— Свидание чисто деловое, — ответила она тихим голосом. — Я предпочитаю веселиться частным образом после окончания рабочего дня. — Она взглянула на меня с невинным выражением. — В нашей профессии мы оба должны быть благоразумны в том, что касается с кем и как мы веселимся. Вы согласны, Дэнни?
— Конечно, — кивнул я, — в следующий раз, когда я приду к вам, я войду в дверь задом. Если кто-то увидит меня, он подумает, что я выхожу.
Я вернулся в свою комнату и заказал в номер бутылку бурбона и лед. Когда их доставили, я налил себе стаканчик, нашел в телефонной книге номер компании «Строительство Макензи» и набрал его. Когда ответила телефонистка, я назвался Милном и попросил соединить меня с Чарльзом Макензи по личному вопросу. Секунд через пять грубый мужской голос рявкнул мне в ухо: «Макензи».
— Моя фамилия Милн. Я — частный детектив, веду расследование, в котором фигурирует ваша бывшая жена, и надеюсь, что вы мне подскажете, где я мог бы ее найти.
— Мы развелись чуть больше года назад, — прорычал голос. — С того момента, когда я вышвырнул из дома эту дешевую девку, мне было наплевать, жива ли она или сдохла! Единственное, что я могу вам подсказать, вы скорее всего найдете ее в положении на спине. Таково ее главное хобби! — И он бросил трубку.
Обладатель этого голоса вовсе не походил на дворецкого-любителя, с которым я познакомился накануне в доме Уэйленда. Итак, или существовали два Чака Макензи, или дворецкий-любитель предпочел воспользоваться этим именем вместо своего. Как и все остальное, случившееся до сих пор, это мне ничего не давало.
В седьмом часу зазвонил телефон. Дежурный сообщил, что мистер Уэйленд ждет меня через пять минут в баре. Когда я выходил из своей комнаты, из двери напротив появилась Джеки Милн. На ней было обалденное миниатюрное черное платье: облегающий креп на шнурках, с низким квадратным декольте, открывавшим глубокую ложбинку меж грудей. Платье кончалось на середине бедра. Сверкающие серебристые чулки подчеркивали элегантные формы ее длинных ног.
— Я уже опаздываю! — с мимолетной улыбкой она пролетела по коридору как великолепный черно-серебристый шквал.
Когда я вошел в бар «Луау», то тут же убедился в том, что он продолжает неплохо зарабатывать на фальшивых гавайских напитках, подававшихся в имитации кокосовой скорлупы. Я заказал бурбон со льдом и успел сделать первый глоток, когда кто-то тронул меня за плечо.
— Привет, Бойд, — послышался насмешливый голос. — Надеюсь, вы не проиграли больше ни одной драки?
Эд Норман выглядел так же, как и в доме Уэйленда. Это и понятно: не мог же он постареть за одну ночь! Все тот же высокий, костлявый парень с начинающейся лысиной и светло-голубыми глазами, слишком близко сидящими к тонкому, заостренному носу.
— Я думал, что вы умерли, — ответил я, изображая удивление. — Умерли от сердечного приступа в тот момент, когда дворецкий наставил пистолет на собравшихся гостей.
— Если бы он промедлил секунд десять, вы бы еще не оправились от побоев, нанесенных Джорджем Тэтчером, — огрызнулся он. — Какого черта вы делаете в Санта-Байе?
— Навещаю трущобы.
— Если хотите знать мое мнение, Стерлинг просто спятил! — он громко фыркнул. — Кто кроме чокнутого мог бы организовать вчерашнюю вечеринку и заставить своих гостей слушать эту безумную запись? — Его светло-голубые глаза с ненавистью уставились на меня. — Вы знаете, что его никто не видел уже три дня!
— Вы сообщили об этом полиции? — тихо спросил я.
Норман сердито пожал плечами:
— После всей той лжи, которую он наговорил на своей пленке, мне плевать на то, что могло с ним случиться. Если его уже пришили, значит, справедливость восторжествовала!
— Я полагаю, что вы займете его место. И дадите «Стратегическому развитию» свой собственный совет.
— Его могут и не принять, — огрызнулся он. — Только имя и репутация Стерлинга заставили совет директоров отвергнуть позицию Курта Стангера.
— Но вы же старые приятели с Джорджем Тэтчером. Разве он не замолвит за вас словечко?
— Окажите мне небольшую услугу, Бойд, — прошептал он. — Как только допьете, умрите!
Он повернулся и поспешно покинул бар, так что я смог относительно спокойно допить мою водку. Когда я выпил половину второго стаканчика, было уже без четверти семь, и меня начала беспокоить возможность того, что Стерлинг Уэйленд не появится вообще. Тут я увидел знакомую фигуру, пробиравшуюся в мою сторону через толпу выпивох. У него лицо хамелеона, подумалось мне, и поэтому я никак не мог его вспомнить прошлой ночью. Тогда это было лицо дворецкого, сейчас — повесы в загуле.
— Привет! — он широко улыбнулся, подойдя ко мне. — Вы меня еще помните?
— Конечно, но вы вовсе не Чак Макензи, ибо пару часов назад я разговаривал с настоящим Макензи.
— Вот как? — Это совершенно его не обеспокоило. — Но почему бы вам не продолжать называть меня Чаком? Чтобы мы не путались.
— Хорошо. Что будете пить?
— Ничего. Стерлинг решил, что здесь слишком шумно для беседы, и попросил меня доставить вас к нему.
— Куда же? К черту на кулички?
