Вместо этого через три дня ему позвонил поставщик, извинился и сообщил, что партию перехватили, поэтому сделка не состоится. Баренбойм перестал мечтать и позвонил покупателю.
— Вот тут-то все и началось, — мрачно сказал он.
Услышав, что Баренбойм вынужден отказаться от сделки, покупатель немного помолчал, а потом сказал:
— А кто оплатит мои издержки?
Баренбойм чуть не выронил телефонную трубку.
— Какие издержки?! Я же ни шекеля…
— Зато я, и не один.
Покупатель объяснил, что в ожидании товара он взял кредит («Под приличный процент»), снял склад («На очень жестких условиях») и прочее.
— Либо ты все это оплатишь, — сказал он, — либо… — и повесил трубку.
— Что мне теперь делать?
Розовски хотел послать Баренбойма подальше, посоветовав впредь думать получше и не пытаться лезть в неизвестное. Но у соседа был настолько беззащитный взгляд, что Натаниэль, тяжело вздохнув, потянулся к телефону.
— У вас сохранились номера телефонов? — буркнул он.
— Конечно, вот, — Баренбойм с готовностью протянул ему бумажку.
Розовски позвонил сначала по одному номеру, потом по другому. Его предположения подтвердились. Тогда он позвонил к себе в Управление.
И «покупатель», и «продавец» оказались одним и тем же лицом, неким Марком Копштейном, бывшим жителем Киева. Он уже не первый раз проделывал эту операцию. Давал объявление о наличии дешевого товара и объявление о готовности приобрести его, потом сообщал, в качестве «продавца», что, к сожалению, не может поставить товар, и, в качестве «покупателя», брал с простаков, попавшихся на удочку, некую компенсацию за издержки от несостоявшейся сделки. Судя по его цветущему виду, число бывших сограждан, не желающих отказаться от мысли разбогатеть, увеличивалось пропорционально росту алии.
— Согласись, я вел себя вполне порядочно, — сказал он полицейскому следователю. — Оба объявления — ио продаже, и о покупке — я давал на одной и той же странице газеты. Любой мало-мальски думающий человек обратил бы на это внимание и не стал бы звонить. Но мне попадались одни идиоты. Я даже не думал, что Горбачев выпустит в Израиль такое количество идиотов…
— А почему именно эфирные масла? — поинтересовался присутствовавший на допросе Розовски.
— Приятный запах, — мечтательно зажмурившись, сказал Коп-штейн. — Оч-чень приятный.
После чего отправился в суд, а потом — в тюрьму.
Правда, Баренбойм все-таки кое чему научился. Но главное — именно после этого случая Розовски окончательно утвердился в намерении открыть частное сыскное агентство.
И первых клиентов ему привел все тот же Баренбойм.
Вообще, реклама, которую ему создал сосед (теперь уже — бывший) намного превосходила ту, что иногда появлялась в газетах. А у самого Владимира дела постепенно пошли в гору. Видимо, какие-то задатки бизнесмена у него все-таки имелись.
— Ты, случайно, не домой? — спросил Баренбойм. — Мне в ту же сторону, могу подвезти.
Проблемы выбора больше не существовало.
— Домой, — сказал Розовски.
Некоторое время ехали молча. Баренбойм включил магнитофон. Из стереоколонок, укрепленных в глубине салона, послышалось:
На другом конце стола —
Тот, с которым я была,
Тот, с которым провела
Лучшие года, лучшие года…
Женский голос с легкой хрипотцой выводил нехитрую мелодию с нехитрыми словами, от которых Натаниэль почему-то немного разомлел. Баренбойм заметил это, улыбнулся:
— Нравится? Люба Успенская, слышал?
— Слышал.
— Жила в Америке, пела на Брайтоне, сейчас в основном в Москве.
…А потом мосты сожгла
Навсегда…
— У тебя случайно нет «Битлз»? — неожиданно спросил Розовски.
— Почему нет? Есть. Возьми в бардачке, там на любой вкус… Любишь вспоминать молодость?
— Молодость… Нет, просто мне под «Битлз» почему-то хорошо думается.
— Есть о чем?
— Еще бы.
Баренбойм поменял кассету. Они снова замолчали.
— Послушай, а ты так и не купил себе машину? — спросил Баренбойм. Они как раз проезжали по улице Ха-Масгер, сплошь заставленной автосалонами разных фирм. Плотно прижавшись друг к другу, предлагали свой товар «Вольво», «Мицубиси», «Субару», «Ровер». Даже «Лада», скромно примостившаяся рядом с именитыми соседями. Видимо, искрящиеся никелем, нарядные новенькие автомобили подсказали вопрос.
— Не купил.
— Почему?
Натаниэль пожал плечами.
— Не люблю железа. Идиосинкразия, наверное. Могу я иметь какую-нибудь странность? Эркюль Пуаро любит хвастаться, Шерлок Холмс играет на скрипке. Ниро Вульф непрерывно что-нибудь ест. А я терпеть не могу автомобилей.
— От скромности ты, пожалуй, тоже не умрешь, — Баренбойм засмеялся.
— Я и не собирался… — лениво сказал Натаниэль. — Обрати внимание, я сравнивал себя только с литературными героями.
— Я обратил. А чего ты не собирался?
— Помирать от скромности. Да и от другого тоже не собираюсь.
Баренбойм усмехнулся, искоса глянул на невозмутимого Натаниэля.
— Ну-ну…
— Володя, ты был знаком с Розенфельдом?
