Хмыкнув, Санька даже не обернулся. Он не изучал списки финалистов, но команда с таким названием вполне могла обитать на восьмом-девятом месте после первого тура. Он оказывался еще более сильным предсказателем, чем их самолетный попутчик.
— Что-что? — сбилась композиторша на трибуне. — Из-звини-те, это ошибка… Точнее, опечатка… Победила группа «Мышьяк»!
Новость развернула Саньку на выходе из зала. Он посмотрел на медленно, слишком медленно поднимающегося Андрея и скорее поверил его движению, чем собственному слуху.
РАЗБОРКА ПОСЛЕ ШОУ
Позолоченная раковина на фоне сарая, огорода и ленивых кур смотрелась недозрелым помидором.
— А хорошо все-таки в Перевальном, мужики! — неожиданно решил прислонившийся к прохладной стене дома Эразм. — Накошу «бабок», куплю себе здесь дом и буду выращивать огурцы…
— Не го-они, — сонно пропел Виталий. — Ты ж на асфальте вырос. Посадишь огурец — вырастет тыква. Хочешь я тебе твое будущее предскажу?
Эразм лениво повернул голову, уже укрытую узорчатой шапочкой и по-шпионски таинственную от черноты очков, посмотрел на подрагивающие веки Виталия, рядом с ним прижавшегося к стене, и подумал, что у клавишника слишком большая голова и, значит, он забирает от стены больше прохлады, чем Эразм.
— Даю твою будущую биографию без сносок и пояснений, — не дождавшись согласия, начал Виталий. — Сначала ты еще поиграешь в нашей группе. Совсем немного. С полгодика. Потом уйдешь к старым корешам в металлисты, но и там у тебя ничего не получится. Россия — не Америка. «Металл» никому не нужен. Кассовые сборы будут на нуле, и ты свалишь от своих волосатиков. Откроешь студию звукозаписи, но прогоришь…
— Ну ты трепло!
— Уедешь в Штаты, будешь играть на улице. У ног — твоя вязаная шапочка, на брюхе — постаревший «Гибсон»…
— Его ж сломали.
— Других «Гибсонов» на земном шаре нет?
— Вообще-то есть…
— Мы его тебе скоро купим… Не сбивай меня!.. Значит, в Штатах грин-карту тебе так и не дадут. Ты вернешься в Москву, устроишься на хилый окладишко завхозом в техникум легкой промышленности…
— А такой есть? — недоверчиво сощурился Эразм.
— Есть… В техникуме тебя окрутит девочка-первокурсница. Ты женишься, нарожаешь троих детей, и она тебя бросит, удрав с хахарем в Европу…
— Ишь ты! — оттолкнувшись затылком, сел на скамье Эразм. Голова сразу опустела, и он забыл, чем же хотел возмутиться.
— А про себя рассказать?
— Ну ты даешь!.. Трое детей!.. Да я этих мокрозадых на дух не перевариваю!..
— А я буду играть в группе до конца. До седины. Впрочем, я рано поседею. Наследственность, старичок, гены… Потом уйду преподавать в «гнесинку», буду воспитывать эстрадников, ни одного путного не воспитаю. Женюсь, но детей не будет. И мы возьмем девочку из детдома…
— Ну ты трепло!
— Игорек тоже будет в группе до конца, до самого развала. Он не поседеет. Рыжие редко седеют…
— А Санька?
— Он уйдет от нас через год. Станет известным солистом. Как Малинин. А потом пропадет после ангины голос, и он засядет за письменный стол.
— Композитором, что ли, станет?
— Нет. Писателем. Детективщиком. И там здорово пригодится его ментовский опыт жизни.
— Остался Андрюха, — напомнил Эразм.
— Андрюха?.. Ну, тут все предельно просто! Он продержится еще год после ухода Саньки. Потом свалит в политику, станет депутатом Госдумы от какого-то блока и будет через день светиться по экрану с шибко умными речами. Он отрастит купеческий живот и пересадит волосы с груди на лысину…
— А этот… Альберт?
— А что Альберт?.. Он — не наш. Выступил, заработал свою долю от первого приза — и все. Так и будет играть в кабаке, пока не умрет от цирроза печени…
Вышедший из дома Андрей с хрустом потянулся в пояснице. Утром, со сна, он всегда выглядел лет на десять старше, чем днем. То ли от слишком густой щетины, то ли от мешков на подглазьях.
— Зачем вы приз во двор вытащили? — попрекнул он. — Куры же загадят…
— На солнце красиво, — ответил Эразм. — Интересно, за сколько его можно толкнуть?
— Лимонов пять, не меньше, — решил Виталий. — А где Игорек?
— Спит, — обернувшись к двери, объявил Андрей. — Как сурок…
— Весь в меня, — с удовольствием произнес Виталий. — С кем поведешься, от того и наберешься.
— А вот и Ромео!.. Только без Джульетты! — повернулся к калитке Эразм.
Под ее уже привычный, уже родной писк во двор ввалился Санька. На нем слишком необычно для Перевального сидел новехонький темно-синий костюмчик, а в ботинках отражалось небо.
— Ты что, по воздуху летел? — посмотрел Эразм на ботинки, а потом на густую пыль, плотно, по-мучному усеявшую землю у калитки.
— Я на такси. Из Приморска. Мы с Машей того… Короче, вечером чтоб все были у нас на теплоходе. Там будет это…
— Ну ты шустряк! — подкинула новость Эразма со скамьи.
Оставшийся на ее левой части Виталий в строгом соответствии с законами физики перевалился и с грохотом упал на бетонный пол. Скамья торопливо накрыла его сверху.
— Эразм, ты впал в маразм! — с усилием сбросил он с себя деревянное чудовище.
