— Понятно. То есть ни черта непонятно. — Розовски отложил протокол. — Как вы сказали? Ей до сих пор не предъявлено обвинение?
— Нет. Это значит, — адвокат посмотрел на часы, — что через девять часов ее обязаны будут освободить. Истечет сорок восемь часов с момента задержания.
— В чем же дело? — Розовски по-настоящему удивился. — Ее освободят, суда не будет, ваша помощь не понадобится. Следовательно, и моя тоже.
— Я уверен, что наутро ее вновь арестуют, — мрачно сказал адвокат. — Или через пару дней. Интуиция подсказывает мне, что полиция не отыщет этого третьего, присутствовавшего на ужине. И вновь вернется к попыткам обвинить мою подзащитную.
— Интуиция?
— Если хотите — опыт.
— Понятно. — Розовски вернул адвокату запись допроса.
— Что скажете? — выдержав небольшую паузу, спросил тот.
Розовски пожал плечами.
— Странное впечатление, — сказал он. — Очень странное. Не знаю, что и сказать.
— А что вы посоветуете мне?
— Вам? — Розовски немного подумал. — Объясните, пожалуйста, Цвика, какой вы видите роль частного детектива в этом деле?
Адвокат долго смотрел в пустую кофейную чашечку. «Так, — подумал Натаниэль. — Есть подозреваемая, слепо верящая в астрологические прогнозы, и адвокат, гадающий на кофейной гуще. Мне пора становиться гипнотизером. Этим, как его… экстрасенсом».
Грузенберг поставил чашку на блюдце.
— Видите ли, Натаниэль, — сказал он хмуро, — я могу выиграть это дело только в одном случае.
— В каком же?
— Если будет найден настоящий преступник. Или преступники, не знаю. Понимаете?
Натаниэль внимательно посмотрел на него.
— Похоже, вы действительно верите в ее невиновность, — сказал он с удивлением. — Ну-ну.
— Я же вам уже говорил, — произнес с некоторой укоризной адвокат. — Я не верю ни единому ее слову. Так, как она рассказывает, — так просто не бывает. Не может быть.
— Но?
— Но в ее невиновность я верю. Не знаю почему. — Он замолчал, выжидательно глядя на детектива. Натаниэль неторопливо подошел к окну, поднял жалюзи. С улицы потянуло свежей влагой.
— Дождь, — сказал Розовски. — Вы любите дождь, Цвика? Я люблю. Когда-то любил снег… Скажите, ваша подзащитная обращалась в российское консульство? Или это предстоит сделать вам?
— Госпожа Головлева не обращалась в консульство. И не поручала этого мне.
Натаниэль отвернулся от окна и удивленно взглянул на адвоката.
— Не обращалась? — переспросил он. — И не поручала вам? Но вы, я надеюсь, собираетесь это сделать?
— Думаю, она этого не захочет.
— Почему?
— Непростая ситуация, — Грузенберг покачал головой. — Очень непростая ситуация. Видите ли, как я уже говорил, за две недели до этого печального происшествия моя подзащитная подала прошение о представлении ей израильского гражданства. Она приехала по туристической визе навестить родственников. Уже здесь обратилась в консульский отдел нашего МИДа с просьбой о перемене статуса на репатриантский. По Закону о возвращении она имеет на это право — как дочь еврея.
— Да, я уже понял, но почему она не хочет обращаться в консульство?
— Потому что она не сочла нужным поставить русское консульство в известность о своем решении.
— Да, дела… ~ протянул Розовски. — Выходит, она теперь никто? В смысле, ничья?
— Вот именно. Российское подданство она уже потеряла поскольку фактически нарушила закон, попросив о подданстве другое государство. А израильского еще не получила.
— Может, и не получит, — заметил Натаниэль.
— Надеюсь, что получит, — адвокат нахмурился. — Очень надеюсь. Хотя бы после того, как мы с вами докажем ее невиновность.
Розовски вернулся к столу, ничего не сказав на это. Перелистал зачем-то лежащие на краю бумаги, отбросил их в сторону.
— Хорошо, — наконец сказал Розовски. — Вот мой совет. Оф-ра! — крикнул он. И, когда девушка вошла в кабинет, распорядился: — Подготовь для господина Грузенберга бланк соглашения.
— Значит, вы принимаете мое предложение? — спросил адвокат.
— Я не слышал вашего предложения, — Натаниэль усмехнулся. — Но поскольку вы обратились ко мне за советом, вы, как я думаю, собираетесь ему последовать. А мой совет — обратитесь за помощью к частному детективу. Вы уже обратились. И я согласился вам помочь. Только, упаси Бог, вы вовсе не поручали мне расследовать убийство, понимаете? Строго говоря, частный детектив не может заниматься подобными вещами.
— Что же я вам поручаю? — недоуменно поинтересовался Грузенберг.
— Как это что? — в свою очередь удивился Натаниэль. — Вам же необходимо разыскать женщину, звонившую в полицию в тот вечер, верно? Вы сами об этом говорили!
— Да, конечно! Конечно, я поручаю вам разыскать эту женщину.
— Прекрасно. За это я берусь. Пока Офра подготовит документ, мы можем обсудить размеры оплаты. Но я так и не понял, кто становится моим клиентом: вы, Головлева или ее родственники?
— Я.
Розовски покачал головой в некотором сомнении.
— Скажите, Цвика, ваша подзащитная знает о том, что вы собираетесь обратиться за помощью к частному детективу? — спросил он. — Вы поставили ее в известность?
