— Нет, — упрямо повторил Санька, и его вдруг встряхнуло. — Ботинки. На каждом из них не по четыре колесика, а по два. Средние на обеих ботинках сняты…
— Ну, и что? — прогудел Эразм.
— А то, что это четыре колеса!
— Серьезно? — забрал назад записку Андрей.
— Гадание помнишь?
— Чего вы там бредите? — потянул руку к записке Эразм.
— Потом. В номере, — не отдал ее Андрей.
ПЕРЕКЛИЧКА ПЕРЕД СНОМ
Гостиничный номер не тянул даже на три звезды. Четыре одноместные кровати с отваливающимися бортами из древесно-стружечных плит, платяной шкаф без дверей и тумбочка сурового армейского образца, у которой не выдвигался верхний ящик.
— Может, нас по ошибке завезли в приют для бомжей? — поинтересовался Эразм у дежурной по этажу, прокуренно-пропитой дамы с ресторанным прошлым в измученных чертах лица.
Через черные стекла очков он видел пейзаж еще более мрачным, чем остальные.
— Мы еще не акционировались, — лениво парировала дама. — Зато дешевле наших номеров зы ничего в Приморске не найдете.
— Значит, хозяин фестиваля — жлоб! — констатировал Эразм.
— Я вообще-то подавал заявку на пять койко-мест, — напомнил Андрей.
— Таких номеров нет, — устало ответила дама.
Слово «нет» получилось у нее по-военному четким. Видимо, она чаще всего произносила его в жизни.
— Мы вам поставим раскладушку, — сказала дама с таким видом, будто намеревалась разместить в номере кровать из спальни времен Людовика Четырнадцатого. — Вас это устроит?
— Меня — нет, — ответил за всех Эразм. — У меня — метр девяносто два. Таких раскладушек даже в Америке нет.
— В Америке все есть, — лениво вставил Виталий.
Он отдал оба наушника Игорьку и, оставшись без музыки в голове, постепенно засыпал. Сейчас ему, наверное, хватило бы и раскладушки.
— Ладно. Несите. Разберемся, — решил Андрей.
Все-таки менеджером группы был он, а менеджер — это и экономист, и финансист, и сценарист, и командир одновременно.
Стоило закрыться двери за дамой, как Эразм вновь напомнил о записке.
— Ну, чего ты темнишь? — сорвал он очки с лица. — Что там накалякано?
— На, — небрежно протянул бумажку Андрей. — Ознакомься.
Записка пошла по рукам. Эразм после ее прочтения лишь фыркнул, Виталик пробурчал: «Бред какой-то», а Игорек сходу перелил красноту с волос на лицо и, вскочив с твердой, как бетон, кровати, забегал по комнате. Из ушей у него по-прежнему стекали две черные струйки проводов. По ним будто бы только теперь пустили ток, и он сотрясал бас-гитариста без всякой жалости.
— Это не шуточки! Надо уезжать! Я одним местом чувствовал, что ничего хорошего из этого конкурса не будет! Еще в Москве…
— Каким местом? — с хряском разодрав пакет с жареным арахисом, спросил Эразм.
— Что каким?
— Я грю, каким именно местом чувствовал?
— Да иди ты! Я…
— Не мечи икру. Сядь, — холодно приказал Андрей. — Надо покумекать. Твое мнение? — повернулся он к Саньке.
— Мое?
— Да, твое. Ты же все-таки бывший милиционер. Знаешь про такие штучки.
— Слышать-то слышал, но вот так, вживую… впервые. Где-то в сводках читал о подобных методах…
— Сводки лучше читать, чем в них попадать, — философски изрек Эразм и, с грохотом упав спиной на кровать, застонал: — Еханый бабай! Чо у них внутри матрасов? Надгробные плиты, что ли? Я почки, мля, отбил…
Санька еще раз прочел протянутую ему Виталием записку, посмотрел на присевшего наконец-то Игорька и почему-то ему одному пояснил:
— В любом следствии всегда есть самая очевидная версия и самая невероятная. В итоге выясняется, что верна либо та, либо другая. Серединка-наполовинку — не в счет. А если по статистике, то в девяти случаях из десяти побеждает самая очевидная версия. Это у Агаты Кристи наоборот. А в жизни ни один ее сюжет невозможен.
— И какая самая очевидная версия?
— Да чего тут судить! — снова вскочил Игорек. — Это наезд! Думаете, в Приморске своих бандюг нет?
— Они везде есть, — сонно выдохнул Виталий. — Даже в Антарктиде…
— Не гони! — чавкая арахисом, встрял Эразм. — Я в годы трудовой молодости с одной группой на Южный полюс летал. Туда бортом из Питера смену везли. А нас взяли для культурной программы. Не было там бандитов. Они б там все свои конечности поотморозили…
— Я думаю, дело не в этом, — вернул Санька записку Андрею. — Скорее всего, нас хотят устранить как конкурентов на этом…
— «Голос моря», — напомнил Эразм. — В море ежели потонешь, то никакого голоса не издашь.
— Конкуренты? — опять покомкал лоб морщинами Андрей. — Значит, нас считают вероятными претендентами на победу?
— Там, где я, там всегда победа! — объявил Эразм.
— Помолчи… Но я просматривал списки. Там приличные ребята. Без уголовного прошлого.
— А где списки? — сел на кровати Эразм. — Наверно, на асфальте легче спать, чем на этом дерьме. Я ж не йог!
