилях как раз закончился.
— Попробуй вспомнить с точностью до единого слова, что она сказала?
— Да-да, что она сказала? — Мета услужливо сморщила свой гладкий лобик. — Она была разочарована, что Феи не оказалось дома, потому что она хотела лично поговорить либо с Феей, либо с Эйнаром. Тогда я записала номер и пообещала сообщить им его, если она придут не слишком поздно, но они пришли поздно. Да, потом еще она что-то пробормотала: мол, все еще гораздо хуже, чем она предполагала, и что она не знает, как ей быть. И если с нами что-нибудь случится, то бутылка стоит в синем шкафу.
Я в изумлении смотрела на нее.
— Маргарета! Это же совершенно другая версия, а не та, которую ты сообщила мне на следующий день. Почему, какого черта?..
— Ха! — воскликнула эта очаровательная представительница современной молодежи. — Тогда ведь она уже уехала… или я, во всяком случае, считала, что она уехала в Испанию, а зачем тогда огорчать тебя рассказом о том, что она была озабочена и возбуждена?
— Во-от как, — заметил Кристер, — значит, такое у тебя создалось впечатление? Что она «была озабочена и возбуждена»?
— В таком состоянии она была уже, когда писала письмо к Фее, — напомнил Эйнар, — и если она высказалась в своем письме чуточку менее туманно, то мы, возможно, знали бы теперь, за кем нам охотиться.
Он процитировал по памяти:
— «… Странные вещи здесь творятся. Быть может, я просто глупа и склонна все преувеличивать, однако, судя по разговору, который я случайно услышала, мне кажется, что по вине ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА тут может произойти страшная катастрофа, хотя эта несчастная дуреха о том не догадывается…»
— Все это время я представляла себе, — сказала я, — что тот, кто вызовет «страшную катастрофу», был негодяем в этой драме… иными словами — будущим убийцей… а «дурехой», которая ничего не понимала, была Адель Ренман. Ведь затем Отти одним духом выпаливает о всех деньгах Адели.
— А не может ли Адель с таким же успехом быть идентична этому ОДНОМУ ЧЕЛОВЕКУ? — поинтересовался Эйнар. — Тогда «дурехой» могла бы быть Виви Анн или Хедвиг, или кто угодно из остальных.
Кристер с отсутствующим видом сунул в рот свою трубку.
— Так, стало быть, фру Ренман вела себя так, что тетя Отти опасалась, как бы она сама не дала повод для катастрофы. Да, почему бы и нет? Тогда беседа, которую Отти довелось подслушать, могла быть со стороны Адели заявлением о том, что она не собирается допустить, чтобы Виви Анн вышла замуж за Турвальда, а также о том, что она не намерена отдать Хедвиг и Йерку двести тысяч и свое благословение, или что у нее нет никаких планов — помочь Йерде и Аларику выйти из-под их вечного экономического прессинга. Но бессвязность письма и содержащиеся в нем намеки настолько туманны, что трудно сделать какие-либо определенные выводы. Я предпочитаю в дальнейшем придерживаться простых и однозначных утверждений в стиле: «Я уезжаю отсюда ранним утром во вторник, и я освобожу для тебя один из шкафов и несколько ящиков комода».
Сжав трубку зубами, он снова поднялся на ноги.
— Проводите меня в комнату и покажите, как выглядели шкафы, когда вы въехали сюда.
— Я, вероятно, не открывала дверцу того шкафа, куда спрятала всякое барахло тети Отти, а теперь поняла, что мне с самого начала следовало бы заметить: тут что-то не так. Эта одежда, — указала я, — и эти блузки и платья висели в совершенном одиночестве в шкафу справа. И посмотрите на них! И одежда и два платья — новенькие с иголочки, но они все-таки измяты, потому что их повесили ужасно небрежно.
Кристер пощупал светло-серое полотняное платье.
— Это, кажется, подходящая одежда для летнего отпуска в Испании.
— Да! — воскликнула Я. — Это касается и туфель, стоявших в правом гардеробе. Там была также пустая дорожная сумка. И ручная сумка тоже. Она из телячьей кожи и вряд ли была в употреблении, но ее я обнаружила зажатой между парой туфель на полу в углу комнаты.
— Странное место для ручной сумки. — Глаза Меты стали круглыми, как шар. — А ты не заглянула в нее?
— Я не роюсь в чужих сумках, — с достоинством ответила я.
— Жаль, что, в виде исключения, ты не отступила от своих принципов, — сказал Кристер. — Потому что если бы ты увидела содержимое этой сумки, то, вероятно, в тот же миг забила бы тревогу.
Он был абсолютно прав. Там лежали не только записная книжка и портмоне, гребень и зеркальце, носовой платок, ключи и солнечные очки, но также паспорт тетушки Отти с испанской визой, квитанция Торгового банка на испанскую валюту, а также целая куча билетов — из Упсалы в Копенгаген, из Копенгагена — в Париж, из Парижа — в Барселону, а также самые разные билеты для поездок в пределах Испании.
