— Иде? — спросил отставший мужик.
— Вон. С тыла гостиницы.
— A-а, это бойлерная… Ну, для горячей воды. Токо горячей воды, гад, уже лет пять как нету. Гостиница — банкрот, не платит за нее. Мы и холодной рады.
— Там дежурный есть какой-нибудь?
— Я ж сказал, воды, гад, горячей нету. Сантехник последний года три как уволился. Кто ж будет в канализации и трубах, гад, за двести тыщ ковыряться! Токо больной какой-нибудь!
На массивной двери бойлерной висели два пудовых замка. Один из них приржавел к дужкам.
— О, сразу, гад, видно, что сто лет не открывали! — обрадовался ржавчине мужик.
Поднятой с земли веточкой Санька ткнулся в приржавевший замок, и он сдвинулся вправо.
— Смотри, — позвал Санька мужика и Андрея.
Первым слева раздалось табачное сопение. Показалось, что к левой щеке приблизилась не щетина мужика, а век не мытая пепельница.
— Чего смотреть-то, гад? — не понял он.
— Вот здесь. По ободу замочной скважины стерта ржа. Даже металл проступил.
— Ну, и что? Может, гад, кто из гостиничных начальников сюда лазил. Тут у некоторых краска хранится, струмент кой-какой. Не стоять же помещению, гадство, без дела!
Окон в бойлерной не было. Вентиляционный квадрат под крышей с навечно приваренными металлическими полосами жалюзи манил Саньку, но для того, чтобы добраться до него, требовался ящик, лучше из-под пива, еще лучше из-под артиллерийских снарядов, но самым большим кандидатом в округе на эту роль был ржавый остов трехколесного велосипеда. Он дал на себя встать Саньке, а потом так ловко качнулся, подсекая своего обидчика, что только рука Андрея спасла от падения на груду мусора под стеной бойлерной.
— У кого могут быть ключи? — отшвырнув на эту кучу непослушного ржавого уродца, спросил Санька.
— А зачем вам туда? — напрягся мужик.
— Украли у нас кое-что.
— Украли?
Крупные ногти мужика с толстой черной окантовкой громко почесали шею.
— Так вы чо думаете?.. Что ворованое там спрятали? — кивнул он на бойлерную.
— Не знаем мы ничего, — еле сдержался, чтобы не крикнуть, Санька. — Ну, ты можешь нам ключи добыть? Пол-литра гарантирую…
— Без бэ? — замерли ногти, занятые раскопками на шее.
— Без чего? — не понял Андрей.
— Да, без брехни, — ответил Санька. — Век воли не видать!
— А ты чего зековским божишься? Сидел, что ли? — опустил руку к бедру мужик.
— Сидел, — разрешил Санька уравнять себя по статусу с мужиком.
— И я тоже, — в улыбке расширил он небритые щеки. — Заместо армии. Два года. За драку…
— Так добудешь? — оборвал его воспоминания Санька.
— Мы втроем одного мужика прикантовали, а он… Ладно! Ждите тут!
— Думаешь, добудет? — глядя на удаляющуюся полосатую спину, спросил Андрей.
— Пятнадцать лет на одном месте! Он тут не меньше, чем администратор по статусу…
— А зачем тебе эти ключи? Ты думаешь, он там?
Маленьким, по-женски аккуратненьким ушком Андрей прижался к двери, на которой струпьями висела отшелушившаяся зеленая масляная краска. Дерево молчало. Все, что слышал Андрей, это ровный гул в ухе и пульсирующее внутри этого гула сердце. Его собственное сердце. Но не Эразма.
— Никого там нет, — объявил он и, отлепив ухо от двери.
Санька тоже хотел сказать, что больше уверен, что там никого нет, чем в том, что в бойлерной кто-то есть, но серая майка, появившаяся в проеме между дальними гаражами, привлекла его внимание. До нее было не меньше двухсот метров, и с такого расстояния ничего толком он бы не разглядел, но цвет майки, не совсем обычный для юга, где царствовал белый цвет, вдруг воскресил в памяти сцену их беседы с Ниной. Роллер с оранжевыми ботинками еще не привез черную метку. Нина еще не опустила лопату-транспарант. Слева и справа, спереди и сзади шли, бежали, хромали, шаркали люди. Река прилетевших, смешиваясь с рекой встречающих, обтекала их, и во всем мире, казалось, не двигались только он, Нина и люди, стоящие под зонтиками уличного кафе. В счет не двигавшихся не включались даже Игорек с Виталиком. Черные нитки, связавшие их головы в один концертный зал, раскачивались в такт спешащей толпе. Они были ее важной частью, они выпадали из замершего мира. А внутри этой временно остановившейся части вселенной находились Санька, Нина, девушки, ожидающие, когда их подружка принесет мороженое, и парень в серой майке. Он уже не помнил, были ли у парня очки и что он вообще делал. И только сейчас, ощутив его внутри замершей части вселенной, он вдруг понял, что он ничего не делал. Он сидел неподвижнее всех внутри этой части, и ничего хорошего от этой его исключительности быть не могло. Хотя, возможно, он просто сидел. Все-таки под зонтиком жила тень.
— Подожди меня здесь, — попросил Санька Андрея и с подчеркнутой небрежностью пошел к серой майке.