— Давай руку, — протянул ему свою Санька. — Нет, сегодня точно необычный день. Впервые в жизни слышу, чтобы ты так орал…
— А гастроли? — нахмурился Андрей. — Вечером же вся толпа уезжает поездом на гастроли. Первый пункт — Москва. Забыл, что ли?
— Неужели ты не понял? — повернулся к Андрею Эразм. — Не врубился? Человек женится, а ты про какие-то вшивые гастроли!
— Серьезно? — густо покраснел Андрей. — Да-а-а… Свадьба— это тяжелый случай…
— Практически клинический, — поправил Эразм.
Под кудахтанье отлетающих от ее ног кур, из летней кухоньки выплыла на своих судах-галошах хозяйка и с грустным лицом объявила:
— Завтрак, товарищи москвичи, готов!
— Давай его сюда, мамаша, под навес! — потребовал Эразм. — Будем его пополам со свежим воздухом есть. В Москве такого кайфа уже не будет. Там от смога комары и мухи уже давно сдохли. Деревья пожелтели среди лета. Только мы, людишки неразумные, все ползаем…
— Я — пас, — поднял руки ладонями к парням Санька. — Такси…
— Да подождет твое такси! — гаркнул Эразм. — Холостяком хоть в последний раз с нами пожуй…
— Такси, — уже мягче, уже сдаваясь, произнес Санька.
— Подождет! — схватил его за руку Эразм. — Их, козлов, воспитывать надо! А то оборзели вконец! Сколько им «бабок» за проезд ни давай, все мало!
— Ну, может, хоть сказать ему, что я чуть подзадержусь? — попросил Санька. — Отпускать неохота. Больно у него «мотор» классный. Со стереомузыкой… Даже мобильный телефон в салоне есть…
— Я ж говорил, что они нас обдирают как липку! — упрямо тащил Саньку к столу Эразм. — Со своих кровных он, что ли, «мобилу» купил? С твоих денег! С денег таких пеньков, как ты! Подождет! Не упреет!
— Ну, ладно, — сдался Санька, но рукав пиджака из пальцев Эразма выдернул.
Хоть утром и не положено, но группа «Мышьяк» все-таки пила коньяк. По случаю прощания с великим и незабвенным Перевальным и ее хозяйкой. Впрочем, Санька только пригубил. Судя по активности при переворачивании рюмок в горло, его норму приплюсовал к своей Эразм. Все разговоры вертелись вокруг панка, порвавшего грамоту, и предстоящих гастролей. Игорек, оказывается, уже прибросил свой возможный доход от турне и «приобрел» на него «Жигули» восьмой модели, новую бас-гитару «Штейнбергер» и путевку на две недели во Флориду с обязательным посещением Диснейленда. Почему именно во Флориду, а не на Канары или в Таиланд, он не объяснял. Пока он вслух мечтал, чавкая свежим помидором, Санька обменялся с Андреем загадочными взглядами. Только они вдвоем знали, что договор на гастроли грабительский, и на копейки, которые достанутся после них группе, вряд ли хватит на одни-единственные «Жигули» пятой модели.
Скрип тормозов за забором оборвал розовые мечты Игорька. Все повернулись в одну сторону, к стене дома, как будто могли видеть сквозь нее.
— Твой таксист, что ли, психанул и уехал? — предположил Виталий.
— А как это он так смог? — не согласился Эразм. — Сначала тормознул, а потом уже поехал?
Во двор влетела Маша. У нее было такое лицо, словно Приморск только что на ее глазах накрыло вулканической лавой.
— Что случилось?! — вскочил Санька, и отлетевшая табуретка закувыркалась по кустам помидоров, сбивая их и окрашиваясь в красный цвет.
— Свадьбы не будет, — сквозь слезы еле смогла произнести она.
— Почему?! — вскрикнул он.
— У нас там… там… у набережной… теплоход горит…
— Ничего себе! — восхитился Эразм. — Крутое видео! Дым — черный?
— Ага… Ка-ак смола, — смахнула слезинку Маша. — Там пожарных… пожарных…
— А отец? Что с ним? — торопливо спросил Санька.
Он только вчера познакомился с этим суровым на вид, но поразительно не суровым в разговоре человеком, и почему-то сразу ощутил его отцом. Во всяком случае, он хотел бы, чтобы у него был именно такой отец. Своего настоящего, погибшего в шахте, он совсем не помнил, а в лице Машиного отца, в его загорелой коже, морщинистом лбу, изъеденных оспой щеках жило что-то родное, шахтерское. Не хватало только угольной туши на ресницах и отхаркивающего кашля.
— Отец там, на берегу. Он руководит борьбой за живучесть с берега. Ходовой мостик задымлен, — торопливо объяснила Маша.
— А что горит-то? — уже успокаиваясь, спросил он.
— Каюта на второй палубе.
— По правому борту?
— По правому, — удивленно ответила Маша. — Так ты видел?
— Ничего я не видел!.. А номер каюты помнишь?
— Откуда?!. Там это… пятый и шестой иллюминаторы от трапа, от верха трапа… если считать…
— Определи номер! — потребовал Санька.
— А зачем? — растерялась она.
— Не можешь?.. Ну, где эта каюта находится в коридоре? Ближе к корме или посередине?
— Посередине… Точно — посередине…
— Ну и сволочь! — с криком бросился к калитке Санька.
Он распахнул ее так быстро, что она даже не пискнула. В проулке стоял светло-бежевый «Опель-Вектра», как минимум, десятилетней выдержки, но в довольно приличном состоянии. На капоте даже блеснула молния фирменного значка. Обычно шустрые мальчишки отвинчивали их на второй день после пригона иномарки в родной двор.