Ни дома, ни сына нет.
Чужак, вот и весь ответ.
Голос его звучал невыразительно, но слова прозвучали почти пугающе. Хедвиг Гуннарсон застыла на корме, как мокрая статуя. Виви Анн стало вдруг холодно несмотря на яркое солнце. И даже Мета притихла.
Турвальд прервал молчание:
— А что твой муж, где он?
— Он приедет в субботу, — уклончиво ответила я.
— И не страшно вам, двум беззащитным русалкам, жить одним в доме на берегу?
Мне уже начала надоедать эта болтовня о русалках. Я холодно ответила, что если нам станет страшно, мы уедем. Потом я нырнула в озеро и уплыла.
Вечером, когда мы решили, что Мета будет спать в спальне, а я и Малявка оккупируем гостиную, Мета, зевая, заметила:
— Не пойму, почему ты была так нелюбезна с доктором. По-моему, он очень даже симпатичный. А тот другой, долговязый, какой-то чокнутый.
Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и я заперла все три двери: наружную дверь на фасаде и две стеклянные двери на террасе. Потом я хорошенько укрыла Малявку, погасила свет и улеглась на диван в углу большой комнаты. За окном была кромешная тьма, вокруг стояла непривычная тишина. Я лежала и думала о том, что сказала Мета, и, уже засыпая, решила, что не получила толком представления ни об одном из четверых новых знакомых. Пожалуй, кроме Хедвиг. Она мне показалась естественной и приветливой… А остальные?
И вдруг я разом проснулась.
Кто-то громко барабанил в дверь гостиной.
Я стала шарить по стене в поисках выключателя на том месте, где он находился у меня дома, зажгла свет и, набросив на плечи халат, босиком побежала к двери и отодвинула задвижку. Дверь бесшумно закачалась взад и вперед, а я нерешительно вышла на террасу.
На террасе не было никого, ни один куст внизу не шевелился…
Охваченная неясной тревогой, я уставилась в темноту таинственной августовской ночи.
Глава вторая
Внезапно зажегся свет в столовой позади меня, и через вторую стеклянную дверь на веранду вышла сонная Мета.
— В ч-чем дело? Вроде кто-то стучал?
В розовой в крапинку пижаме с рюшью, с распущенными светлыми волосами она выглядела очень юной и беззащитной, и я заставила себя спокойно ответить:
— Наверное, птица постучала в стекло. Ложись скорее спать.
Но я была уверена, что никаким птицам не удалось бы нарушить девичий сон Меты. Кто-то стучал в дверь гостиной долго и упорно, и этот кто-то предпочел исчезнуть, чтобы я не смогла его застать здесь. Меня охватило смешанное чувство досады, страха, а также злости на этого любителя играть в прятки. Я заснула лишь тогда, когда темноту за стеклянной дверью сменил серый рассвет.
В четверг было прохладно, по небу скользили быстрые облака. Мета, любившая разнообразие, покатила на велосипеде в лавку за молоком и долго не возвращалась, хотя лавка от нас всего в четырех километрах. Вернулась она запыхавшаяся, возбужденная и выплеснула на меня целый ушат новостей.
— Ну и ну! Подумать только, какая шикарная вилла у старухи Ренман! Отсюда ее не видно из-за лесистого холма, а когда едешь по дороге, этот домище можно хорошо разглядеть.
В голосе Меты звучал восторг, она продолжала рассказывать взахлеб:
— Но ведь у нее и денег куча! Осборн уверяет, что у нее несколько миллионов!
— Кто-кто?
— Осборн. Ему семнадцать. Он что-то вроде ученика фермера в усадьбе Гуннарсонов.
— Это имя или фамилия?
— Ясное дело, имя.
— Бедный парень.
— А по-моему, это отличное имя.
— Вот как? Ну, а сам-то он тоже отличный? Где ты нашла его?
— Он работал в поле. Он… решил немного отдохнуть и поболтать со мной. У него копна рыжих волос и лицо усыпано веснушками. А ростом он длиннющий, намного выше меня. — Она радостно вздохнула. — Работа ему нравится, только по вечерам здесь скучища. Хотя он читает детективы. У него их целая полка. Хозяин у него неплохой, только ужасно жадный. Правда, ему обидно экономить каждые пять эре, когда его миллионерша-сестра купается в деньгах. Я хочу сказать, уж раз она не хочет дать ему ничего, так хотя бы одолжила, так и этого не желает делать. Эта старая ведьма жуткая эгоистка и думает только о себе.
— Ясно. Это Осборн так считает?
Мета отнесла молоко на кухню и принялась готовить обед.
— Знаешь, — сказала она вдруг мечтательно, — мне до смерти охота поглядеть, как выглядит эта вилла внутри.
Ее желание исполнилось в тот же день. Нам позвонила Хедвиг, она передала привет от своей сестры, Адели Ренман.
— Я рассказала ей, что мы вчера познакомились на озере, и она пригласила вас, фру Буре, заглянуть к нам перед ужином, выпить рюмочку.
Я решила, что со мной должна пойти Мета. Ведь она у нас не просто нянька, а член семьи. Помимо того, это приглашение доставило бы ей куда больше удовольствия, чем мне. Мы уложили Малявку в коляску и зашагали по тропинке. Выйдя на проселочную дорогу, мы услышали, что кто-то окликает нас.
