не заинтересованных в расширении ареала деятельности корпорации, более того, заинтересованных в максимальном его сокращении и поэтому скупающих акции через подставные российские фирмы. «Нам обещаны большие «бабки», кореш, — сказал Слон. — И мы их отработаем».
После этого в адрес Олега начались угрозы. Но вскоре прекратились. «Наезжающие» взяли странную паузу. Однако по всему чувствовалось: должно что-то произойти. И вот…
— Да-а! — озадаченно выдохнул Лагно, выслушав вдову Виниченко. — Ох, как трудно тут что-то комментировать!..
Покачал головой. Поднялся с кресла, прошелся по кабинету из угла в угол.
— Людям, реально способным в наше, извините, паскудное время сделать что-то полезное для страны, просто указывают на их место. Так сказать, у параши… А ведь эта парадоксальная бесцеремонность Слона обоснована чем-то большим, чем «огромные бабки»!
Виниченко усмехнулась:
— Мне это было ясно с самого начала. В администрации области у Олега есть… был друг. И Олег советовался с ним. Так тот сказал: лучше, мол, продай. Потому как лоб расшибешь, пытаясь одолеть цепочку, на одном конце которой местные «бандюки», на другом — люди из Госкомимущества и правительственных структур, а между ними — не последние лица в областной администрации, регулярно подчеркивающие свою преданность курсу реформ и лично президенту. Вот так!.. — Она замолчала.
— Ну, тут все понятно… — задумчиво пробормотал полковник. — Зарубежные фирмы хорошо проплачивают, так сказать, сквозным образом, возможность перепрофилирования, а то и приостановки деятельности предприятий-конкурентов… Скажите, каков был характер угроз вашему мужу?
Виниченко все же не совладала с собой. Губы ее задрожали, глаза подернулись ледком выступивших слез.
— Я… я точно не знаю… Извините… — она достала из сумочки платок, промокнула уголки глаз. — Олег… он до последнего момента мне не рассказывал — не хотел расстраивать. Потом… потом обрисовал… в общих чертах. Но последний раз… самый последний раз… я сама слышала: сняла осторожно трубку параллельного на кухне. Они сказали: нам, мол, надоела возня милицейских и прокурорских расследований вокруг трупов глупых, несговорчивых людей. Из-за нее идут волны резонанса в прессе, излишне «возбухают» патриоты. Именно так и выразились. А дальше: ты, мол, парень, не строй иллюзий по поводу своей громкой героической смерти. Все произойдет тихо и бесследно. Ты просто умрешь. Если, конечно, не передумаешь…
— Как-как? — встрепенулся Лагно. — Тихо и бесследно?!
— Да… а что? — подняла на него свои красивые встревоженные глаза посетительница.
— Скажите… вы первой обнаружили… — Лагно ушел от ответа и замялся, изыскивая поделикатнее синоним слову «тело».
— Я понимаю, Игорь Константинович, — тихо произнесла Виниченко. — Когда я вернулась из булочной, у Олега пульс уже не прощупывался. Он лежал навзничь на диване. В своем кабинете.
— Значит, инфаркт… Обширный… Вас поразило только совпадение этого факта с угрозами вашему супругу?
— Не только! В том-то и дело, что не только! На лице Олега… мертвого… застыла маска ужаса… дикого страха… — ее губы опять задрожали.
Полковник поднялся, налил в рюмку вдовы еще «Двина», подал ей.
— Выпейте… Лена! Выпейте… и постарайтесь успокоиться, — Лагно не узнавал своего голоса. — Я… мы… все, что можем… мы сделаем. Обещаю. Только одна просьба: о нашем с вами разговоре… — Он, наклонившись к Елене, приложил палец к губам.
— Я понимаю, — кивнула Виниченко.
Она поставила рюмку на стол. Руки ее чуть подрагивали, лицо порозовело.
— Все будет сохранено в тайне… товарищ полковник!
Вдова так по-детски выразила готовность конспирироваться, что Лагно не выдержал, улыбнулся. Получилось — ей. Ободряюще.
ПОХИЩЕНИЕ
Оперуполномоченный уголовного розыска муниципального отдела милиции терял терпение.
— Стоп-стоп-стоп, сначала давайте! Вы пришли в милицию, или как?
Кузьма Леонидович кивнул, чувствуя, что исчерпал запас аргументов.
— Ну? Вы должны конкретно указать в своем заявлении: кто, по какой причине вам угрожает, в чем выражается угроза. Так?
Баранов опять кивнул, заерзав на стуле под колючим взглядом опера.
— Спрашиваю еще раз: чем именно угрожали вам эти люди на «Форде»?
— Видите ли… они в целом… как бы ничем конкретно не угрожали, вернее, не сказали, что именно со мной сделают в случае отказа… Но они уже позвонили мне домой, спросили, не передумал ли я. Я ответил, что не желаю иметь с ними дела.
— Дальше.
— Разговаривал со мной тот, который назвался Аркадием Семеновичем. Он сказал, что, мол, завтра я непременно передумаю. Ну, и опять предлагал работу в их фирме… или просто продать им мой прибор…
— То есть они приглашали вас на выгодную работу? Хорошо оплачиваемую?
— В общем да, но…
— А вы за это на них заявляете? — губы опера тронула язвительная усмешка.