Баренбойм немного подумал.
— С каким? С Ари? Президентом «Интера»?
Натаниэль кивнул.
— Он же застрелился, — сказал Баренбойм. — Так мне говорили.
— Ты как моя бабушка. Ее спрашивали: «Сколько у вас было детей?» Она начинала считать: «Циля, Роза, Миша. Трое!» Ей говорят* «Как же трое? А Мулик?» — «Какой Мулик?» — «Который умер в двадцатом». — «Так он же умер!» — Розовски усмехнулся. — Так и ты. Я спрашиваю: «Ты был знаком с Розенфельдом?» А ты отвечаешь: «Так он же застрелился».
Баренбойм рассмеялся.
— Был, был знаком, — сказал он. — Не очень хорошо, но был.
— Чтоб ты знал, — нехотя сказал Розовски, — он не стрелялся. Его застрелили. Ты что, газет не читаешь?
Баренбойм покачал головой.
— Наши газеты… — сказал он. — Пусть наши газеты читает кто-нибудь другой. Ветераны второй мировой войны, дай им Бог здоровья. Им уже нечего терять… Нет, не читал. По радио слышал. Надо же! Убили. Ай-яй-яй, а как круто стоял… — он покачал головой. — Надо же… Это точно?
— Точно, точно, — проворчал Розовски. — Точнее не бывает.
— Да, дела. Так что ты скажешь? Надо человеку после этого иметь много денег?
Вопрос не требовал ответа.
— А что ты? — осторожно спросил Баренбойм. — Занимаешься этим делом, да?
Розовски ответил не сразу.
— Я еще сам не знаю — занимаюсь или нет. Между прочим, один мой знакомый полчаса назад утверждал, что это все разборки русской мафии.
— Ой, они везде русскую мафию сейчас видят. Какая там мафия! Ты бы у Шмулика Бройдера поинтересовался, как мафия такие дела делает.
— Шмулик Бройдер… — Розовски попытался вспомнить, где он уже слышал это имя. — Чем он занимается?
— Тем же, чем все мы будем заниматься, рано или поздно, — философски заметил Баренбойм. — Беседует со своими родителями.
— При чем тут его родители?
— Они умерли пять лет назад, — пояснил Баренбойм. — Шмулик тоже лежит на кладбище. Третий день.
— Почему?
Баренбойм огорченно вздохнул.
— На выезде из Тель-Авива ужасное движение, — сказал он. — На эстакаде. Три дня назад от Шмулика остались одни воспоминания. И безутешная вдова.
— Прямо эпидемия какая-то, — сказал Розовски. — Интересно, на каком месте в списке рискованных профессий находится профессия «русский бизнесмен»?
— Смотря где, — резонно заметил Баренбойм. — В Израиле, по-моему, довольно низко, а, скажем, в России — думаю, в самом начале списка. Где-то между альпинистом и космонавтом.
— При чем тут Россия? — Розовски пожал плечами. — Я говорю об Израиле. То Шмулик, то Розенфельд.
— Да, Розенфельд… К сожалению, я его почти не знал. Нечего рассказывать. О Шмулике кое-что знал, но вряд ли тебя это может заинтересовать, — сказал Баренбойм.
— Я сейчас сам не знаю, что меня может заинтересовать, — честно признался Натаниэль.
— Только не рассказывай мне сказки, — заявил Баренбойм. — Он не знает. Когда меня спрашивают, почем сейчас доллар, я тоже говорю, что не знаю.
— А кстати, почем сейчас доллар? — спросил Натаниэль.
— Я не знаю, — ответил Баренбойм. — Между нами, — он нахмурился, — я его, конечно, под машину не толкал, но… — он запнулся.
— Но?
— Иной раз руки, честно говоря, чесались. Не удивлюсь, если это тоже не случайность, — мрачно сообщил Баренбойм. — Хотя, конечно, все может быть, но связи Шмулика и его привычки, это… — Он не договорил, с сокрушенным видом покрутил головой. — Мафия… Скажут тоже. Будет тебе киллер изображать самоубийство! Нет, Розенфельд — это не мафия.
Больше они не разговаривали. Розовски думал о своем, Баренбойм — о своем.
«Вольво» остановилась у подъезда.
— Может, зайдешь? — спросил Розовски из вежливости.
— Рад бы, но… — Баренбойм постучал по циферблату своего «ро-лекса». — Некогда. Тетя Сарра дома?
— Нет, как всегда у родственников.
— В Беер-Шеве?
— На этот раз — в Цфате. У моей мамы пол-Израиля в родственниках.
— Будешь звонить — передай привет. — Вдруг Баренбойм оживился: — Слушай, ты так и не женился?
— Нет, а что?
— Давай познакомлю тебя с одной женщиной, — предложил Баренбойм. — Очень приличная женщина, тоже в разводе, детей нет. Бывшая москвичка, недавно приехала. С высшим образованием. Видная такая. А?
Розовски вздохнул.
— Зеев, — сказал он. — У моей мамы есть две хрустальные мечты: купить новую квартиру и женить меня вторично.
— Ну вот! — обрадовался Баренбойм. — Я же говорю! Записывай телефон. Скажешь, от меня.
— Ты не понял, — Натаниэль открыл дверцу. — Это мамина хрустальная мечта. Не моя.
Баренбойм пожал плечами.
— А-а… — разочарованно протянул он. — Ну ладно. Конечно, дело твое. Просто трудно одному… Так передай привет, хорошо?