— Кому-кому?
— Ну, певцу такому невысокому… Он черноволосый. Кавказец. Но без усов. Кажется, осетин…
— Нет, не помню. Их столько перед глазами промелькало! Ошизеть можно!
— Ладно, — закончил эту часть допроса Санька. — А где парень, твой хозяин, сидел или там стоял, когда ты нам вручал записку?
Ему не верилось, что он так и уйдет почти без новостей от еле пойманного Ковбоя. То, что он узнал, немного успокоило его, но, успокоив, и породило новые вопросы. Санька смотрел через открытую дверь на упрямо держащего столбом левую ногу Ковбоя и только теперь замечал, что его грудь и ноги по колено, в отличие от лица и шеи, были вовсе не загорелыми, и это наблюдение, неожиданно изменившее мир вокруг Саньки, мир маленького провинциального домика, вдруг создало предчувствие, что нужно только чуть-чуть напрячься, стать еще внимательнее, чтобы разглядеть главное.
— Так что, помнишь? — склонился он, все так же сидя на жестком стульчике, в сторону Ковбоя.
— Не знаю. Разве вас всех упомнишь!.. Вроде как бы сидел…
— Где?
— Там кафе, кажись, есть. Под зонтами.
В груди у Саньки потеплело. Но хотелось еще большего. Хотелось, чтобы ожгло огнем.
— Когда ты снова с ним встречаешься? — строго спросил он.
Тот сразу окаменел. Только глаза оставались подвижными. Похоже, глазам хотелось найти новый путь к побегу. Порыскав по комнате, они снова наткнулись на раненую ногу и медленно потухли.
— Я не в курсе… Он того… пока не звал меня…
— А как он зовет?
— Ты что, хочешь, чтоб он меня наизнанку вывернул?
— Не вывернет. Я не дам.
— А ты чо?.. Такой крутой, что ли?
— Незаметно? Еще побегаем?
Спина Ковбоя поерзала на простыне. Он медленно, будто ствол орудия, опустил ногу на стул, с которого еще недавно сбивал Саньку, и натужно промямлил:
— Он это… мамашиному ухажеру звонит и это… встречу назначает…
— Так он не местный?
— Я не знаю. Он меня на пляже нашел. Наверно, не местный.
Он загорелый был, но не очень. И загар у него того…
— Чего того?
— Ну, не наш… Он не коричневый, а как бы красный… Ну, как бы с красным налетом…
— Значит, так, — решил Санька, — как вызовет тебя снова на связь, сообщишь мне.
— Да я это…
— Без понта. Придешь в гостиницу «Прибой»… Знаешь, где находится?
— Ну, это да… того, знаю…
— Найдешь в сорок втором номере мужика. Он все время в тельняшке ходит. И передашь ему сообщение. Для меня. Врубился?
— Ну, это… как бы…
— Обманешь — вторую ногу проколю. Вопросы есть?
КОЛХОЗНОЕ ТЕХНО
— Я всю жизнь мечтал нюхать навоз!
Кажется, эту фразу произнес Эразм. Или Игорек. А может, Санька ее просто подумал. Хотя, скорее всего, мысли такой даже не было.
— Я всю жизнь мечтал нюхать навоз!
Кажется, вроде бы Виталий пробормотал. Но он никогда не повышал голоса. Наверное, опять хозяина у слов не было. Просто возникло такое настроение и сразу пронизало всех.
— А курей мы пасти не будем?
Это уже Эразм. Ошибки быть не могло.
Приложив ладонь козырьком ко лбу, долговязый гитарист смотрел на кур, с одуревшими глазами выбегающих из-за металлической сетки во двор, и ждал, добегут ли они до ударной установки. Добежали. И как положено глупым курам, клюнули в стойку под тарелками. Сначала рябая, потом беленькая. У беленькой получилось лучше. Тарелки звякнули друг по дружке, и куры бросились врассыпную по двору.
— А ничего получше ты не мог снять? — язвительно спросил Эразм. — Свинофермы у них не было?
— Не было, — зло ответил Санька.
Красивый план с лжеотъездом завершился снятием на неделю частного домика на окраине Перевального.
После завтрака всухомятку Андрей сказал: «Пора и размяться», и они выволокли под навес прямо во дворе инструменты. И как только установили и подключили к электросети, хозяйка дома — толстая краснощекая тетка с крупными стальными зубами — стала вычищать скотный сарай. По двору поплыли колхозные ароматы, а идиллическую тишину тут же нарушили обретшие свободу куры.
— Может, дом получше поискать? — вяло вставил Виталий. — Боюсь, мы от шума животных не сможем спать.
— Я заплатил вперед, — раздраженно ответил Санька.
Он и без того не был уверен, что их путь на грузовике с вокзала Перевального до окраинной улицы не засекли какие-нибудь вражеские глаза. Еще один переезд мог стать новостью поселкового масштаба. И кто знает, сколько кочует новость от Перевального до Приморска? Не быстрее ли поезда?
— Дурдом! — подвел итог Эразм.
В своей узорчатой вязаной шапочке и черных очках с круглыми стеклами он больше любого другого из группы напоминал иностранца. Или слепого. Во всяком случае, хозяйка дома, пронося мимо них полные ведра с вонючей серой жижей, посмотрела на Эразма с жалостью.
— Акустика в этом колхозе — закачаешься! Зал Большого театра! Не больше, не меньше! — оценил он звучание после пары аккордов.
— А ты на полтона ниже сделай, — предложил Виталий, ладненько устроившийся за синтезатором.
Стена дома стала спинкой его сиденья. Несмотря на тень, она была теплой, словно это и не стена, а огромная грелка.
