— Почему же? — Розовски нахмурился. — Что значит — невозможно арестовать? Нет доказательств?
Давид покачал головой.
— Нет преступника, — сказал он.
Розовски фыркнул.
— Извини, Давид, но, в таком случае, я вообще перестаю понимать, чего ты хочешь. Если нет преступника, то нет и преступления. Именно так считают в полиции, если не ошибаюсь. Я, кстати, считаю точно так же. Чего же в таком случае ты требуешь от меня?
Давид Гофман несколько раз вздохнул, зажмурился. Открыл глаза и внимательно посмотрел в глаза своему старому другу.
— Я неправильно выразился, — сказал он. — Преступника нет здесь и сейчас. Но я знаю его. Я знаю, как его зовут и где он жил.
— Где же?
— В Цфате, — спокойным голосом сказал Гофман.
— В Цфате? — Натаниэль покачал головой. — Очаровательное место. Вообще, мне нравится Галилея. Жаль, что я так привык к нашему сумасшедшему Тель-Авиву. Кстати, там сейчас мама гостит, у родственников, я ее неделю назад туда отвозил. Конечно, я бы с удовольствием съездил еще раз, но…
— Ты не понял, — сказал Гофман. — Я говорю совсем о другом Цфа-те. В том Цфате ты еще не был. И не мог быть. И вряд ли тебе удастся туда съездить.
— Другом Цфате?
— Да, потому что убийца моего лаборанта умер триста восемь лет назад. Его звали Давид Сеньор, он был раввином и каббалистом и жил в Цфате в тысяча шестьсот восемьдесят шестом году.
После этих слов Гофман одним глотком выпил успевший остыть кофе и удовлетворенно уселся в кресло.
— Я-то думал, что это корреспондент перегрелся на солнце. Или перебрал. А дело вовсе не в корреспонденте. Что ж, при случае непременно извинюсь перед ним за необоснованное подозрение, — сказал Розовски после продолжительной паузы.
Гофман наблюдал за ним с легкой усмешкой. Казалось, сказав главное, Давид мгновенно успокоился.
Впрочем, изумление Натаниэля было не столь сильным и не столь продолжительным, как, видимо, ожидал Давид. После еще одной, вполне естественной, паузы Розовски в свою очередь улыбнулся — с несколько неопределенным выражением — и неторопливо произнес:
— Можешь мне не верить, но, честно тебе скажу: я ожидал чего-то подобного. Только, пожалуйста, не зачисляй это ощущение по разряду какой-то мистики. Просто экспресс-анализ сказанного… — Он вздохнул. — Ладно, Давид, рассказывай, слушаю тебя. Не думаю, что имя предполагаемого преступника и время его жизни — это вся информация, которую ты собирался мне сообщить.
— Ты прав, — Гофман кивнул. — Конечно, я пришел к этому выводу по причинам, на мой взгляд, достаточно веским. — Он заглянул в пачку сигарет, лежавшую на столе. — У тебя больше нет сигарет?
— Я же сказал — пытаюсь бросить курить, — хмуро ответил Розовски. — Пытаюсь — и только. Без всякого успеха, так что… Сигареты возле телефона, на тумбочке.
Давид Гофман поднялся с места, неторопливо прошелся по комнате. Видно было, что он не столько хотел курить, сколько собраться с мыслями. Так же медленно он распечатал новую пачку, вытащил сигарету и только после первой затяжки повернулся к детективу.
— Итак? — повторил Розовски.
— Итак, для начала я попробую связно изложить суть дела… — Он откашлялся. — История с проклятьем Давида Сеньора достаточно хорошо известна среди историков, занимающихся средневековой каббалой, в частности, цфатскими каббалистами.
— Я не историк и не каббалист. Кто такой Давид Сеньор?
— Потомок знаменитой семьи испанских евреев, которые вынуждены были в 1492 году бежать от преследований инквизиции в Турцию. Прадед Давида Сеньора, знаменитый дон Авраам Сеньор, был министром королевы Изабеллы. Но и это не спасло его в те времена. Дон Авраам Сеньор вынужден был креститься, а некоторые его родственники — прямые предки Давида Сеньора — бежали из страны… Он родился в Измире — там, где жил Шабтай Цви, старший его современник, впоследствии — самый знаменитый из лже-мессий. Специалисты считают, что именно общение юного Давида с шабтианцами и повлияло на все дальнейшее.
— На что именно?
— Ну, сначала — на желание изучать Каббалу. Он приехал в Цфат именно с этой целью — слава цфатских знатоков и учителей Каббалы разносилась далеко по всему тогдашнему еврейскому миру. Несколько лет учения там я опущу, если не возражаешь.
— Не возражаю. Честно говоря, я вообще не понимаю пока что, как все это связано…
— Не перебивай, пожалуйста. Думаю, через несколько минут ты все поймешь… На чем я остановился?
— На том, что несколько лет учения ты опустишь.
— Ах, да… Так вот, в 1686 году уважаемые и авторитетные раввины — Лев Бен-Ари и Шимон Бар-Коэн — впервые столкнулись с рабби Давидом Сеньором. До них дошли свидетельства того, что Давид Сеньор делает прозрачные намеки на особую миссию, уготованную ему Всевышним. Однажды он даже заявил, что душа умершего к тому времени Шабтая Цви переселилась в него и с некоторых пор он чувствует особый смысл в собственном существовании.