— Вы отвратительно подозрительны, Дэнни, — усмехнулся он. — Он ждет нас на строительной площадке. Там теперь никто не появляется — кому нужна эта зона бедствия. Это всего пятнадцать минут на машине.
— Я буду счастлив встретиться с ним, — сказал я, допив водку. — Я уже начал сомневаться, существует ли вообще Стерлинг Уэйленд.
— Он существует, — заверил тот, кто не был Чаком Макензи. — Вы сами в этом убедитесь.
Мы проехали на север от города вдоль побережья миль пять, потом повернули направо на совершенно новую дорогу, которая через четверть мили превратилась в разбитый проселок. С минуту мы подпрыгивали на ухабах, затем пересекли новейший мост, и Чак остановился сразу за ним. Он включил внутренний свет и расслабленно откинулся на спинку сиденья.
— Мы находимся в центре кладбища, где похоронена мечта Курта Стангера, — сообщил он. — Больше, чем хорошая идея, человеку нужны деньги для ее осуществления. — Его указательный палец ткнулся в ветровое стекло. — А вот и Стерлинг!
Я посмотрел в указанном направлении, но ничего не увидел в быстро сгустившихся сумерках.
— Я никого не вижу, — сказал я и вдруг уставился в дуло револьвера в шести дюймах от моего удивленного лица.
— Стерлинг считает меня более хладнокровным, чем он сам, — тихо проговорил Чак. — Поэтому он попросил меня встретиться с вами, чтобы задать вам пару важных вопросов. И если я не получу на них ответов, вы — мертвец, Дэнни!
Он не шутил, инстинктивно почувствовал я и ощутил холод внизу живота. Чертовски трудно было отвести взгляд от ствола. Его лицо преобразилось в холодную, беспощадную маску, а слабый блеск в прикрытых веками глазах свидетельствовал, что он был не прочь всадить мне пулю в голову.
— Вы меня убедили, — постарался я сказать таким беспечным голосом, словно он принадлежал хозяину похоронного бюро. — Так что задавайте ваши вопросы.
— Почему вы убили Алисию Эймс прошлой ночью? — резко спросил он. — И что вы сделали с магнитофонной пленкой?
— Я ее не убивал.
Дуло приблизилось на пару дюймов к моему лицу, и мне пришлось скосить глаза.
— С самого начала вы оказались не тем человеком, который был нужен. Мне пришлось раскрыть себя, чтобы не дать Тэтчеру растоптать вас и уничтожить запись. Потом вы попытались словчить. Кто вас перекупил так быстро?
— Алисия Эймс, — пробормотал я.
— Вы не могли придумать что-нибудь получше?
— Это правда. — Я рассказал ему, как она появилась в моей квартире и как в конце концов ушла от меня, забрав и пленку, и мой револьвер, оставив, однако, свою сумочку. О том, как я поехал к ней домой и нашел ее мертвой.
— А запись?
— Ее там не оказалось. Я решил, что убийца забрал ее.
— А ваш револьвер?
— Он валялся на полу.
— Орудие убийства? — Он застонал, когда я кивнул. — Вы занимаетесь не своим делом, Бойд. Вам следовало бы приобрести принадлежности чистильщика сапог и попробовать себя в этой профессии!
— Я подумал об этом, — устало проговорил я. — Если бы с самого начала Уэйленд или вы правильно проинструктировали меня, все могло бы быть иначе.
— Терпеть не могу, когда плачет мужчина! — насмешка в его голосе вызвала у меня во рту ощущение горечи. — С вами все кончено, Бойд! По возвращении в гостиницу, вам следует упаковать ваш чемодан и вернуться в Нью-Йорк первым же самолетом. Если вы завтра все еще будете в Санта-Байе, я явлюсь по вашу душу с этим пистолетом! Вам заплатили тысячу долларов, а вы полностью провалили дело. Так что считайте, что вам повезло, что вы до сих пор живы! — Дуло отодвинулось на пару дюймов. — Выходите из машины.
— Что? — уставился я на него.
— Конечно, до города восемь миль, — резко сказал он. — Может, прогулка пойдет на пользу вашей глупой башке!
Тщеславие никогда меня особенно не занимало. При моем-то профиле, зачем мне оно? Но за последние двадцать четыре часа меня выставили последним молокососом. Сначала Тэтчер вздул меня, затем Алисия Эймс наставила на меня мой собственный револьвер и унесла магнитофонную запись, а теперь вот фальшивый Чак Макензи хотел нанести мне последнее оскорбление, заставив прошагать пешком восемь миль. Мое терпение лопнуло.
— Выходи! — нетерпеливо повторил он.
— Уже выхожу, — жалобно захныкал я и открыл дверцу машины. — Значит, обратно через мост, потом по проселку до нового шоссе, так?
— Сам найдешь дорогу! — прорычал он.
— Хорошо, хорошо! — я изобразил нервную улыбку. — Как насчет небольшого одолжения? У меня кончились сигареты, не угостите ли вы меня одной?
— Я ошибся насчет чистильщика, — он засунул револьвер под пиджак и полез в карман за сигаретами, — вам следует попрошайничать на Бродвее!
Ребром ладони я врезал ему по кадыку и, пока он задыхался, схватил обеими руками за шевелюру и вытащил из машины. Как только мои ноги оказались на земле, я резко опустил его голову вниз и не менее резко поднял свою коленку. Раздался глухой, хлюпающий звук. Его тело внезапно обмякло, и он рухнул лицом в грязь.