— Ну смотри на полтона, знаток! — провел по струнам Эразм, но третий аккорд никто почему-то не услышал.
Бормотали что-то на своем птичьем языке куры, гавкала вдали собака, бодро шурудила лопатой внутри сарая хозяйка. У всех звуки были. У гитары — нет.
— Шнур, что ли, отсоединился? — пробежал взглядом по проводу Эразм.
— У меня тоже… того, — провел пальцами по клавишам Виталий.
Получилось шуршание. Будто ветер пошевелил оторванным куском толи, свисающим с навеса. Но ветра не было. И кусок не шевелился. Он висел черным языком за спиной Эразма.
Ударом в большой барабан Андрей встряхнул всех сразу. Барабан, в отличие от своих музыкальных собратьев, умирать не собирался.
— Наверно, с электричеством что-то, — предположил Санька.
— Мамуленька! — окликнул Эразм выбравшуюся из сарая с новой сочной порцией грязи хозяйку. — Можно вас на секундочку для интервью по первой программе телевидения?
Поставив ведра, тетка отерла ладони о цветастый передник, прошаркала, не поднимая ног, будто лыжница, под тент, и Санька впервые заметил, что ее босые ступни толкают под собой галоши, как минимум, сорок восьмого размера.
— Мамуль, у тебя счетчик где? — спросил ее Эразм. — Пробку выбило.
— Ничего и не выбило, — с достоинством ответила хозяйка. — Плановое отключение, значит, света.
— Так планы ж еще при комуняках отменили! — не согласился Эразм.
— Это при ком чего там отменили, я не знаю, а только дадут через два часа. Не раньше.
— А что ж вы сразу не сказали? — покраснев, спросил Санька.
— А вы и не спрашивали. А если насчет удобств, то у меня все не хуже, чем у других. Вы в Перевальном лучше ничего не найдете.
Голос у тетки был мягким, просительным. Ей очень не хотелось, чтобы такие выгодные постояльцы съехали, и она неожиданно произнесла:
— А в обед я вас пельменями угощу… Вот. У меня свежина с той недели есть. Сама растила.
— Это можно! — сдвинув очки на кончик носа, с интересом посмотрел на хозяйку Эразм. — А водочка в вашем тауне есть?
— Водочка есть! — воспрянула духом тетка. — В кинотеатре. Там магазин. А тауна… Нет, тауна нету…
— Это заметно, — обрадовался Эразм.
— Точно свет через два часа дадут? — недовольно спросил Андрей.
— Так по плану ж! Завсегда давали! Если…
— Андрюха, дай ноты вашего «Воробышка», — оборвал хозяйку Эразм. — Надо ж знать мировые хиты!
— На, — протянул два листка вместо Андрея Виталий. — Шедевр — не шедевр, а идет на ура…
— Этого мало, — вздохнул Андрей. — В финале, если выйдем, нужно две вещи прогнать…
— Сделаем что-нибудь из старого, — изобразив вошедшего в раж гитариста, подергал безмолвные струны Игорек — Роковое что-нибудь?
— Лучше попсу, — покачал головой Андрей. — Председатель жюри — Покаровская, лирическая певица, звезда восьмидесятых. Она рок не переварит…
— Ты ж сам говорил, что в жюри есть рок-мэны. И металлисты есть, — прогудел Эразм. — Как раз в масть попадем?
Ничего не понимающая тетка пожевала обветренными губами и лениво всплеснула руками.
— Вот куры-дуры! Опять в огород полезли!
Ее галоши-лодки заскользили по земле. Казалось, что они сами плыли к злодейским курам, а хозяйка вынуждена была уже за ними передвигать ногами.
Эразм, мгновенно забыв о споре, углубился в ноты. Его губы шевелились, будто он знал буквы, которыми зашифрованы нотные знаки, и первым на земле проговаривал их.
— Ре-бимоль, до, ля-бимоль, фа, — шептал Эразм загадочные слова, но шептал так громко, что галоши хозяйки замерли на дорожке. — Мужики, я это где-то слышал. Типа одной древней песенки. Помните, там что-то типа «Мы едем, едем, едем в далекие края, хорошие соседи, веселые друзья»…
— Уже проехали, — напомнил ему Виталий. — Там фа-мажор, а у нас — фа-минор. Врубился?
— Плагиат в чистом виде! — не согласился Эразм.
— Ты учи ноты и помалкивай, а то еще заставим оранжировку делать.
Галоши опять заширкали по дорожке. Хозяйка уносила в огород такое ошарашенное выражение лица, будто только сейчас узнала, что поселила в дом не музыкантов, а инопланетян.
Подойдя к барабанщику, Санька загадочно попросил:
— Андрей, тебя можно на минутку?.. Выйдем на улицу…
Барабанщик без слов подчинился его команде. Он один-единственный заметил ночью, что Санька куда-то ходил, но упрямо молчал до этой минуты.
Андрей внимательно выслушал рассказ о роллере Ковбое, о ночной погоне и двадцати с лишним записках-предупреждениях.
— И что ты об этом думаешь? — тихим вопросом отдал он Саньке инициативу.
— Ясно одно, — посмотрел вдоль пустой, иссушенной улицы Санька. — Мы лично, точнее, наша группа никому персонально не нужны. Угрозы пришли всем. Или почти всем…
— Глупо получается, — поморщил уже красный, прихваченный курортным солнцем лоб Андрей. — Тот или те, кто хочет выиграть конкурс, пытается убрать всех конкурентов сразу. Один останется — ему и первый приз, эту раковину, дадут? Да ничего ему тогда не дадут! Фигня это все. Если хоть два-три человека останется, уже конкурс развалится. Уже его никто проводить не будет…