И чем ближе она становилась, тем быстрее торопились глаза запомнить все остальное: джинсы цвета вареной синевы, кроссовки с черными, но не адидасовскими полосками (у «Адидаса» их три, у парня — четыре), короткую стрижку, скорее темный, чем светлый цвет волос. Полумрак между гаражами был на стороне парня. Он не давал рассмотреть многое. И когда он растворил в себе незнакомца целиком, будто бы навсегда его уничтожил, Санька не сдержался и побежал.
Включившийся в голове секундомер зачем-то отсчитывал секунды. Вряд ли это были реальные секунды, но когда он щелкнул цифрой семнадцать, Санька нырнул в чужой полумрак. Никого там уже не было. Полумрак пах сыростью и мочой. Будто слева и справа стояли не гаражи, а туалеты.
Выскользнув из него с облегчением, Санька оглядел влево и вправо улицу из гаражей с одинаково выкрашенными зелеными воротами.
Одинокий автолюбитель, ковыряющийся в чреве реликтовой «Победы», недоуменно посмотрел на чистенького и совсем не загорелого парня, без внимания выслушал его вопрос и лениво ответил:
— Не-а… Ни-икаво не видел…
Губы при этом у него совершенно не смыкались. Наверное, их роль играли зубы.
— А что там? — непонятно зачем спросил Санька.
Ничего внятного он уже не ждал от рта, где говорят зубами.
— Два-ары… Ча-астные…
Даже не видя их, но зная южную привычку к плотности застройки, Санька представил дворы, обнесенные штакетником, сараи, сарайчики, халабуды, со времен Брежнева приспособленные к размещению как можно большего количества постояльцев-курортников, и обреченно, а одновременно и облегченно вернулся в полумрак, через который можно было попасть к бойлерной.
В нем было все так же сыро и по-туалетному вонюче. Взгляд зацепился за правую стену, и только сейчас Санька разглядел потек на ней. Здесь и вправду был туалет. Импровизированный. Парень в серой майке сходил по-малому и облегченно ушел по своим делам.
Санька улыбнулся собственной глупой недоверчивости и пошел к бойлерной. Ноги после второго за день забега казались полыми изнутри. У бетонного куба бойлерной стоял рядом с Андреем мужик в тельняшке и старательно озирался. Его голова перестала двигаться только когда он увидел Саньку.
— Ну чо, корефан, открываем? — еще издалека крикнул мужик Саньке и посмотрел на его руки.
Его лицо стало чуть скучнее, чем до этого.
— У Саньки слово — закон, — защитил его Андрей. — Сказал — бутылка, значит будет бутылка… Как вскроем…
— Ага, вскроем, гад!
Мужик не глядя вогнал рыжий ключ в верхний замок, неожиданно легко провернул его, и массивная, в палец толщиной, дужка с щелчком выскочила из проржавевшего замка.
— Один ноль, — объявил мужик и облизнул губы.
Нижний замок выглядел поновее, но ключу поддался с трудом. Видимо, у замков, как и у людей, внешность очень обманчива.
— Два ноль, — назвал победный счет мужик.
— Я сам, — облапил ржавую ручку двери Санька и потянул ее к себе.
Дверь открылась, не издав ни звука. Значит, обманчивая внешность была не только у людей и замков, но и у дверей. Хотя, возможно, этот закон действовал только в Приморске.
Санька невольно скользнул взглядом по петлям и с удивлением обнаружил на их ржавой бугристой поверхности маслянистый блеск. Кому-то очень не хотелось, чтобы двери открывались с пением и хрипом.
Прямо перед Санькой еще одной стеной дыбились поставленные друг на дружку банки с краской. Справа ободранным стволом дерева торчала труба. Под ладонью она была теплой, но теплой не от воды, а от духоты, скопившейся в бойлерной.
Между банками и трубой чернел проход вглубь. По пыли, усеявшей пол густым серым порошком, тянулись две полосы, а по полосам и слева-справа от них — еще чьи-то следы.
— Ни хрена себе! — громко объявил мужик. Из-за плеча Саньки он в полутьме рассмотрел то, что не видели ни Санька, ни Андрей. И только после вскрика, словно он обладал силой вспышки, в дальнем, самом темном углу бойлерной проступили бледные босые ступни, а потом — дальше и дальше — ноги в густой россыпи черных волос, плавки, впалый живот, ребра, тощая грудь с татуировкой гитары, плечи с красными полосами, тянущимися из-под мышек, кадыкастая шея и лишь после них — лицо. Оно было незнакомым.
С тревогой, обжавшей сердце жесткими, неприятными пальчиками, Санька сделал еще пару шагов, нагнулся к лицу и чуть не отшатнулся. На лице неожиданно прорезались глаза. Наверное, они были закрыты до этого, потому что даже сейчас оставались какими-то сонно-пьяными.
— Эразм! — первым узнал Андрей.
Санька хотел ему верить, но не мог. Он еще ни разу не видел Эразма в плавках. Вчера, когда гитарист, помывшись, скользнул под простыню, Санька распаковывал свой чемодан и на его бодрые вскрики не обернулся. Но он видел его лицо. А то, что видел, отличалось от того, что смотрело сейчас на трех мужиков стеклянными глазами.
— У него, гад, рот и уши скотчем заклеены, — первым догадался ветеран гостиницы. — Как баул. Мы когда из Турции, гад, товар гоним, то тоже так заклеиваем…
— Понесли его на воздух, — приказал Санька.
— А кто это? — не понял мужик.
— Знакомый наш.
— А как он, гад, сюда-то?