Все-таки он не очень понимал — для чего платить такие деньги за мистификацию? Нанял бы пару-тройку студентов, они бы и за десятую часть с удовольствием сыграли роли суровых сторожей.
Впрочем, у богатых свои причуды.
Словно угадав его мысли, Аркадий Смирнов сказал:
— Я бы мог, конечно, позвать каких-нибудь молодых ребят. Но если уж устраивать спектакль, так чтоб без сучка без задоринки. Вас хорошо знают как серьезного человека и хорошего профессионала. Ваше присутствие на вечеринке придаст дополнительную убедительность моей затее, — он улыбнулся. Улыбка была хорошая, искренняя. Так улыбаются люди, не держащие никаких фиг в карманах и камней за пазухой. Последний раз так улыбался Натаниэлю его бывший стажер Габи, ныне отбывавший срок за соучастие в предумышленном убийстве. Ох-хо-хо, подумал Натаниэль, вот примешь такое предложение и потом долго придется отмываться от обвинений в связях с русскими мафиози…
И черт с ним, все равно обвиняют. Обидно, что обвиняют бывшие сослуживцы-полицейские.
— Вы не израильтянин? — спросил он.
— Почему? — Смирнов удивленно поднял редкие выгоревшие брови.
— Вы только что сказали: «У вас в Израиле», — пояснил Розовски. — А у вас — это где?
— А-а, — Аркадий усмехнулся. — Нет, это я так… Еще не привык думать об Израиле как о своей стране. Вообще-то мы с женой репатриировались четыре года назад. Она так и живет здесь. А я все больше в разъездах. В основном, конечно, в России. Извините, не представился толком, — он извлек из заднего кармана бумажник. Бумажник был стерт до белизны. Смирнов порылся в отделениях, вытащил визитную карточку, бросил ее через стол Натаниэлю. На карточке значилось: «Аркадий Смирнов. Торговый дом «Лига». Оптовые поставки продуктов питания в страны СНГ и Балтии. Представитель в Израиле».
— Понятно. Значит, поставки продуктов. И как идут дела?
— Нормально идут, — ответил Смирнов. — Пока не жалуемся. Люди хотят есть при любой власти и при любом режиме. Хоть при коммунистах, хоть при демократах. Вы давно не были в Москве?
— Вообще не был, — ответил Натаниэль. — Мы репатриировались из Минска. Можете мне не верить, но за двадцать лет жизни в Союзе я ни разу не имел возможности съездить в Москву. А потом все никак не получалось. В Ленинграде пару раз бывал. В Крыму бывал, летом. Даже в Сибири — студенческие стройотряды. Помните такую штуку?
— Помню, — израильский представитель торгового дома «Лига» улыбнулся. — Сам ездил несколько сезонов. Говорите, в Сибири? Где именно?
— Тында, — ответил Натаниэль. Знаете?
— Знаю, конечно. А сколько лет вы уже в Израиле?
— Почти двадцать пять.
— Ого! — Смирнов даже не пытался скрыть удивления. — Ни за что бы не сказал, вы говорите по-русски без акцента.
— Практика большая, — пояснил Натаниэль скромно. — Вам же Баренбойм объяснил: мы работаем исключительно по делам русской общины.
— Да-да, я помню, — Смирнов кивнул. — Короче, в московских магазинах сейчас можно купить все то же самое, что и в израильских. Плюс лекарства. Например, лечебную косметику из грязей Мертвого моря.
— Понятно. И это все поставляет ваша «Лига»?
— Ну что вы, конечно нет. Наша доля — десятые доли процента. Но и этого достаточно.
— Все-таки: что за торжество вы собираетесь отмечать? — спросил Розо веки.
— Семейное торжество, — ответил Аркадий. — Скажем так: недавно мне удалось заключить интересную сделку. И решил это отметить. Знаете, последние четыре года я даже выходных толком не имел. Дела, дела… — он развел руками. — Вот и решил: черт с ними, с делами! Море, солнце… Почему бы не устроить праздник для души?
— Действительно, — повторил Натаниэль задумчиво. — Почему бы не устроить? Ладно, — он чувствовал, что совершает очередную большую ошибку (или глупость — что то же самое). — Пишите точный адрес и время.
