— К сожалению? — Розовски удивленно поднял брови и перестал барабанить по крышке стола. — Простите, Цвика, не понимаю.
— Видите ли, Натаниэль, у меня есть свои принципы, — нехотя ответил Грузенберг. — Попробую объяснить. А вы постарайтесь понять. Я должен иметь хоть минимальную уверенность в том, что мой подзащитный говорит мне правду. Я могу не обнаружить необходимых доказательств в деле, мои аргументы могут показаться суду недостаточными. Но для себя лично я хочу иметь полную убежденность. В данном случае у меня ее нет. Напротив, я уверен в обратном: в том, что моя подзащитная лжет — от первого до последнего слова. Лжет даже в мелочах.
— Это интересно, — заметил Розовски. — Если судить по вашим словам, вы беретесь за защиту исключительно невиновных. Просто попавших в беду. Роковое стечение обстоятельств, еще что-то подобное, — он сделал неопределенный жест рукой, усмехнулся. — Если бы все адвокаты вели себя подобным образом, вряд ли хоть один подсудимый дождался защиты. Согласитесь, Цви, под суд крайне редко попадают полностью невиновные люди… Я не имею в виду диктаторские режимы, террористические организации, поскольку тут слово «правосудие» неуместно, — добавил Натаниэль после паузы.
— Вы меня не поняли! — Адвокат говорил с еле сдерживаемым возмущением. — Я имел в виду совершенно другое. Я имел в виду искренность моего клиента. Без этого я просто не в состоянии начинать защиту. Неужели вы не понимаете? А тут, я повторяю, она мне лжет. Я чувствую это, но не могу сломить эту глухую стену.
— Да, странно, странно… — пробормотал Натаниэль. — Вообще, по моему опыту, преступники стараются не использовать стопроцентную ложь, предпочитая дозированную полуправду. Я, конечно, не говорю о патологических случаях.
— Я не исключаю, что этот случай несколько патологичен, — хмуро заявил адвокат. — Почитайте, — он отколол от пачки лежавших в папке документов один и протянул его Натаниэлю. — Это запись одного из допросов. Поскольку он проводился в моем присутствии, документ представлен мне официально.
Взглянув на лист, Натаниэль покачал головой.
— Я еще не решил, буду ли заниматься этим делом, — сказал он. — Скорее всего — нет. Знаете, все-таки я впервые решил устроить себе отпуск — за последние четыре года. Настоящий отпуск. И нужны очень веские основания для того, чтобы я поменял планы.
— Понимаю, — сдержанно произнес адвокат. — Назовите сумму.
Розовски покачал головой.
— Вы не поняли. Сумма тут ни при чем. Основания — не размер гонорара, а что-нибудь иное.
— Что именно?
— Сам не знаю, — честно признался Розовски. — Я просто не хочу заниматься этим. Вот посмотрите сюда, — он показал на лист, в котором на протяжении всего разговора делал какие-то пометки. — Не буду вам объяснять всего — пока не буду, — но обратите внимание: мы с вами говорили… — Натаниэль посмотрел на часы. — Мы говорили всего-навсего восемнадцать минут. Вы не сказали мне и десятой доли того, что знаете, а я поставил уже четыре вопросительных знака. Видите?
Грузенберг посмотрел на вопросительные знаки, жирно выведенные Натаниэлем, и ничего не ответил.
— Тем более, если вы говорите, что она лжет во всем, — добавил Натаниэль.
— В том-то и дело, — сказал адвокат. — В этом парадокс. Очень странное ощущение, но мне кажется, что она невиновна. И при этом — абсолютно неискренна в показаниях. Как думаете, такое возможно?
— Не знаю, — сказал Натаниэль. — Может быть… — Он нахмурился, крикнул: — Офра, где обещанный кофе?
— Еще вода не закипела, — отозвалась из-за закрытой двери Офра.
— Н-да… Знаете, Цвика, вы помогли мне в том давешнем деле, и я чувствовал бы себя очень неуютно, если бы отправил вас ни с чем, — сказал Розовски. — То есть я по-прежнему не собираюсь этим заниматься, но готов помочь вам советом или консультацией. Бесплатно. Если вы согласны — что ж, давайте ваши записи, я просмотрю. Если же ваше условие — взять на себя расследование и только после этого — знакомство с документами, тогда оставляйте их при себе. Мы сейчас выпьем кофе и расстанемся.
Адвокат немного подумал.
— Хорошо, — сказал он. — Я согласен. Прочтите вот эту запись и выскажите о ней свое мнение. Или посоветуйте мне, как быть. Это, как я уже говорил, запись первого допроса — первого в моем присутствии.
Вошла Офра с подносом, на котором стояли две чашечки дымящегося кофе. Адвокату она улыбнулась, на шефа посмотрела с подозрением.
— Ты в отпуске или нет? — спросила она, ставя перед ним поднос.
— Или нет, — ответил Розовски. — Или да. Спасибо за кофе.
— Что говорить, если будут звонить?
— Если будут звонить — или да, — сказал Натаниэль, пробуя кофе. — Или нет — это для вас с Алексом.
Она молча вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
Натаниэль сначала быстро пробежал глазами лист бумаги.
— Так… В присутствии… Ну, это понятно… — пробормотал он. — Ага, и переводчик тоже.
— В связи с тем, что госпожа Головлева заявила о плохом знании иврита, полиция предоставила ей переводчика, — пояснил адвокат. — Доктор Илана Олыианецки из университета Бар-Илан.
