— Заходи, певец. Поговорим.
Санька прошел в глубину каюты, без приглашения сел на кожаный диванчик у борта, послушал звуки, втекающие через распахнутый иллюминатор. Их было много, и они были разными, но отчетливее всего ощущался оркестр на палубе теплохода. Ресторан жил уже на всю катушку. Оркестр старательно играл какую-то современную лабуду. Такие мелодии не навевают никаких мыслей. Их забываешь через минуту после окончания песни.
— Паричок-то сними. Химия все-таки. Голова не дышит…
— Спасибо за заботу, — дернул головой Витя-красавчик, но парик пшеничного блондина с вьющимися волосами все же стянул.
Под-ним скрывалась ранняя лысина в густой россыпи капель пота. Париком он стер их и стал еще беспомощнее. Наверное, потому, что несколько уцелевших волосин, задетых париком, черными струйками легли по лбу и выглядели следами от когтей.
— Неужели ты не боишься, что тебе придется вернуться в Москву? — со злостью швырнул парик на диванчик рядом с Санькой Витя-красавчик.
— Это тебе нужно бояться. На твоем месте я бы свалил не мешкая.
— Значит, ты заложил меня Буйносу?
— Я — не шестерка, — огрызнулся Санька и брезгливо сдвинул парик пальцами к краю диванчика. — Я — певец. И мне, честно говоря, начхать на ваши взаимоотношения.
— Так зачем ты пришел?
— Хотел узнать, почему ты больше всего издевался над нашей группой…
Витя-красавчик бережно сел на уголочек стола и, приподняв левую руку, упер ее в бок.
— Снаряжение и «ствол», кстати, можешь снять, — посоветовал Санька. — Еще пролежни образуются. Это я тебе как бывший мент говорю. Меня бояться не нужно.
— А твоих корреспондентов? — кивнул на закрытую дверь каюты Витя-красавчик.
— Ты точно шуток не понимаешь! Я пришел сам. И без «ствола». Это ты еще одного волкодава в каюте напротив держишь…
— С чего ты взял? — не смог сдержать густой красноты, плеснувшей по лицу, Витя-красавчик.
— Сквозь двери вижу.
— Ой ли?
— Мне сказали, что красные «Жигули» уехали от Дворца культуры с двумя людьми. За руль ты сам не садишься. Того, кто тебя привез, задержали люди Буйноса. Я имею в виду парнишку с родинкой на левой щеке…
— Нутром чувствую, альпинист загремел не без твоей наблюдательности, — сморщил лоб Витя-красавчик.
— Кстати, как его звать? — поинтересовался Санька.
— Кого?
— Альпиниста.
— А тебе-то что? Пусть менты голову поломают.
— Думаешь, он до этого не светился?
— Судимости у парня нет.
— А у стриженого?
— Какого стриженого? — вроде бы игриво стал он размахивать ногой.
— С родинкой. Который по твоему приказу бросил бутылку с зажигательной смесью в офис Буйноса…
— Ты гонишь лишняк, — чуть быстрее замахал ногой Витя-красавчик. — Я не знаю ни о какой бутылке. И ни о каком стриженом…
— Ну как же! Забыл своего водилу? За полчаса уже напрочь забыл? Ты же ему поручал раздать записки… Точно? И он тебе в Москву звонил, что их развезет парень-роллер… Точно? Он еще сказал, что у него коньки чудные — без двух колесиков… Точно, предсказатель?
— Мальчишка, говоришь? — еле заметно растянулись в улыбке щеки Вити-красавчика. — Честно говоря, я опять тебя не понимаю. Ты меня с кем-то спутал. Явно спутал.
— Ну, здравствуйте! Ты же сам из машины с интересом наблюдал мою встречу с этим мальчишкой. И это тоже забыл?
— Ты у психиатра давно на приеме был?
— Зря ты от всего отказываешься. Думаешь, парня с родинкой отпустят за недостатком улик? Не отпустят. Он по дурочке сделал две существенные ошибки: обрезался стеклом, когда разбивал его, и оставил свои пальчики на камне, которым выбивал это же стекло. В офисе Буйноса…
— Я тебя не понимаю.
— И еще одно. Есть свидетели его работы по раздаче записок. Они запомнили у твоего парня майку с символикой баскетбольной команды из НБА и кроссовки с четырьмя полосками! — выпалил Санька и подумал, что он — тоже свидетель, раз видел эту же майку и эти же кроссовки в проеме между гаражами. — На квартире, которую снимал парень, их уже обнаружили. Мне сказали об этом охранники Буйноса…
Нога Вити-красавчика перестала изображать из себя маятник.
— Значит, ты все-таки заложил меня Буйносу, — уже уверение сказал он. — Как пить дать заложил!
— Я уже отвечал по этому поводу, — раскинув руки, положил их Санька ладонями на кожаную обивку диванчика. Она была влажной. Или ладони — влажными? — А если ты имеешь в виду пожар в твоей московской студии звукозаписи, то это уже сам Буйное. Это его личное творчество. Поверь мне, Прокудин, — впервые назвал его по фамилии Санька и просто физически ощутил, как отвердела вся фигура Вити-красавчика на столе.
— Значит, все-таки ты заложил…
— Повторяю для людей со слабым слухом: я к поджогу никакого отношения не имею. Как Буйное тебя вычислил, мне не ведомо. Возможно, по звонкам-угрозам. Твои люди ведь звонили ему. А чаще других — парень с родинкой. А у него московская певучесть в говоре…
— Столичных конкурентов по тендеру у Буйноса было трое, — не согласился Прокудин.
