Встречу ему полковник Щербатов назначил в кафе «Тихий омут» на Бережковской набережной, представлявшим собой нечто вроде катрана — места встреч высокопоставленных сотрудников спецслужб.
Николай Александрович увидел выходящего из такой же черной «Волги» на стоянке возле кафе полковника Щербатова с двумя телохранителями и направился через дорогу к нему. Вышедший в это время из кафе пожилой мужчина в хорошем светлом костюме достал сигарету, двинулся через дорогу к набережной и, встретившись на полпути с Николаем Александровичем, попросил огоньку. Генерал, задержавшись на мгновение, зашагал через дорогу дальше, не собираясь забирать зажигалку, и в тот же момент человек, попросивший огоньку, взорвался!
Взрыв был такой силы, что тело Николая Александровича взрывная волна отшвырнула на три десятка метров и сплющила об стену кафе. Чугунный парапет снесло в реку, две близстоящие машины перевернуло, а во всех домах, окружающих кафе, выбило стекла.
Генерал скончался, не приходя в сознание, на руках у полковника Щербатова. От самоубийцы, взорвавшего себя на глазах двух десятков свидетелей, не осталось ничего, если не считать зажигалки и клочьев костюма.
Очередная бутылка из-под пива со звоном грохнулась на крышу подъезда, и Потапов наконец осерчал настолько, что решил тут же разобраться с любителями выпивать и выбрасывать бутылки из окна вниз ради забавы.
В этот шестнадцатиэтажный дом на улице Рогова он переехал недавно, полгода назад, когда умер отец, доктор химических наук, бывший зав-лаб Курчатовского института, и квартира досталась Потапову в наследство. С отцом он особенно дружен не был, заезжал изредка, раз в два месяца, да встречался с ним иногда на его же даче в Горках, но мама такие встречи не одобряла, и Потапов сократил встречи с отцом до минимума, о чем сейчас жалел. Отец по сути был добрым человеком, а с матерью не ужился по причине увлеченности работой, отдавая ей (работе) все свободное время. Маме же хотелось, чтобы известный ученый-химик хотя бы изредка переставал быть исследовательской машиной и обращал бы на нее внимание чаще, чем два раза в год — в день рождения и на восьмое марта. Прожив с мужем двенадцать лет, она ушла от него и забрала сына, и Потапов вырос в Бибереве, в однокомнатной квартирке по улице Плещеева. Но не удивился, когда после похорон отца судебный исполнитель нашел их с мамой и прочитал завещание Потапова-старшего о передаче трехкомнатной квартиры в Щукино в собственность сыну. Вскоре Потапов переехал на новое место жительства, разобрал старье, которым была под завязку забита квартира отца, починил старую, но добротную, времен русского ренессанса, мебель, переставил все по-своему и впервые в жизни почувствовал себя человеком, не зависящим от квартирных условий.
Но не надолго.
Кто-то начал регулярно сбрасывать на крышу подъезда пустые бутылки, банки, пластиковые пакеты и объедки, что в конце концов довело Потапова до белого каления, так как два окна квартиры выходили аккурат на крышу подъезда, и осколки бутылок изредка залетали на кухню в открытое окно. Вдобавок ко всему мусор вонял, и запахи летом бродили по квартире еще те.
Вскоре он выяснил, что бросали бутылки с двенадцатого этажа жившие там не то армяне, не то азербайджанцы, снявшие квартиру в аренду. Связываться с ними не хотелось, но поскольку вызванный участковый сделать ничего не смог под предлогом: не пойман — не вор, Потапов решил действовать сам, и как только тихим майским вечером раздался звон, поднялся на двенадцатый этаж.
Мише Потапову исполнилось недавно двадцать девять лет. Работал он в оперативном Управлении антитеррора Федеральной службы безопасности под командованием полковника Щербатова. Служил в армии в десантных войсках, закончил юрфак МГУ, с малых лет занимался рукопашным боем, много читал, увлекся эзотерикой и даже женился — в двадцать один год, но прожил с молодой женой всего четыре месяца, после чего она погибла — утонула при невыясненных обстоятельствах в Киргизии, на озере Иссык-Куль, куда поехала отдыхать с подругой. Потапов тогда поехать с ней не мог из-за экзаменов, он сдавал летнюю сессию. С тех пор он жил один, лишь изредка позволяя себе короткие знакомства и расставания без сожалений. Второй такой женщины, как Даша, он пока не встретил.
Нажимая кнопку звонка, Потапов вспомнил приговорку отца, которую тот любил повторять: одинаково опасно и безумному вручать меч, и бесчестному власть[2], — подумал, что папа безусловно смотрел в корень, но меч все же надо хотя бы изредка вынимать из ножен, чтобы лечить кое-какие социальные болезни, требующие хирургического вмешательства, и сказал в приоткрывшуюся дверь, в щель которой выглянуло мрачное смуглое усатое лицо «кавказской национальности»:
— Будьте так любезны, позовите хозяина.
— Я хазаин, — с акцентом ответило лицо.
— В таком случае прошу вас или ваших гостей больше бутылки вниз не бросать. Во избежание неприятностей. Я живу на втором этаже, и мне очень не хочется, чтобы крыша подъезда превращалась в мусорку.