Защелкали замки чемодана под пальцами Андрея. Когда крышка все-таки открылась, он схватил лежащую поверху пестрого артистического тряпья папку с веревочными тесемками, развязал их и достал сжатые скрепкой три листка бумаги. Он держал их так трепетно, будто на них было записано его будущее.
— Дай сюда! — хапнул бумаги Эразм и встряхнул их, словно только что выстиранный платок. — Какой у нас номер?
— Тринадцатый.
— Хуже нельзя.
— Да при чем здесь номер! Участников записывали по мере поступления заявок…
Освободившиеся от очков глаза Эразма, упиваясь светлым и ярким миром, пробежали по строчкам и ни за одну фамилию не зацепились.
— Сопледоны какие-то. Никого не знаю.
— Зато я знаю, — отрубил Андрей.
— Ну, вот номер первый, — объявил Эразм. — Группа «Ася и Бася». Санкт-Петербург. Что это за звери такие?
— A-а, это я знаю, — подпрыгнул на кровати Игорек. — Это попсушники. Яам-цам-дри-ца! Они в Питере по ночным клубам поют.
— А то мы не пели, — укоротил его Виталий.
Укоротил и сразу опал лицом. В это время суток в Москве, если не было концерта, он бы спал и видел десятый сон. А здесь наяву шел фильм ужасов. Причем ужаса еще никто не ощутил. На него просто намекали.
— Нумер увторой, — корявя слова, выговорил Эразм. — Гражданин кавказской национальности Леня Джиоев. Почему-то из Ставрополя. Может, это его люди наехали?
— Это бард, — задумчиво ответил Андрей. — Хороший парень. Фальшивит здорово. Его, конечно, кто-то деньгами подпитал. Иначе б его даже по записи песни не пропустили.
— А ты наши записи тоже давал? — удивился Санька.
— А как же! «Воробышка».
Саньке почему-то стало стыдно. С тех пор, как Андрей заменеджерил, он многое делал не спросясь. На конкурс послал заявку сам. Странного Эразма, больше похожего на хиппи в отставке, чем на классного, как он уверял, гитариста привел в группу тоже сам. И теперь, оказывается, заявил на исполнение песню «Воробышек», от которой Саньку уже тошнило. А если они провалят конкурс, что более реально и более приземленно, чем море цветов и звуки бравурного марша в честь победы? Тогда получится, что виновата его песня.
— Может, какую другую споем? — попросил он.
— Конечно споем. — Покачал Андрей лысой головой, и ее тень на истертых обоях комнаты тоже покачалась. Только с гораздо меньшей амплитудой. Тени явно не хотелось, чтобы прозвучало что-нибудь еще, кроме «Воробышка».
— Номер третий, — уже без выпендрежа объявил Эразм. — Группа «Молчать». Хор-рошее название! Они что, немые?
— Панки, — объяснил немытому полу Андрей.
Он сидел, уперев локти в колени и обжав ладонями виски. Можно было подумать, что он собирался заплакать.
— Панк-музыка — это немодно, — пошевелил плоскими ушами Эразм.
Они просвечивались насквозь. Как бумажные.
— А они играют, — все тому же полу пытался доказать свою правоту Андрей. — Может, потому, что с Украины родом. Теперь, правда, как бы москвичи. Снимают квартиру, как и мы.
— Хохлы — это не конкуренты. Они «гэ» правильно произносить не умеют, — объявил Эразм.
— Я тоже хохол, хотя ни разу на Украине не был. Ну, и что?
— Да. Мы в Кургане родились, — напомнил об уже известном Игорек.
— Ты тоже хохол? — загадочно спросил Эразм.
— Нет. Русский.
— А я — полуприбалт, — зачем-то сказал он и поправил на голове шапочку с чудовищным рисунком. — Но по духу — шаман. Я даже как-то в трансритуальной группе играл. На Алтай выезжали. Вызывали духов гор своим бренчанием.
— Вызвали? — спросил Санька.
— Не-а. Дождь шел. У духов, видно, с зонтами напряженка, — Эразм громко выдохнул, прогоняя от себя прошлое, и без всякой связи с предыдущим продолжил: — Группа «Вест-севенти». Калининград. Судя по лейблу, рэп?
— Ы-гы, — не поднимая головы и не открывая рта, одним только мычанием выразил согласие Андрей.
— Следующая — Жозефина. Рига. Что за цаца?
— Не знаю, — вскинул голову Андрей. — Хватит болтать! Мы сюда приехали не для того, чтобы сразу уезжать. Завтра в восемь ноль-ноль — репетиция. А сейчас — спать!
ХОДЯЧАЯ КРОССОВКА
Утром Саньку разбудил крик. Сначала почудилось, что кто-то заорал во сне, и он даже не открыл глаза, но голос повторился. В нем уже было больше удивления, чем страха, и Санька все-таки разлепил веки.
Комнату по диагонали рассекал солнечный луч. Его лезвие прошлось по кровати у окна и вонзилось в шкаф без дверей. Вонзилось точно в черную майку Эразма, с которой взирало на мир клыкастое чудовище— порождение какой-то хэви-металлической группы.
— Смотри, Андрюха, — показывал пальцем на рассеченную лучом кровать Игорек. — Кровь.
У него было такое лицо, будто он только теперь узнал, что внутри людей течет кровь.
— Может, это краска? — нагнулся над кроватью Андрей, и Саньке сразу захотелось встать.
Ничего не поделаешь. Человек — самое любопытное существо на планете. До того любопытное, что вот-вот угробит себя и всех себе подобных в угаре любопытства.