угол, снимает мерку, чтобы сделать ему новые протезы. Мы знаем, что на следующий день, двадцать второго мая, Хаттон положил на свой счет в банке пятьсот фунтов, оставив двести, чтобы отдать аванс за квартиру Пертуии, и триста на мелкие расходы: мебель, туалеты для жены и на другие легкомысленные траты. Вскоре последовала и еженедельная выплата в пятьдесят фунтов. Я предполагаю, что Хаттон договорился с Виго, чтобы тот каждую пятницу оставлял вечером деньги в заранее обусловленном потайном месте возле реки, а Хаттон мог, возвращаясь домой из Дартс-клуба, забирать их. И вот однажды вечером в пятницу…
— Да, но почему именно в эту пятницу? — спросил доктор.
— Кто может сказать, в какой момент у жертвы шантажа лопнет терпение?
— Миссис Фэншоу, — неожиданно вставил слово Верден. — Видите ли, это было не совсем точно, когда вы сказали, что с гибелью Джерома Фэншоу участие этой семьи в деле закончилось. Миссис Фэншоу пришла в сознание накануне убийства Хаттона. Об этом сообщалось в утренних газетах. Всего несколько строк, но они были напечатаны.
— Вы это правильно отметили, Майк. Нора Фэншоу еще не появилась, но миссис Фэншоу могла говорить. И Виго, наверно, боялся, что она расскажет нам, как произошла авария и что это тело неизвестной девушки, а не ее дочери. Теперь Хаттон превратился в очень важного свидетеля, потому что его показания могли быть подкреплены и другим свидетелем. И, получив от Виго все, что он хотел, Хаттон…
Доктор встал, с минуту разглядывал гвоздики, принесенные миссис Уэксфорд, а потом сказал:
— Очень хорошая версия, но нереальная. Так все произойти не могло. — Уэксфорд улыбнулся. Крокер раздраженно продолжал: — Почему ты ухмыляешься? Я повторяю, в этой версии есть явный изъян. Если выбросить из машины тело, даже ногами вперед, то оно упадет с левой стороны. Для того чтобы голова девушки оказалась на скоростной линии, Виго пришлось бы ехать по траве разделительной полосы. И поэтому твоя версия о том, что он положил голову к себе на колени, чтобы не запачкать кровью сиденье пассажира, абсолютная чепуха. При этом ее ноги оказались бы на скоростной полосе, и Фэншоу пришлось бы свернуть влево, чтобы не задеть ее голову.
Доктор замолчал и, победно сияя, фыркнул, когда вошла сестра со снотворными таблетками.
— Мне они не нужны, — сказал Уэксфорд, лег и натянул до подбородка простыню. — Я устал и буду спать. Так приятно, что вы оба пришли навестить меня. — И потом пробормотал, будто уже засыпая: — Да, кстати, это была иностранная машина. С левосторонним управлением. Спокойной ночи.
— Электромонтер, — сказал Джек, — вы хотели проверить рубильник.
— Не я, — возразила девушка. — Я тут только работаю. Подождите минутку. Это здесь? — Она перебрала на столе, стоявшем перед средним окном, несколько нескрепленных листков бумаги и даже покраснела от возмущения. — Вы должны были прийти на прошлой неделе.
— На прошлой неделе у меня был отпуск. Сегодня я первый день вышел на работу. Не утруждайте себя. Я уже был здесь раньше. Я сам найду, куда идти.
Первый день. Первая работа в первый день. Первое возвращение к нормальному распорядку после землетрясения. Джек и сам не знал, почему он выбрал этот дом. Список вызовов электромонтера состоял из двенадцати фамилий людей, нуждавшихся в нем. Наверно, он пришел сюда из-за смутной и не понимаемой им самим жажды подсознания найти утешение и облегчение в красоте, которую он увидит. Наверно, он пришел сюда, потому что для него это было уникальное место, совершенно чуждое и непохожее на все другие, где он бывал с Чарли.
Но, как всегда, когда он попадал в дом на Плугменс-лейн, у него дрожали от неуклюжести ноги и немели пальцы. Он походил на варвара, влезшего в брошенную виллу римлянина и ошеломленного и подавленного благоговейным страхом невежества. Он пересек комнату и, притворяясь перед самим собой, будто точно не знает, где ящик с переключателями, (в этом не было необходимости, его никто не сопровождал) открывал дверь за дверью, всовывал голову и изумлялся увиденным сокровищам. Если бы в комнате оказалась хозяйка, он бы пробормотал «Пардон, леди», и это было бы его защитой. Но в комнатах никого не было, и никто не мешал Джеку любоваться бархатом и шелком, темными столами, украшенными слоновой костью, картинами в позолоченных рамах, разноцветными фарфоровыми вазами с живыми цветами, бронзовыми бюстами, ароматическими шариками.
Впоследствии Джек не смог объяснить, что неожиданно и так живо вызвало в памяти Чарли. Видимо, память о мертвом друге никогда не покидала его сознания. А может быть, вспышка боли, такой острой и реальной, какой он еще никогда не чувствовал. Это случилось, когда он открыл дверь китайской комнаты. Ящик с переключателями находился здесь, прямо за дверью, работа ждала его. Джек на мгновение, оцепенев, остановился на пороге, пораженный странным богатством красок. Он пришел рано, и солнце еще не добралось до этой части дома. Но и в затененной комнате ослепительно сияли красные и золотые цвета, неземные и зеленые, как море, и цитрусово-желтые. Он поставил на пол ящик с инструментами и потрясенно огляделся. Джек бывал здесь раньше, но ему казалось, что до этого момента он никогда не видел этой комнаты. Он чувствовал себя так, будто его нервы вырвали, выставили наружу и незащищенными соединили с этими роскошными и в то же время нетерпимыми красками. Его словно бы подставили под удары электрического тока, от которых вибрировало все тело.