— Вычислить одного из трех — это пионерская работа. Даже не требуются навыки сыщика. Достаточно было узнать в «Шереметьево-два» по авиабилетам, человек из какой шоу-конторы по весне летал на Майорку — и все. А летал и пас Буйноса парень с родинкой. Сотрудник студии звукозаписи Виктора Прокудина… Мне его красный загар долго не давал покоя. Я, видишь ли, по бедности ни разу не был в Средиземном море и не знал, что кожа белой расы приобретает загар с красным оттенком именно там…
— У тебя все? — тыльной стороной ладони причесал Прокудин волосинки мини-чубчика.
— Я так и не получил ответа…
— А я и не слышал вопроса. Пока я слышал только ахинею типичного больного с синдромом Дауна.
— Повторяю вопрос, — плотнее прижал ладони к коже диванчика Санька. — Почему ты больше всего издевался над нашей группой?
— Я издевался?
— Потому что оказались попутчиками в самолете?
— Честно?
— Честно, — напряг ноги Санька.
— Мне показалось, что вы — балбесы. И еще мне захотелось, чтобы предсказания сбылись. Вот такое скромное желание человека, всю жизнь осуществлявшего шоу-представления. Захотелось криминал-шоу. А это нечто новое в нашем бизнесе. Криминал-шоу с элементами мюзикла.
— А может, не поэтому? Может, ты именно от нас ощутил угрозу?
— Я не из трусливых, если ты заметил.
— Не заметил. Чего ж ты тогда финальный тур до конца не досидел? Испугался, что кто-то из двоих задержанных вложит тебя?
— Не вложат! — выкрикнул Прокудин.
В эту минуту он был вовсе не красавчиком. Его портретом, сфотографированным в эти секунды, вполне можно было пугать детей.
— Ну, в то, что киллер тебя в глаза не видел, я верю. Но парень-то с родинкой… Он может дрогнуть. Зачем ему так много на себя брать?
— Не дрогнет! — не менял выражения лица Прокудин.
Он все больше и больше превращался в свирепый памятник.
— Или не хотел видеть провала Жозефины?
— Жозефина — хорошая певичка, — прошипел он.
— Она — просто твоя певичка! — исправил ошибку Санька. — Жозефина у тебя в раскрутке. Если бы конкурс проводил ты и твоя шоу-студия, победила бы она. И ты заработал бы на ней дикие «бабки». Но сегодня она не победит…
— Ты тоже, — с радостной злостью ответил Прокудин.
— Не спорю. Но не я, а мы. Выступает группа, а не я один. Выиграет либо группа «Молчать», либо кавказец Джиоев. Его люди кинули слишком много «зеленых» в топку жюри. Покаровская вроде бы не взяла. Но несколько дам хапнули. А десятое место после первого тура ему присудили для отвода глаз. Для сенсации в финале. Хотя голоса у парня нет и в помине…
— Ну ты знаток!
— А вот парни из «Молчать» никого не подкупали. Они сами нищие. Просто в жюри есть люди, балдеющие от панк-рока. Их зерно попало на благодатную почву.
— У тебя все? — во второй раз спросил Прокудин.
Теперь уже в голосе ощущалась не только уверенность в своих силах, но и прямая угроза. Упрямо отставленный левый локоть подрагивал. Под мышкой Прокудина жил пистолет. Он ощущался третьим человеком, присутствующим при разговоре. Причем человеком явно на его стороне.
— А зачем тебе понадобилась Покаровская? — упрямо не вставал Санька. — Неужели только потому, что ты тоже ей угрожал и требовал отказаться от поста председателя жюри, а она начхала на твои угрозы? А?
Похоже, до драки остались секунды. Но Прокудин не был похож на бойца. В его холеном лице четко читалось номенклатурное, скорее всего, комсомольское прошлое.
— Витя, поверь, ты сделал крупную ошибку. Нанятый тобой киллер положил человека Букахи…
— Букаха сдох! — брызнул слюной Прокудин. — И его люди без него — дерьмо! Их и без меня перестреляют «волки» с окраин. В Приморске уже начался передел территорий. Если ты думаешь, что людишки Буйноса не пошустрят на этом поле, то глубоко заблуждаешься! Свято место пусто не бывает! А теперь вали отсюда! Ты мне надоел, коз-зел!
Он рывком распахнул дверь каюты. За нею стоял плотный мужичок с квадратным лицом. Пиджак на его груди тоже был расстегнут, а левая рука неестественно отдернута от корпуса. Мужичок смотрел на Саньку прощальным взглядом.
— У вас шнурок развязался, — с искренностью ребенка сказал Санька.
Квадратная голова наклонилась, показав ровненькую проплешь на макушке, и Санька, оттолкнувшись руками от диванчика, боком сшиб Прокудина со столика на пол, нырнул мимо мужичка в коридор и понесся по нему под яростный свист в ушах. До трапа на нижнюю палубу было не более двух секунд бега. Ни один виртуоз не успел бы за это время вырвать пистолет из кобуры, сбросить предохранитель и, самое главное, прицельно выстрелить.
Нырнув в провал, Санька по-матросски проскользил ладонями по медным поручням. Ноги не касались ступенек трапа. Ноги приняли на себя удар палубы и устояли. Санька на едином духу пронесся в корму, взлетел по трапам на две палубы выше, потом на верхнюю, скользнул вдоль зачехленных шлюпок, посмотрел из-за угла надстройки на хмурого мужичка с квадратным лицом, тоже вылетевшго наверх и озабоченно озирающегося у трапа на берег, и побрел к противоположному борту.