— Конечно, это противоречит правилам, — ответил адвокат, — но нет, не поставил. Я заручился согласием тех самых людей, которые пригласили меня защищать эту женщину.
— А если она по каким-либо причинам не захочет иметь дело с частным сыском?
— Не вижу этих причин. Думаю, она сама понимает, что полиция куда больше заинтересована предъявить обвинение ей, чем разворачивать новое следствие на столь шатких основах, как эти, — он кивнул на протокол допроса. — Родственники ее колебались недолго.
— Кто они, кстати? — спросил Розовски. — Вы говорите: родственники. Кто именно?
— Двоюродная сестра Головлевой и ее муж, Мирьям и Ицхак Шейгер. Я поставил их в известность о том, что собираюсь обратиться к вам за помощью, — сказал Грузенберг. — Они о вас слышали. Я сказал, что постараюсь убедить вас заняться нашим делом. Собственно говоря, я и самой Головлевой сообщил бы об этом, но не хотел зря обнадеживать.
Стоявший у окна спиной к адвокату Натаниэль удивленно на него посмотрел.
— Что значит — зря обнадеживать? — спросил он.
— Видите ли, Натан, я ведь знал, что вы в отпуске, — адвокат засмеялся. — У меня не было никакой гарантии, что вы пожертвуете отдыхом.
Розовски улыбнулся.
— Вы называли хитрецом меня, — сказал он. — Но вы сами хитрец, Цвика. Я-то думал, что вы случайно позвонили мне домой.
— Каюсь. Но у меня не было другого выхода.
— Ну ладно. — Розовски отошел от окна, но сел не за стол, а во второе кресло для посетителей, напротив адвоката, по другую сторону журнального столика. — Перейдем к делу.
Адвокат мгновенно посерьезнел, подобрался. Взгляд его стал цепким и сосредоточенным.
— Вы ничего не рассказали о результатах обыска. Разве полиция не проводила обыск в квартире Мееровича?
— Разумеется, проводила.
— У вас, случайно, нет полицейского протокола?
— К сожалению.
— Действительно, к сожалению… Насколько я понимаю, обыск не дал никаких результатов.
— Абсолютно.
— Отпечатки пальцев?
— О телефонном аппарате и дверной ручке я уже говорил. На всем остальном — только убитого. И в нескольких местах — в том числе, увы, и на рукоятке ножа — подозреваемой.
— Как она объяснила это?
— Ну, это как раз просто: увидев кошмарную картину, первое, что сделала, — попыталась вытащить нож. Чисто импульсивно. В итоге — чуть вообще не потеряла сознание.
— И под ее отпечатками нет других?
— Преступник, видимо, действовал в перчатках.
— Или же не существовал… — тихонько заметил Розовски.
Адвокат сделал вид, что не слышит.
— А в ее квартире? Которую она снимает?
— Снимают для нее родственники, — поправил адвокат.
— Да-да, конечно. Что там дал обыск?
— Не могу сказать. Полицейские не предъявили никаких улик. Думаю, они обыскивали и ту квартиру с тем же эффектом.
— А как со мной? Могу я осмотреть ее квартиру? — спросил Натаниэль после небольшой паузы. — В вашем присутствии, разумеется.
— У меня есть ключи.
— Когда мы можем это сделать?
— Хоть сейчас.
— А что говорит экспертиза по поводу времени убийства?
— Это второй момент, благодаря которому мне удалось добиться ее освобождения, — сказал адвокат. — Экспертиза указывает на время несколько более раннее, чем восемь часов. Как вы помните, по словам Головлевой, она появилась в квартире Мееровича именно в восемь. Эксперты считают, что смерть хозяина квартиры наступила примерно за полчаса до этого. Или даже за сорок минут. Но поскольку Головлева не имеет алиби на этот час — плюс остатки ужина, — полиция не очень доверяет ее показаниям относительно времени приезда.
— Ясно… Только что вы сказали, что ее освободят сегодня в… во сколько?
— В восемь вечера.
— Тогда второе, — сказал Розовски. — Прошу вашего разрешения на немедленную после освобождения беседу с этой дамой.
— Возражений нет.
— У вас нет, — уточнил Натаниэль. — А у вашей подзащитной?
— Думаю, тоже не будет.
— Надеюсь. И третье: поговорить с родственниками.
— До Головлевой или после? — уточнил Грузенберг, тщательно записывавший все это в миниатюрный блокнот.
Розовски немного подумал.
— До, — ответил он. — Сразу же после осмотра квартиры. А сейчас, если вы не возражаете, мне нужно дать указания моим помощникам.
Адвокат поднялся.
— Я подожду вас в машине, — сказал он.
Едва за Грузенбергом закрылась дверь, как в кабинет неторопливо вплыла Офра с очередной порцией кофе. Следом за ней вошел Алекс Маркин. Вид у обоих был виноватый.
— Что? — грозно спросил Натаниэль. — Оказывается, мне ни на день нельзя оставить службу? Агентство мгновенно превращается в ночной клуб, работающий днем? А ты, Офра, зря подлизываешься, кофе я больше пить не буду.
— Я не подлизываюсь, — оскорбленно ответила Офра. — А кофе я принесла вовсе не тебе. Алекс сегодня еще не пил. Поскольку ты всегда вызываешь его после ухода клиента, я позаботилась. Тебе бы это и в голову не пришло.