— Иды к сэбэ, — буркнуло лицо, закрывая дверь, но Потапов сунул в щель носок туфли, постарался приятно улыбнуться.
Усатый посмотрел на ногу Потапова, позвал кого-то, дверь распахнулась шире, и на пороге вырос еще один абориген, в спортивном трико, но уже не кавказской, а вполне славянской организации, которую обычно называют одним словом: бугай.
— Хошь жить — мотай отседа и шоб боле не видал, — косноязычно сказал бугай с украинским акцентом. — Не покушайся. Хочем — бросаем, не хочем — не бросаем. Понял? — Он сделал ударение на последнем слоге. — Хошь, иди в милицию, тока потом не жалуйся.
— А без милиции никак нельзя обойтись? — скучным голосом проговорил Потапов, начиная тихо сатанеть. — Есть правила человеческого общежития, их надо соблюдать, вы не в пустыне и не в горах Кавказа живете, кругом люди и надо к ним относиться по…
— Пашел ты на… законник! — махнул рукой бугай… и, охнув, согнулся, держась руками за живот.
Потапов толкнул его в лоб, бугай осел громадным задом на разбросанную по всей прихожей обувь. Смуглолицый сожитель бугая резво отскочил назад, заорал, вынимая из штанов складной нож:
— Степан, Гейдар, сюда!
В прихожую выскочили в одних трусах и майках еще двое мужиков, молодой и постарше, один русый, другой черноволосый, но оба с заросшими щетиной лицами и потому похожие друг на друга, как братья.
— Стоп, мужики! — поднял руки перед собой Потапов. — Я не драться пришел, а ради справедливости. Вы не у себя дома, насколько я знаю, и шум вам ни к чему. Пообещайте жить тихо, как и все, не гадить в подъезде и на лестничной площадке, не кидать вниз бутылки и прочий мусор, и я мирно уйду.
— Мы сичас тэбэ морду набием, — пообещал усатый, с беспокойством поглядывая на бугая, который все еще не мог отдышаться. — Или зарэжэм.
— Это конечно печальный вариант, но боюсь не осуществимый. Я законопослушный гражданин, а вы тут, судя по запаху, квартиранты. Стоит мне позвонить, куда следует, и через два часа вас здесь не будет. Ну так как, граждане хорошие, устраивает вас такой расклад?
— Харашо, — мрачно сказал усатый, — иды к сэбэ, мы нэ будэм.
Потапов усмехнулся, оценив детский лепет кавказца.
— Спасибо на добром слове, орлы. Будьте здоровы. Надеюсь, мы больше не встретимся.
Он повернулся, чтобы спуститься к себе на второй этаж, и в это время бугай с криком: убью, курва! — бросился на него.
Потапов, не оборачиваясь, выставил назад локоть, дождался вопля: здоровяк нарвался на выпад, — крутанулся вокруг оси и ребром ладони нашел толстую шею противника, так что тот отлетел назад в прихожую, упал и успокоился.
Притихшая компания молча смотрела то на своего командира, то на Потапова, почувствовав его уверенность и силу.
Дома Михаила ждал сюрприз: звонок шефа.
Через полчаса он был в Управлении, где уже собрались следопыты и охотники группы антитеррора «Антей», и полковник Щербатов хмуро сообщил всем о возникшей проблеме, связанной со взрывом в ресторане «Терпсихора» и убийством генерал-майора милиции Зимятова.
Проблема оказалась сложнее, чем рассчитывало руководство Управления. За три дня расследования не удалось выйти ни на исполнителей терактов, ни тем более на заказчиков. Мало того, в связи с тем, что на местах взрывов не нашлось ни малейших следов взрывчатки, проблема неожиданно сдвинулась в другую область — научно-техническую, и ею занялись научные консультанты и эксперты Управления, усмотревшие во взрывах в ресторане «Терпсихора» и возле кафе «Тихий омут» физические процессы с «нелинейными характеристиками».
Во вторник Потапов, назначенный командиром оперативно-розыскной группы, встретился с руководителем экспертной бригады, доктором физико-математических наук, полковником Трубецким в его кабинете, и тот поделился с ним своими соображениями.
— Взрывы подобного рода можно отнести к так называемым реакциям фотонного самораспада. Мы и раньше сталкивались со случаями самовозгорания людей, по разным причинам превращавшихся в объекты с нестабильной энергетикой из-за потерь биоэнергии и электромагнитных излучений, но в тех случаях люди просто сгорали дотла, реакция протекала быстро, но не как цепная, со взрывом. Нынешние случаи — это уже новый тип подобных реакций. Кто-то научился инициировать биоэнергетические вспышки и использовать людей в качестве живых мин.
— Кто по-вашему мог это сделать?
Трубецкой, маленький, седой, подвижный, вечно занятый какими-то вычислениями, снял очки и близоруко посмотрел на собеседника.
— Если бы я знал, давно сообщил бы. Знаю только, что наши лаборатории такими вещами не занимаются, других проблем хватает. Но эган — очень интересная проблема, у меня у самого руки зачесались, я когда-то пытался делать расчеты энергопотоков с вакуумным возбуждением.
— Что такое эган?
— Эгоаннигиляция, сокращенно — эган. Обычно этим термином пользуются психологи, но к нашим случаям он тоже подходит.