— Еще бы, — Натаниэль кивнул. — Мгновенно превратиться из чуть романтичного помощника рыцаря-мужа в убийцу неизвестного человека. И тогда ты решил инсценировать самоубийство?
Габи кивнул.
— Мне больше ничего не пришло в голову. В сейфе лежал револьвер. Точно такой же, как тот, который мне вручил Бройдер в кафе. Я вышел в сад, выстрелил из него в землю, потом вернулся и положил под руку убитому. Хорошо, что это были револьверы — гильзы остались в барабане, не пришлось искать, как было бы в случае с пистолетом…
— Но ведь экспертиза могла бы определить, что стреляли из другого револьвера.
В голосе Гольдберга появилась легкая насмешка, когда он ответил:
— Экспертиза? Не ты ли учил меня не доверять экспертам, поскольку те слишком субъективны и самоуверены. Револьвер той же системы и того же калибра, пуля деформирована, стреляная гильза в барабане… Какая экспертиза, Натан? Любой эксперт будет загипнотизирован уликами.
— Ученичок… — Розовски криво усмехнулся. — Говоришь так, будто я должен гордиться твоими способностями. Но он прав, — Натаниэль повернулся к Маркину. — Единственным проколом оказалась левая рука. Наш друг не знал, что Розенфельд был левшой.
— Естественно. Я же видел его впервые в жизни…
— А второй револьвер?
— Унес с собой.
— Та-ак… — Розовски подошел к столику, помедлил немного, потом налил коньяку в пустую рюмку. Протянул рюмку Габи. Тот молча выпил.
— Тебя шантажировали? — спросил Натаниэль холодно.
Гольдберг кивнул.
— Рассказывай.
— Через три дня после…
— После убийства, — прежним холодным тоном подсказал Натаниэль.
— Да. Она позвонила снова.
— Галина Соколова?
— Да. Она… — Габи замолчал. — Дай мне еще коньяку, — попросил он.
— Наливай сколько хочешь, — равнодушно разрешил Натаниэль. — Но, будь добр, продолжай рассказ. И пожалуйста, без этих эмоциональных пауз. Они выглядят неестественно.
Гольдберг выпил одну за другой две рюмки коньяка.
— Хорошо, — ответил он. — Дальше. Она заявила, что теперь я должен получить деньги.
— Тридцать тысяч?
— Пятьдесят, — поправил Габи. Он даже позволил себе слегка улыбнуться, видимо, алкоголь оказал на него успокаивающее действие. — При условии, что я выполню еще одно поручение.
— Ах, вот оно что… — протянул Розовски. — Того же рода?
— Ну, можно сказать.
— Шмуэля, — догадался Розовски.
— Да. Дама сообщила, что Шмуэль передаст мне деньги ночью, в три часа, на выезде из города, на мосту. Правда, она не сказала, что это будет тот же человек, который выдавал себя за Розенфельда. Просто проинструктировала меня, как я должен поступить. Она добавила, что этот человек знает о моем участии, что он под подозрением у полиции и в случае ареста все свалит на меня.
Натаниэль долго молчал, пристально глядя на оживившееся после коньяка лицо Габи. Оживление последнего тут же исчезло, он сделался еще мрачнее, чем в начале вечера.
— Н-ну хорошо, — наконец сказал Розовски. — Что ты собираешься делать теперь?
— Не знаю, — пробормотал Габи еле слышно. Он как-то сразу обмяк. — Я хочу поскорее избавиться от… от этого кошмара… Забыть, — Гольдберг заговорил сбивчиво и торопливо, словно быстротой слов надеясь придать им убедительность. — Я… сначала я вообще хотел немедленно выбросить револьвер. Но потом подумал, что в этом случае они от меня не отстанут.
— А деньги? — спросил Натаниэль. — Деньги ты получил?
Габи молча кивнул. Розовски задумчиво сказал:
— Видишь, Алекс, как незаметна грань между желанием совершить добро и преступлением.
— Ну да, — горячо подхватил было Габи, не сразу почувствовав иронию в словах шефа. Но поймав ледяной взгляд Маркина, снова замолчал.
— И куда же ты дел револьвер?
— Все в соответствии с полученными инструкциями. Прийти на стоянку рядом с улицей Шаараим, найти там белый «Ситроен» номер тридцать семь четыреста пятьдесят один двести. Положить сверток с револьвером в незапертый багажник.
— Чья машина?
— Не знаю.
Розовски вытащил сигарету из красной пачки, закурил.
— Ну-с, так… — сказал он. — У меня больше нет желания тебя слушать. Все, что нужно было, я выслушал. Теперь нужно решить, что с тобой делать.
— Странный вопрос, — заметил Алекс. — Звони в полицию, и пусть он излагает свои мотивы в суде.
Гольдберг вздрогнул, но головы не поднял и не сказал ни слова. Розовски, задумчиво пуская дым, смотрел на его фигуру, скорчившуюся на краешке стула.
— В полицию я, пожалуй, позвоню, — медленно произнес он. — Не вообще в полицию, а инспектору Ронену Алону, который ведет расследование по убийству Ари Розенфельда и Шмуэля Бройдера.
Алекс, на всякий случай, ближе подошел к Гольдбергу. Впрочем, тот явно не собирался спасаться бегством. Его поза не изменилась.
Натаниэль резким жестом раздавил сигарету в пепельнице, сказав: «Ну и гадость ты куришь, Габи», — и подошел к тумбочке с телефоном. Поднял трубку, послушал длинный гудок. Снова положил ее на место.