— Ясно… Вы пейте кофе, Цвика, Офра замечательно его варит. Настоящий кофе по-турецки. — Натаниэль сказал вполголоса: — Что тут у нас?.. Ага. — Он зачем-то разгладил и без того гладкую страницу и углубился в чтение.
После необязательных вступительных фраз в документе шла подробная запись допроса. Розовски опустил вопросы анкетного характера — их можно будет прочитать позже.
«Следователь. Вы утверждаете, что пришли по приглашению хозяина квартиры, господина Мееровича.
Головлева. Да, но я не знала, что это именно он.
Следователь. Поясните.
Головлева. Он не представился.
Следователь. Вы хотите сказать, что не были с ним знакомы?
Головлева. Нет, я хочу сказать, что не знала, от кого именно получила приглашение. Оно было сделано по телефону.
Следователь. Вам позвонил по телефону мужчина. Пригласил вас провести вместе с ним вечер. При этом не назвал себя. Ивы так легко согласились?
Головлева. Понимаю, это выглядит очень странно. Я могу показаться вам легкомысленной, но все было именно так. Утром позвонил мужчина. Оказалось, что ошибся номером. Извинился. Минут через двадцать-тридцать позвонил снова. Сказал, что ему очень понравился мой голос. Что мои интонации напомнили ему голос женщины, которую он любил когда-то. Мы разговорились.
Следователь. О чем?
Головлева. Ни о чем конкретно. Так, обычная болтовня малознакомых людей. Кончилось тем, что он назначил мне свидание на вечер.
Следователь. У себя дома?
Головлева. По адресу бульвар Ха-Гибор Ха-Ям, 124, квартира 25. В семь тридцать.
Следователь. И вы не узнали в говорившем своего мужа?
Головлева. Нет. Я и сейчас неуверена, что говорил именно он.
Следователь. То есть вы утверждаете, что вас пригласил в гости незнакомый вам человек?
Головлева. Да.
Следователь. Несмотря на это, вы сразу согласились?
Головлева. Да.
Следователь. Почему?»
— Действительно, — сказал Розовски, прерывая чтение, — что это вдруг она так легко согласилась встретиться вечером с незнакомым мужчиной, да еще в его квартире? В конце концов, это могло оказаться опасным.
— И оказалось, — заметил Грузенберг. — Правда, совершенно неожиданным образом.
— Верно… — Натаниэль задумчиво посмотрел на адвоката. — Послушайте, Цвика, может быть, она просто охотница за мужчинами? Ну, вы понимаете, о чем я говорю. Сейчас таких много, в том числе и среди туристок.
— Некоторые считают, что в особенности среди туристок.
— Именно так. Может быть, и здесь нечто подобное?
— Нет. — Грузенберг принялся внимательно разглядывать свои аккуратно подстриженные ногти. Подняв наконец взгляд на выжидательно молчащего Натаниэля, он сказал: — То, что вы сейчас услышите, звучит вообще… — он поискал подходящее определение.
— Совершенной выдумкой? — подсказал Розовски.
Адвокат отрицательно качнул головой.
— Следователю она не объяснила причины, видимо, понимала, что все это будет выглядеть по меньшей мере странно, — сказал он. — Любой полицейский рассмеется ей в лицо. И предложит придумать что-нибудь более убедительное.
— А вам объяснила?
— Объяснила. Действительно странное объяснение. Головлева утверждает, что ее успокоил гороскоп.
— Гороскоп? — собиравшийся было закурить Розовски отложил незажженную сигарету и уставился на Грузенберга. Интонация адвоката не позволяла определить, серьезно он говорит или нет. — Какой гороскоп?
— На тот день, 16 октября, астрологический прогноз обещал ей романтическое приключение, могущее окончиться браком. Ей рекомендовано было ни в коем случае не отказываться от возможного приглашения в гости, — невозмутимо сообщил адвокат.
— Та-ак… — Розовски все-таки закурил. Это позволило ему не сразу обнаружить свою реакцию на услышанное. — Похоже, вы относитесь к этому серьезно.
— Да. И она тоже.
— Ну-ну. — Натаниэль действительно был ошарашен и больше не считал необходимым скрывать это. — Она что, суеверна?
— Это не суеверие, — Грузенберг говорил совершенно серьезно. — Это всеобщее поветрие. Массовое увлечение. Не знаю, как обстоят дела на русском языке, но во всех израильских газетах целые полосы забиты прогнозами, предсказаниями, советами и прочим. Выходит даже журнал «Астролог». Плюс такое же, если не большее, количество подобной литературы на английском — из Штатов и Великобритании.
— Думаю, на русском та же картина, — сказал детектив.
— Я тоже так думаю. Что же до Головлевой, то, по-моему, она не более суеверна, чем мы с вами. И прекрасно понимает, что астрологическое объяснение никак не может удовлетворить следователя.
— Меня тоже, — сообщил Розовски. — Мне просто нечего будет делать. Есть прогноз — и вперед. Никакого следствия, никаких загадок. Приходит клиент, а ты ему сразу же: «Простите, кто вы по гороскопу? А жена кто? Ну тогда, естественно, вам должны были наставить рога. Чего же вы хотите? Так говорят звезды!» — Он засмеялся. — Сиди и читай в газетах прогнозы. Ни тебе слежки, ни поиска улик. Роскошная жизнь, правда?