— Дело не в предложении работы! — Баранов чувствовал, что покрывается липким потом от напряженного и бестолкового разговора. — Дело в том, что они любой ценой решили завладеть моим прибором!
— А завладели?
— Н-нет, — Кузьма Леонидович нервно передернул плечами. На лысине обильно выступила испарина. — Но… не сегодня-завтра завладеют, если вы мне не поможете.
— Прибор — ваша собственность?
— Это не моя собственность, а мое изобретение.
— Тогда государственная?
— Да нет же!.. Детали, элементы, узлы, источники питания я добывал в разное время в разных местах. Формулу жидкого компонента вывел сам. Если судить по месту, так сказать, дислокации прибора, он скорее — собственность института…
— А институт ваш — режимный, господин Баранов! — милицейский визави Кузьмы Леонидовича выщелкнул из пачки сигарету; прикурив от серебристой зажигалки «Зиппо», со смаком затянулся. — А это что значит? А? — Опер выпустил тугую струйку дыма прямо перед собой. Получилось — в лицо собеседнику. — А это значит, что никто так вот просто из института вашего ничего не вы-не-сет. Верно излагаю?
— Вы меня извините, товарищ старший лейтенант, но это… по Ленину называется подменой тезиса.
— Ну, положим, Ленин сейчас не в ходу, — старлей, чье звание Баранов «считал» с погон висевшего в дальнем углу кабинета кителя, недовольно скривился. — А что вы хотите сказать?
— Только то, что группа неизвестных лиц неясно для каких целей хочет приобрести аппарат, который в руках преступников, обладающих определенными способностями, может натворить немало бед! И если уж они поставили перед собой цель, то при нынешнем, простите, бардаке…
— Пардон, — перебил опер. — Это какие способности вы имеете в виду?
— К-какие? — переспросил Баранов, которого «осадили» как раз беспардонным образом, и почувствовал, как угасает его запал. Аркадий Семенович был, похоже, прав: то ли государственной силовой структуре нет никакого дела до беды, с которой он пришел, то ли тут просто не тот уровень, где его могут адекватно понять. — Способности к суггестии, то есть внушению… Еще способность к экстрасенсорике, наличие сильного биополя…
— A-а, как у Антона Кашпирова, что ли? — откровенно усмехнулся старлей. — Так это все не по нашей части, отец! Это тебе надо топать в Минздрав!
Кузьма Леонидович, отфиксировав этот сознательный и уничижительный переход на «ты», поднялся со стула. В кабинет заглянул патрульный сержант.
— Аскольдыч, занят?
— Давай-давай! — собеседник Баранова сделал приглашающий жест. А для Кузьмы Леонидовича продолжил насмешливо: — Так что экстрасенсами, отец, мы не занимаемся!
— Хорошо, — Баранов, внутренне мечась между чувством оплеванности и ощущением ошибки в адресе обращения, пошел к выходу. — Извините, — добавил, не глядя на милиционеров.
— Чего это он? — растягивая рот в глупой улыбке, поинтересовался сержант, подойдя к столу.
— Пре-сту-пле-ние на почве экстрасенсо-орики! — сделав страшные глаза, глухо произнес опер, и оба весело рассмеялись.
— Явный шизо, — покрутил пальцем у виска сержант. — Везет тебе на них…
Кузьма Леонидович стоял на заполненном разным запыленным хламом балконе собственной квартиры, расположенной на пятом этаже блочной девятиэтажки, и смотрел вниз, во двор, где в тени, под липами сидели молодые мамаши с колясками и бабульки из его и соседнего подъездов, а в песочнице сосредоточенно возился карапуз.
Мирная картина тихого московского двора успокаивала. Но Баранов понимал, как может быть обманчиво это спокойствие.
Мысль, которая занимала его в данный момент, заключалась в единственном, коротком и кричащем вопросе: КТО?!.. Кто «сдал» этим апологетам частной медицины его «Бакалавр»?! Ведь он не афишировал своих исследований, не отчитывался, по крайней мере в последние полтора года, об этапах работы над аппаратом!
Пойдем методом исключения, решил Кузьма Леонидович. Проректор по хозяйственной части? Отпадает: из бюджета разработка Баранова уже полтора года как не финансируется, спонсоров у Баранова нет. Это во-первых. А во-вторых, проректор имеет весьма смутное представление о конкретном содержании и ожидаемом результате исследований, а вероятнее всего давно забыл о них. Так. Декан, утверждавший в свое время статью расходов факультета? Он в курсе общего направления исследований Кузьмы Леонидовича. Но в связи с тем, что факультет в последнее время погряз в проблемах элементарного выживания, не знает о практически достигнутых результатах. Завкафедрой — аналогично. Сменные вахтеры? Уборщица? Ха-ха-ха! Остается…
У Баранова учащенно забилось сердце. Остается не только знающий суть его изысканий, но и испытавший ее на себе Петр Григорьевич Пинегин! Григорьевич? Друг детства?!..
Кузьма Леонидович, ошарашенный собственной догадкой, прошел в комнату; действуя в каком-то автоматическом режиме, набрал телефонный номер физиотерапевтического кабинета одной из поликлиник Северо-западного округа, где трудился его старый и верный приятель.
— Слушаю, физиотерапевт! — прозвучал в трубке знакомый басок Пинегина.