— Подобные утверждения могли оцениваться как еретические? — спросил Натаниэль.
— Нет, в общем-то. Учение о реинкарнации…
— О чем, о чем?
— Реинкарнация — переселение душ, — пояснил профессор.
— О Господи… — пробормотал Натаниэль. — Уж не веришь ли ты сам в эту чушь?
Профессор неопределенно пожал плечами.
— Может быть, чья-то душа переселилась в тело твоего лаборанта? А потом взяла да и улетела? — невесело пошутил Натаниэль. — Если так, ты хочешь сообщить мне ее приметы? Разыскивается душа такого-то… Сумасшедший дом! Хотя, с другой стороны, Израиль всегда чуть-чуть смахивал на сумасшедший дом. Сейчас в особенности.
— Нет, я вовсе не об этом. Ты будешь слушать или нет? — нетерпеливо спросил Гофман.
— Да слушаю я, слушаю… — проворчал Розовски. — Сам не знаю почему…
— Так вот, учение о реинкарнации не противоречит взглядам некоторых каббалистов, не в этом суть конфликта, а в том, что речь шла именно о лже-мессии и еретике Шабтае Цви. Рабби Ицхак Лев Царфати попытался сгладить конфликт. На первых порах это ему удалось. Но вскоре отношения цфатских каббалистов с новоявленным мессией вновь обострились. Дело в том, что Давид Сеньор, как оказалось, занимался в Цфате не только высокой, но и практической каббалой. Практическая каббала — это магия, — пояснил профессор. Натаниэль Розовски кивнул и ничего не сказал. На лице у него явно отражались скука и разочарование. Словно не замечая этого, профессор продолжал: — Как сказано в документах, «он говорил заклинания, смешивал краски, предсказывал будущее». Не очень ясно, кстати говоря, вот, например — «смешивал краски»… Что имеется в виду?
— Уж не живопись ли? — лениво предположил сыщик.
— Что ты, нарушить запрет на изображение… — Давид столь выразительно замахал руками, что Натаниэлю на миг по-настоящему стало стыдно. Потом он просто разозлился, но промолчал.
— Вряд ли это возможно, — не замечая его раздражения, продолжил Гофман. — Даже для еретика, подобного Давиду Сеньору. Видимо, речь идет о каком-то виде магии, не знаю. Или об алхимии. Некоторые из каббалистов занимались ею, например, Леви Бен-Бецалель из Праги… Впрочем, это неважно, не исключено, что о Бен-Бецалеле это всего лишь легенды, как и легенда о Големе, которого он, якобы, создал в Праге… Важно другое. Не то чтобы раввины осуждали эти занятия, но, во всяком случае, подобное считалось недостойным истинного мудреца. Видишь ли, практическая каббала — это что-то вроде белой магии. А учителя высокой каббалы считали, что грань между белой магией и желанием обратиться к темным силам слишком тонка и лучше благочестивым людям держаться от нее подальше… Какая-то темная история, имевшая место там, заставила их вновь выступить против Давида Сеньора. На этот раз они добились того, что в синагоге Бейт-Давид, в присутствии уважаемых горожан и всех раввинов, Давид Сеньор был отлучен от общины и обречен на изгнание. Далее судьба Давида Сеньора кроется во мраке неизвестности. Одни ученые считают, что он отправился на юг, в Египет, там принял мусульманство (подобно своему кумиру Шабтаю Цви) и благополучно скончался. И что в Египте до сих пор живут некоторые потомки его и его немногочисленных последователей. По мнению других, Давид Сеньор уехал в прямо противоположном направлении — на север, в Восточную Польшу, где среди местных евреев оставалось множество тайных шабтианцев. В таком случае он, скорее всего, погиб во время Уманьской резни, устроенной гайдамаками. — Гофман замолчал.
— Все? — спросил Натаниэль. Спросил несколько разочарованно. Его, против желания, начинал увлекать рассказ профессора. Все это походило на волшебную сказку и совсем не напоминало то, с чем Натаниэлю приходилось сталкиваться ежедневно: мошенничество, слежки мужей за женами и наоборот, подлоги и тому подобное.
Гофман докурил наконец сигарету, вернулся к своему креслу и сел напротив сыщика.
— Теперь самое главное, — сказал он, почему-то понизив голос. — После провозглашения херема[2], перед тем как уйти в изгнание, Давид Сеньор передает раввинам послание и написанную им книгу. С этой книгой связана самая загадочная и темная страница в истории несостоявшегося мессии Давида Сеньора. — Давид Гофман сделал паузу, чтобы оценить реакцию товарища. Лицо Розовски, при всей его заинтересованности, было абсолютно непроницаемым. В послании говорилось, что он прощает своих гонителей, считая недостойным потомка царя Давида (это утверждение, кстати, было сделано им в первый и единственный раз) унизиться до вражды с ограниченными и невежественными людьми. Мало того, в своем прощении он готов поделиться с ними самыми сокровенными знаниями, обретенными им за последние годы. И для этого он передает раввинам Бен-Ари, Бар-Коэну и Царфати книгу, раскрывающую суть его собственной природы. Книгу «Сефер ха-Цваим». Это, разумеется, не подлинное название, так назвали книгу впоследствии. Она очень своеобразно оформлена — отдельные буквы окрашены разными красками. Таким образом автор, видимо, стремился привлечь внимание читателя к самым важным своим мыслям… Естественно, раввины пожелали прочесть эту книгу.