Искатель, 1998 №3 — страница 22 из 42

Тот упорно сверлил глазами Санькины загорелые кисти. Через полчаса на них должна была появиться от взгляда краснота.

— Что? — не понял телохранитель.

— Там, на столе, отрывные листки, — показал Саньке Букаха. — Накалякай, чего надо… Не стесняйся. Перевальное — моя зона. Раз кто набузил, значит, он и меня обидел.

СЧАСТЛИВЫЙ НОМЕР

Жеребьевка проходила мрачно. Над концертным залом, над столом жюри, над еле-еле заполненными двумя рядами соискателей висело плохое предчувствие. Несмотря на покушение на Буйноса, конкурс не отменили, но все ощущали себя так, будто их намеренно обманывают, а на самом деле к концу жеребьевки объявят, что «Голос моря» не состоится. Никто не разговаривал, никто не реагировал на вытянутый первый или тринадцатый номер. Все конкурсанты будто бы выискивали в круглом, как аквариум, стеклянном барабане не просто порядковые номера, а те, по которым их будут расстреливать.

— «Вест-севенти», Калининград, — тихо объявила Нина, и в этот момент в двери появился Андрей.

Санька привстал в кресле, чтобы он его увидел, и Покаровская, председатель жюри, строго потребовала:

— Идите вытягивайте.

— Я не из «Вест-севенти», — ответил Санька.

— А где ж они?

У певицы было лицо давно не спавшего человека. Даже густой слой макияжа не спасал от этого ощущения. Видимо, она знала об этом и постоянно смотрела вбок. Люди в профиль почему-то выглядят менее усталыми, чем в фас.

— Они утром уехали, — пояснил кто-то из конкурсантов. — Самолетом…

— Привет, — сел рядом Андрей и шепотом прохрипел: — Мужики решили уезжать.

— Они в Перевальном?

— Да. Пакуются.

— Мне обещали найти гитариста, — грустно произнес Санька.

— Глухой номер. Местные больше трех аккордов не знают. Посидим в Москве, покумекаем. Может, какому-нибудь продюсеру в рабство продадимся. И то спокойнее будет, чем в этом пекле вариться…

Чуть громче обычного Нина объявила:

— Группа «Молчать», Москва.

— Следующие — мы, — напомнил Санька.

— Я не пойду.

Андрей сидел, набычившись, и смотрел на Покаровскую с таким видом, будто силился понять, как эта размалеванная кошка сумела стать звездой в восьмидесятые годы.

На сцену вразвалочку, будто матрос после длительного плавания, выбрался худенький парень. Он был одет подчеркнуто небрежно: драные китайские кеды, коричневые брюки от школьной формы времен застоя, свитер глупейшей сине-желтой расцветки в плотных пятнах кетчупа и чернил. По левой скуле парня, вплоть до шеи, тянулся узенький рыженький висок, а правая была выбрита сантиметра на три выше уха. Перед глазами у него болталась длиннющая прядь волос, выкрашенных в едкозеленый, почти лимонный цвет, а к правой ноздре пришпилена канцелярская кнопка.

— Панк вонючий, — прохрипел Андрей.

Санька поневоле посмотрел на барабанщика. Свежий загар состарил его. Если бы он еще и не брился, то его точно остановили бы где-нибудь в городе милиционеры.

Его мрачностью можно было заразиться. И когда Нина еще громче, чем до этого, произнесла: «Группа «Мышьяк», Москва», Санька без жалости пнул Андрея в бок.

— Иди. Мы, — прошипел он.

— Не пойду. Пошли они все…

— Группа «Мышьяк»! — в испуге крикнула в зал Нина.

— Они тожье, дарагая, свалили савсэм, — съехидничал кто-то с кавказским акцентом в первом ряду.

Нагнувшись, Санька наконец-то увидел Джиоева. Вокруг него сидело человек восемь со смоляными усами и орлиными носами. Рядом с ними гладко обритое, вовсе без усов, лицо Джиоева смотрелось вовсе не по-кавказски. Он подбрасывал на ладони пластиковую фишку с номером «1», вытянутую им совсем недавно из барабана, и Санька почему-то был уверен, что он не мог просто так вытянуть такой интересный номер, а получил его по блату.

— Серьезно уехали? — повернулась к Нине Покаровская.

Ручка в ее тонких пальчиках повисла над списком конкурсантов.

— Мы здесь! — Встал Санька.

— Мы уезжаем, — снизу напомнил Андрей.

— Дай, — пнув его колени, выскребся в проход между секторами Санька и уверенно пошел к лестнице на сцену.

Больше всего он боялся, что Андрей вскочит и устроит скандал. Но сзади ничего не произошло. Два ряда в зале и президиум на сцене сидели в едином похоронном молчании.

Шагнув к барабану, в котором отливали яркими красками шары, Санька ощутил, что на душе стало чуть легче.

Он сунул руку, выхватил синий, так похожий на цвет его прежней милицейской формы, и протянул Нине. Ее дрожащие пальчики провернули половинки шара в разные стороны, и на стол упал пластиковый квадрат.

— Девятнадцать! — с непонятной радостью объявила Нина.

— Поздравляю, — повернула к нему свое усталое лицо Покаровская и растянула густо накрашенные губы улыбкой.

— С чем? — не понял он.

— Вы выступаете последними, — ответила за нее Нина.

Санька только теперь посмотрел в зал. Место, где сидел Андрей, пустовало. Полумрак зала над раскачивающимся сидением был гуще, чем где-либо. Санька выиграл в лотерею, которой уже не существовало.

— Спасибо, — непонятно за что поблагодарила Нина, а он бросился со сцены в зал.