— Вот что, — обратился он к Габи. — Я, пожалуй, дам тебе шанс.
Гольдберг впервые поднял голову и со смутной надеждой посмотрел на хозяина квартиры.
— Я позвоню инспектору Алону, — сказал Натаниэль, — и попрошу его приехать сюда. Мы сделаем вид, что ты ничего мне не рассказывал. Во всем признаешься инспектору, ясно? Это будет явка с повинной, чистосердечное раскаяние, и так далее. Не исключено, что по окончании дела и перед судом тебе даже предложат «сделку с правосудием» — ты заявишь о своем согласии на сотрудничество с органами полиции и — в дальнейшем — с судебной властью. В результате немедленно перейдешь из разряда обвиняемого в разряд свидетеля. Соответственно, и приговор получишь иной — существенно более мягкий.
Маркин, похоже, был разочарован.
— Не думаю… — начал было он, но Розовски жестом остановил его.
— Потом подискутируем, хорошо? — сказал он. — Габи, ты как — согласен?
Гольдберг кивнул.
— Согласен, — сказал он внезапно севшим голосом.
Натаниэль поднял телефонную трубку и набрал номер домашнего телефона инспектора Алона.
— Ронен, привет. Я не оторвал тебя от телевизора? Какой счет? В пользу «А-Поэль» — Хайфа? Поздравляю. Нет? Извини, я думал, что ты за них болеешь… — Он некоторое время терпеливо слушал эмоциональное изложение баскетбольного матча, механически кивал, словно соглашаясь с невидимым собеседником. Запал Ронена Алона кончился примерно через три минуты, после чего Розовски наконец сказал: — Ты можешь приехать ко мне? Сейчас, конечно. По очень важному делу. Какому именно — сказать не могу.
Голос Натаниэля звучал настолько убедительно, что инспектор согласился почти без возражений.
— Ну вот, — сказал Розовски, положив трубку. — Минут через пятнадцать он приедет.
Ждать пришлось даже меньше. Инспектор появился через десять минут. Окинув всех троих недовольно-удивленным взглядом, он сказал:
— Очень интересно. Тебя выгнали из офиса, Натан? И нужна моя помощь?
Розовски не принял шутливого тона.
— Габриэль Гольдберг, работавший до недавнего времени стажером в моем агентстве, желает тебе что-то сказать. Это официальное заявление, — и сдержанно кивнул Габи.
Габи поднялся.
— Я хочу признаться в убийстве Ари Розенфельда и Шмуэля Брой-дера. Готов дать показания представителям полиции и предстать перед судом. — Произнося эти слова голосом, лишенным какой бы то ни было эмоциональной окраски, он смотрел не на инспектора, а на Натаниэля.
Ронен Алон медленно прошел к дивану, сел. Некоторое время смотрел на Габи. Перевел взгляд на Натаниэля, потом на Маркина.
— Очень интересно, — сказал он.
— Предупреждаю заранее, — заметил Натаниэль. — Никакого давления с нашей стороны на Габи оказано не было. Верно, Габи?
Гольдберг подтвердил.
— Более того, — продолжал Натаниэль, — у меня и в мыслях не было подозревать собственного сотрудника… бывшего сотрудника, — поправился он, — так что все это можно рассматривать как чистосердечное признание в чистом виде. Как в учебнике по криминалистике.
— Ну да… — с сомнением протянул Алон. — А что же так? — спросил он у Гольдберга. — Совесть замучила?
Снова вмешался Розовски.
— Думаю, ты поймешь из показаний.
— Ладно, — произнес инспектор. — Что ж, пойдем. Отвезу тебя в Управление… Я даже не прихватил наручников. Будем надеяться, что они не понадобятся.
— Можешь не сомневаться… — подтвердил Розовски. — Кстати, окажи старому приятелю услугу.
— Какую? — подозрительно спросил Алон.
— Алексу сегодня какой-то тип помял машину. И смылся. Номер мы успели записать. Узнай в Управлении — чья машина. Вот номер, — он протянул инспектору бумажку. Тот посмотрел, прочитал:
— Тридцать семь четыреста пятьдесят один двести.
— Белый «Ситроен», — добавил Маркин.
— Хорошо, — сказал инспектор. — Позвони завтра. Постараюсь узнать.
— Что скажешь, Алекс? — спросил Натаниэль после того, как Габи в сопровождении инспектора Алона покинул его квартиру.
— А что бы ты хотел услышать? — угрюмо спросил Маркин. — Если о расследовании, то я ведь ничего не знаю и ничего не могу сказать. А вообще-то — противно.
— Да… — Розовски сел в кресло, устало протер глаза. — Подумать только — они ровесники.
— Кто?
— Габи и мой Йосеф… — Он посмотрел на фотографию сына, стоявшую на книжном шкафу. — Ты прав, Алекс, паршивое состояние. Наш сотрудник оказывается преступником. А ведь мы как будто были друзьями. Ну, не друзьями, но, во всяком случае, я к нему хорошо относился… — Розовски налил рюмку, выпил, сморщился. — Какая гадость эти французские коньяки. Парфюмерия с большими амбициями… Что это мне взбрело в голову попросить у Давида именно коньяк? Уж лучше бы водки привез. — Он повертел в руке пачку «Данхилла», с легким раздражением бросил ее на стол. — И сигареты — гадость.
— Да, Натаниэль, я вижу — ты совсем скис, — заметил Маркин. — Неужели ты и в полиции был таким же?