Это был Турвальд Бьерне, он явно направлялся туда же, куда и мы. Облаченный в светло-серый блейзер и белые брюки, он выглядел совсем иначе. Его лицо с почти римским орлиным носом казалось мужественным и интеллигентным, за очками в черной оправе я впервые разглядела его голубые, испытующе смотревшие на меня глаза. Его манера вести себя тоже изменилась. Казалось, ему было неловко за вчерашнее дурашливое поведение.
— Вот как, — сказал он со слегка иронической улыбкой, — стало быть, владычица здешних мест уже удостоила вас приглашением.
Мы свернули на дорогу, ведущую к вилле Адели Ренман. Да, в этой усадьбе все было великолепно — идеально подстриженные газоны, ухоженные клумбы, нарядный фасад двухэтажной виллы.
Турвальд не остановился, чтобы позвонить в дверной звонок.
— Дверь здесь всегда открыта, — пояснил он, — можно сразу войти и подняться на второй этаж. — Он заметил, что я смущенно смотрю на детскую коляску, и добавил: — Адель без сомнения восседает на террасе второго этажа. Мы возьмем коляску с собой, так будет удобнее для всех.
Турвальд и Мета понесли коляску и тем самым дали мне возможность хорошенько оглядеться. Из квадратного холла на второй этаж вела лестница с роскошным мягким серо-белым ковром, на втором этаже был такой же холл и такой же ковер. Слева расположился салон в густавианском стиле[6], но Турвальд повел нас не туда, а прямо через холл и большой зал на террасу, тянувшуюся вдоль всего заднего фасада. Выйдя на террасу, я в первую минуту не знала, на чем сосредоточить внимание.
Больше всего мне хотелось полюбоваться видом на озеро и волнообразный спуск к берегу. Слева виднелась крестьянская усадьба, очевидно принадлежавшая Гуннарсонам — красный домик, хлев и прочие пристройки и пестрые, желтые и зеленые полосы посевов. Дачу тети Отти отсюда не было видно, усадьбу Адели отделяла от нее полоска хвойного леса.
Малявку тут же поместили в тенистый угол, и я могла спокойно рассматривать Адель и ее гостей, которые принялись восклицать:
— Ой, до чего же прелестная крошка! Какие миленькие кудряшки!
— Поглядите, какие у нее забавные темные волосики!
— Агу! Агу! Агу! Ты умеешь смеяться? Сколько ей стукнуло? Месяца четыре?
Виви Анн показалась мне такой же некрасивой, как и накануне, но теперь она не выглядела злой троллихой, а была элегантной молодой дамой в зеленом льняном костюме. Йерк Лассас пригладил взъерошенные волосы, его тощую фигуру скрадывал просторный костюм. Он оказался на несколько сантиметров выше, чем я думала. Одна лишь Хедвиг выглядела в одежде хуже. Волосы, столь же неопределенно бурого цвета, как ее невыразительное платье, оказались жидкими и не прибавляли привлекательности ее широкому лицу.
Но доминировала в этой компании, разумеется, Адель Рен-ман. Она была капризна, как избалованный ребенок, привыкший к всеобщему вниманию. Первое, что мне бросилось в глаза, был ее возраст, явно не моложе шестидесяти пяти-семидесяти лет и лет на двадцать лет старше Хедвиг. Вероятно, в молодости она без сомнения слыла красавицей. Теперь же шея ее стала морщинистой, лицо напудрено и напомажено слишком сильно, а обрамляющие лицо крашеные локоны приобрели неестественный ядовитый оттенок. Однако фигура ее все еще стройная, маленькие руки сохранили красивую форму, профиль — изящество, выразительные глаза — цвет голубого фарфора. На ней было голубое платье китайского шелка. Она не переставая курила турецкие сигареты с фильтром.
Адель засыпала меня вопросами. Ясно было, что она любопытна и привыкла, чтобы люди тут же удовлетворяли ее любопытство.
— Вот как, так ваш муж историк? А моя дочь изучает историю искусств в университете, это ей очень нравится. Не правда ли, Виви Анн?
— Да, — без восторга ответила Виви Анн, — очень нравится.
— Хедвиг, милая, неси сюда напитки. Садитесь сюда, на диван. Йерк, тебе ни к чему помогать ей, она и сама отлично справится.
Однако я не удивилась, что тяжелый поднос с напитками принес Йерк. Этот долговязый странник явно не желал позволять местной повелительнице командовать собой.
Я отдала предпочтение «Тому Коллинзу», а Мета стала с удовольствием потягивать шоколад гляссе. Турвальд принялся смешивать для Адели ее любимый коктейль.
— И что в него входит? — полюбопытствовала я.
— Это мое собственное изобретение. Половина джина, несколько капель зеленого ликера, остальное — кока-кола. Не желаете ли попробовать, фру Буре?
Я решительно отказалась. Пить в пять часов вечера джин с кока-колой мне не показалось заманчивым.
Мы вели светскую беседу, болтали ни о чем, что и делают обычно незнакомые люди, пытающиеся поддерживать разговор.
Я узнала, что фру Ренман, Виви Анн и Хедвиг провели весну во Франции.
— Надо сказать, — заметила Адель, — что наше пребывание там было довольно тягостным, ведь вкусы у нас такие разные. Виви Анн почти все время торчала в Лувре, а когда возвращалась, то ныла, что хочет вернуться в Стокгольм, Хедвиг говорила, что ей больше всего хочется пожить в рыбацкой деревушке в Бретани, а я лучше всего чувствую себя на Ривьере. Там по крайней мере можно вкусно есть и пить, а также общаться с интересными людьми.