Пробежал мимо вытянутых ног, кроссовок, туфель, сандалий, сумок, влетел в фойе и окриком попытался остановить Андрея. Тот, не подчиняясь, толкнул от себя стеклянную дверь и вышел на улицу. Только на ступеньках Санька догнал его.

— Отстань! — вырвал Андрей рукав рубашки из вцепившихся в нее Санькиных пальцев.

— Ну, чего ты психуешь! Ты же сам говорил, что конкурс — это шанс!

— Отстань!

— Ты других слов не знаешь?

— Отстань!

— Нет, точно не знаешь!

— Иди ты со своими шуточками!

— Я серьезно говорю: аппаратура для репетиции будет. А иг-рать-то все равно на их технике, а не на нашей.

Андрей сошел с самой низкой ступеньки на уже почти высохший, пятнистый асфальт, посмотрел на плотную очередь, стоящую у касс дома культуры, и громко ухмыльнулся:

— Смотри какие смелые! Билеты на конкурс покупают! А если их этот маньяк вместе с залом рванет?

— Мы можем спокойно поговорить?

— А что, я не спокойно говорю?

— Ладно. Эразма не вернуть. Но можно же попытаться выступить без него.

— Ты где-нибудь видел группу без соло-гитариста?

— Давай на это место поставим Игорька?

— А бас-гитару кому? Мне на грудь? Чтоб палочками по ним водил? Как виолончелист?

— На бас-гитару поставим местного парня. Нина обещала вечером с ним познакомить…

— Нет, старичок… Такие экспромты не по мне. Ты просил меня прийти на жеребьевку? Я пришел. Все. А теперь не мешай. Мужики уже, наверно, собрались и ждут меня одного. Если ты хочешь и дальше кувыркаться в этом гадюшнике, пожалуйста! Я не против!

— Вам опасно уезжать, — тихо произнес Санька.

— С чего это? Опасно оставаться…

— Нет, уезжать, — упрямо сплюнул на ступени Санька. — Самый крутой местный воротила попросил, чтоб мы завтра вечером сыграли у него на фазенде. В виде премии, если ему понравится, он отдаст нам классную аппаратуру. Включая «Гибсон»…

— И ты согласился? — помрачнел Андрей. — Ты…

— Стой! — снова вцепился в рукав его рубашки Санька.

— Ты…

— Не двигайся, — так старательно процедил он слова сквозь зубы, что Андрей сразу забыл, что же он хотел сказать.

— Санька, ты что, перегрелся?

— Нет… Там, в очереди за билетами, стоит один человек. Он — из тех…

— Из каких?

— Он не видит меня, — шагнул левее, спрятавшись за Андрея, Санька.

— И что?

— Подождем, пусть он купит билеты.

— А с чего ты взял, что он…

— Тихо! Он — у окошечка. Пошли.

Таким возбужденным Андрей еще никогда не видел Саньку. Испуг заставил его пойти за сузившейся, напрягшейся спиной в синей джинсовой рубашке, заставил сделать резкий зигзаг вокруг хвоста очереди, потом скользнуть сквозь нее, вдоль дома культуры, остановиться у земли, где преследуемый оставил след, потом перебежать улицу перед взвизгнувшей машиной и нырнуть под арку.

Санька замер и чуть не умер с испугу, когда Андрей сходу налетел на него. И без того по-воробьиному молотившее сердце взлетело к вискам, забилось и в левом, и в правом ухе одновременно.

— Ты чего? — тоже посмотрел вверх, на небо, клочок которого виднелся в колодце двора, Андрей.

— Вот он, сучара! — показал на пожарную лестницу Санька.

Как он заметил человека в сумеречном, хранящем ночь углу двора, Андрей так и не понял. Он сначала бросился к лестнице, а уже потом увидел чьи-то торопливые ноги, то и дело скользящие по ржавым трубам ступенек.

— Стой внизу! — скомандовал Санька. — Если он спустится, сшибай с ног! Он — мой!

— А это…

Задавать вопрос оказалось некому. Санька нырнул в подъезд, хлопнула металлическая дверь, и нечто похожее на лифт, во всяком случае по звуку похожее, завыло на весь двор. А в зрачках Андрея, уменьшаясь и становясь все менее заметными, мелькали и мелькали белые подошвы. Неожиданно левую из них пересекло что-то черное, и плохое предчувствие заставило барабанщика отшатнуться. Туг же с недовольным хряском к ногам упал зонтик. Он был усеян серыми высохшими каплями.

— А-ах! — вскрикнула крыша, и двор, удивленно уловивший новый звук, сразу же эхом начал его повторять: «Ах-ах-ах…» Будто хотел навеки запомнить.

С лестницы, несмотря на Санькины предположения, никто не думал спускаться. Возможно, ему хватило бомбежки зонтиком. Второго ведь у него явно не было.

Тишина все больше и больше не нравилась Андрею, и он бросился в подъезд. Лифт не хотел подчиняться его требовательным нажатиям на кнопку.

Набрав в легкие воздуха, Андрей бросился по лестнице вверх. Перепрыгивая через ступеньки и часто соскальзывая с их выщербленных, издолбанных камней, добрался до верхней площадки, без всякой мысли, под сжигающее все нутро дыхание, посмотрел на распахнутую дверцу лифта и сквозь ее решетку увидел короткую лестницу на крышу. Люк был отброшен. Через него сверху втекала в подъезд прокаленная солнцем, желтая тишина, и Андрею впервые стало по-настоящему страшно. Забыв об одышке, о боли в груди, о гудящих, онемевших ногах, он взлетел по лестнице, прогрохотал каблу