Почти в трансе он подошел к шахматам, которые Чарли назвал армиями, и увидел лицо одного из воинов, зеленого рыцаря. Точная копия лица его умершего друга. Резкое, хитрое, умное и доброе. Джека охватило страстное желание завладеть этим рыцарем, но он боялся даже прикоснуться к искусно вырезанной из жадеита фигурке. Джек услышал собственные глухие рыдания.
Это его благоговейное и, наверно, детское описание китайской комнаты привело Чарли в дом Виго. Как он, Джек, пошел бы к бакалейщику, так Чарли Хаттон пришел сюда. Чтобы купить лучшее. Печаль Джека растворилась в восхищении отвагой друга. Чарли был в этом музее. Но не в качестве слуги или рабочего, а как покупатель. Виго принимал его в этой комнате и пил с ним. Джек легко представил дерзкую позу Чарли, его огрубевшие загорелые руки, которыми он рискнул поднять чашку или потрогать пальцем шелк картины. И конечно, Чарли с непочтительной бесцеремонностью еще и рассуждал об их качестве и о желании иметь такие же. Узнал ли он себя в этом рыцаре зеленой армии.
И филистимляне окружили Ионатана… Как падает могущество и предается забвению оружие войны!
Джек отвернулся от резких маленьких лиц, которые будто бы разглядывали его, открыл свой ящик с инструментами и встал на четвереньки, чувствуя себя усталым и разбитым. Это в десять-то часов утра. За спиной у него раздался голос девушки, и он вздрогнул.
— Я подумала, может, вы захотите выпить чашку чая?
— Мистер или миссис дома? Я бы лучше поговорил с ними.
— Разве вы не слышали? Она уехала и забрала мальчика. А его вчера арестовала полиция за убийство водителя грузовика.
У Джека в глазах стояли слезы, но сейчас вдруг перед глазами вспыхнул яркий свет, как бывало, когда он вместе с Чарли весь вечер сидел в наполненном дымом баре «Дракона». Он уставился на кучку инструментов, но не видел их. Джек вскочил на ноги, и в руке у него оказался молоток, хотя он не помнил, как выбирал его среди других инструментов.
Красный свет перед глазами превратился в спектр безумно красного, золотого и зеленого, как море, и все это ревело, крутилось и прыгало вокруг него. Сзади до него эхом доносился какой-то резкий пронзительный шум. Девушка начала визжать.
— Слон в фарфоровой лавке, — сказал Уэксфорд.
Он выбирал, куда наступить, среди осколков, усыпавших ковер, время от времени останавливаясь, чтобы двумя пальцами поднять кусок прозрачного фарфора. Выражение лица бесстрастное и холодное. Оно чуть-чуть потеплело, когда он подошел к столу с шахматными фигурками. Ни одна из них не сохранилась. Но то здесь, то там среди белого и зеленого крошева виднелось или крохотное копье с обломком руки, еще крепко сжимавшей его, или остаток кружева из слоновой кости, или лошадиное копыто. Верден стоял на коленях, собирая клочки шелковой картины. Большой круглый отпечаток ноги, словно шрам, торчал на плавниках нарисованной рыбы. Отпечаток той же самой ноги, что растерла в пыль тонкие, прозрачные чашки.
— Пугающе, не правда ли? — проговорил Уэксфорд. — Я рад, что не знаю…
— Сколько могла стоить такая картина? — озадаченно спросил Верден.
— Не так много, как все содержимое комнаты. Я хотел сказать, как хорошо, что я не знаю ни уникальности этих вещей, ни их возраста, ни их реального качества. По-моему, так бывает с награбленным, бессмысленно, мстительно.
— Вы называли Чарли Хаттона солдатом удачи.
— Да. Есть ли смысл разговаривать с его товарищем по оружию? Полагаю, нам придется побеседовать с ним.
Джек Пертуии с сержантом Мартином находился в кухне. Он сидел обмякший, с бессильно повисшими руками, опираясь телом на стол. Уэксфорд грубо встряхнул его, и голова откинулась назад. На мгновение их глаза встретились, а Уэксфорд все держал электромонтера за воротник и чуть встряхивал. Так человек заставляет слушаться агрессивную собаку, вырвавшуюся из-под контроля. Челюсти у Джека тряслись, зубы стучали.
— Вы дурак, Пертуии, — печально произнес Уэксфорд. — Из-за этого вы потеряете работу. И ради чего? Ради мертвого друга, который даже не сможет вас поблагодарить?
— Самый лучший… — произнес Джек почти неслышным голосом. — Самый лучший друг, какой только когда-нибудь был у человека. И это я послал его сюда. — Он сжал кулак и с силой ударил им по столу.
— Ох, уведите его, сержант.
Джек встал. Кулак разжался, и что-то упало на пол, покатилось и остановилось у ног Уэксфорда. Главный инспектор посмотрел вниз. Перед ним лежала отколовшаяся голова зеленого рыцаря. Полоса солнечного света падала на хитрое, резкое лицо и словно оживила его выражение. Теперь он широко усмехался и показывал зубы.