Внезапно, усевшись на кровать Меты, я заревела. Милая, славная тетя Отти! В ее планы, само собой, не входило отправиться в страну своей мечты, как какому-нибудь несамостоятельному месту багажа в составе туристической группы! О нет, она смело решилась отправиться в путь одна, чтобы увидеть, услышать и пережить то, чего она желала. А вместо этого получилось так…
Я все еще плакала, когда первая из машин комиссии по расследованию убийств затормозила перед домиком, и криминалисты вместе с фотографами высыпали на лужайку. И пока Кристер препровождал людей, несущих прожекторы, к озеру, кругленький и любезный доктор Альгрен задержался в доме до тех пор, пока не уложил меня в постель и не заметил, что снотворное, которое он мне дал, начало оказывать свое действие.
Я проспала всю ночь, не слыша множества чужих шагов и голосов вблизи. А когда проснулась в среду, было десять часов утра и первая мысль была уже не об ужасных событиях, связанных с тетей Отти, а о пропущенном утреннем кормлении моей крошечной дочери. Но Эйнар, который вряд ли спал этой ночью, с помощью одного доброго многодетного полицейского сварил молочную кашку и впихнул ее Малявке в рот.
Кристер Вийк куда-то исчез, но криминалисты, журналисты и фотографы топали то туда, то сюда под мелким дождем и до умопомрачения пили кофе и ели.
После полудня, за исключением двух криминалистов, исследовавших место преступления, и занятых в спальной тети Отти, домик снова был в нашем распоряжении, и я, наконец-то смогла расспросить Эйнара о том, что произошло.
— Ты сможешь выдержать все подробности? — Его карие глаза нежно и опечаленно наблюдали за мной. — Да, как тебе уже известно, она лежала в воде под полом купальни, для большей надежности крепко привязанная бельевой веревкой к одному из несущих столбов домика. Ноги были перевязаны другой веревкой, а к ней — подвешен утюг.
— Но, — сказала я, совершенно сбитая с толку, — если она была накрепко привязана веревкой к столбу, зачем нужно было грузило, чтобы удерживать ее под водой?
Ночью у нас было множество разговоров на этот счет. Но мы предположили, что убийца первоначально подготовил тело, чтобы утопить его посреди озера. Затем он, вероятно, заметил купальню и решил, что это гораздо более надежный тайник; если дня будут обследовать кошкой, то вполне вероятно, что это маленькое пятнышко в зарослях камыша просто-напросто проглядят.
— Отчего она умерла?
— Чтобы это выяснить, Альгрен произведет сегодня вскрытие. Никаких увечий ей не нанесено. Но есть одно обстоятельство, свидетельствующее о том, что и в этом случае речь идет об отравлении. На ней были чулки, туфли и нижнее белье, но платья не было. И платье мы нашли сегодня в камине для мусора тети Отти. В него были завернуты тряпка для мытья посуды и бутерброд с сыром…
— Бутерброд?..
— Да, обычный черствый бутерброд с ломтиком сыра наверху. Кто-то откусил от него кусочек, не больше.
— Ну, а платье?
— Оно совершенно испачкано. Тетю Отти так сильно рвало, что она не успела прикрыть платье. Тряпка для мытья посуды была еще грязнее. Либо сама Отти, либо кто-то другой воспользовался ею, когда возникла необходимость убрать за ней.
— Снова рвота и грибной яд, — угрюмо сказала я, почувствовав, как горе исчезает, но для того, чтобы смешаться с оздоровительным гневом.
— Да-а. — Голос Эйнара звучал нерешительно. — Но грибной яд действует медленно. Тот, кто заболевает от такого отравления, несмотря на свое дурное самочувствие, имеет еще время и возможность позвонить и позвать на помощь.
Наш разговор прервал Кристер, который вошел в комнату вместе с могучим широкоплечим парнем в сапогах и черном дождевике. Это был окружной полицейский. Он участливо пожал мне руку и сказал с сильным ударением:
— Ну и неразбериха, тут сам черт не возьмет в толк, что произошло. Счастье, что комиссара Вийка… что Кристера угораздило оказаться в Ронсте и неожиданно взяться за расследование.
На это его новый коллега, с которым он перешел на «ты», ответил многозначительным «гм». В отличие от окружного полицейского, Кристер был прекрасно выбрит и безупречно причесан, и, если даже его голубые глаза чуточку потускнели, незаметно было, что он устал.
Сунув голову в комнату, Мета объявила:
— Там околачивается какой-то шикарный тип, говорит, что он — шофер такси. Похоже, у него совесть нечиста.
В комнату вошел нарядный молодой человек в морской фуражке на светлых локонах. Он представился местным водителем маршрутных такси: мол, он слышал в торговой лавке, что полиция ищет контакта с теми, кто видел Отти Юртсберг на прошлой неделе в понедельник или во вторник.
— Видеть ее я не видел, но говорил с ней, и подумал, что, может, вернее всего сообщить об этом деле, ведь я уже тогда решил, что немного странно и вовсе не похоже на фрекен Юртсберг так капризничать…
— Стоп, Алекс, — властно прервал его окружной полицейский, — и давай все по порядку. Когда ты с нею беседовал?
— Да… ведь сначала она позвонила мне в субботу и заказала поездку в Упсалу на вторник на семь часов утра. Сказала, что хочет попасть в город пораньше, потому что у нее куча дел перед ночным поездом в Испанию. И моя жена, которая ныла два года подряд, что хочет в Италию, болтала с ней полчаса. А потом, в понедельник вечером, она позвонила снова и отменила поездку.