Для личного спокойствия, после ухода гостя Натаниэль позвонил Баренбойму. Владимир (он же — Зеев, старая, сугубо израильская традиция смены имени после репатриации) ответил так, как и следовало ожидать: «Аркадий Смирнов? Мировой мужик, другому бы я и не рекомендовал. А что? Есть какие-то сомнения?» — «Как тебе сказать… Он не очень похож на бизнесмена, — честно признался Розовски. — Скорее на какого-нибудь художника. Не очень удачливого». — «Должен тебе заметить, — язвительно сообщил Баренбойм, — что ты был похож на частного детектива ровно две недели с начала работы. Когда у тебя из-под левой руки торчал «кольт», а на носу сидели черные очки».
Натаниэль рассмеялся. Действительно, он первое время пытался выглядеть так, как выглядели герои американских боевиков. Даже приобрел совершенно ненужный «кольт» — вместо своего старого надежного «Йерихо». На русских клиентов это не производило ровным счетом никакого впечатления. И Розовски махнул рукой на рецепты Голливуда.
«Так что? — снова спросил Баренбойм. — Есть у тебя сомнения или нет? Если есть — скажи, обсудим».
Сомнений у Натаниэля не было. За исключением чисто интуитивных, а значит — несерьезных.
И вот теперь, обряженный в черный смокинг, частный детектив Розовски расхаживал с дурацким видом по внутреннему двору, превращенному в танцевальный зал, угрюмо разглядывал экзотические маскарадные наряды полусотни гостей и рассеянно слушал разноязыкую речь — в основном русскую, с вкраплением иврита и английского. Левый карман заметно топорщился, и танцующие уважительно косились на оттягивавшую лацкан рифленую рукоятку «Кольта». Знали бы они, что озабоченно хмурившийся детектив в последний раз стрелял из своего револьвера пятнадцать лет назад. В полицейском тире.
Ожил крохотный наушник, прикрепленный за ухом. Голос Маркина, точно так же изнывавшего от скуки у наружной двери виллы, сообщил:
— Натан, к вам двигаются очередные гости. Ребята превзошли сами себя. Умрешь со смеху.
— Хорошо, если со смеху, — буркнул в микрофон Розовски. Через несколько мгновений во дворе действительно появилась весьма экзотическая процессия. Она сразу привлекла внимание всех, кто уже находился внутри. Даже обезьяний джаз на мгновение смолк, а потом спонтанно заиграл нечто торжественное — чуть ли не «Интернационал».
Картина была впечатляющей. Под громкую музыку во двор медленно вошли четверо высоких мужчин в масках и нарядах, долженствующих, как решил Натаниэль, изображать одеяния китайских мандаринов. На плечах они несли носилки с балдахином. Под балдахином на расшитых золотом подушках неподвижно сидел некто в золоченом халате, расшитом драконами. Его лицо, так же, как и лица носильщиков, прикрывала маска. Желтая, с узкими прорезями глаз и высокомерно изогнутыми тонкими губами. Рука в желтой перчатке небрежно держала раскрытый веер. С трех сторон его прикрывали небесно-голубого цвета шторки. Передняя шторка была отдернута.
Танцы прекратились, оркестр затих. Послышались восхищенные возгласы, аплодисменты. Аркадий Смирнов, от-куда-то вынырнувший в центр двора и обряженный в маскарадный костюм какого-то фантастического императора, поспешил к вошедшим, отвесил шутливый поклон и пригласил чувствовать себя, как дома. После этого носильщики прошли в центр большого зала, молча поставили носилки с «богдыханом» и так же молча удалились. Аркадий махнул рукой музыкантам, те вновь перешли на танцевальную музыку, и вокруг странной фигуры, восседавшей под балдахином, закружились танцующие.
Розовски вздохнул, покачал головой. «Клоуны…» Все это казалось ему по меньшей мере безвкусным. Но, в конце концов, не его это дело. Он приглашен для того, чтобы ходить с озабоченной физиономией и время от времени что-то невразумительно бормотать в микрофон.
Орангутаны закончили терзать свои электронные погремушки и вдруг так пронзительно выдали импровизацию на тему гершвиновской Summertime, что Натаниэль немедленно забыл обо всем, включая паланкин, драконов и «императора». Стоял и слушал, раскрыв рот, фантастические гитарные пассажи, шедшие в совершенно неожиданном дуэте с саксофоном.
Кто-то тронул его за локоть. Это вновь была хозяйка виллы.
— Вам не скучно? — спросила она. — Хотите выпить?
— Я ведь на службе, — напомнил Натаниэль, несколько раздосадованный тем, что ему не дали дослушать любимую мелодию.
— Бросьте, это же фикция. Кого охранять? От кого? — Виктория пренебрежительно взмахнула рукой, в которой держала бокал с шампанским. «Да она здорово опьянела», — с непонятным смущением подумал Розовски. — Все это полная ерунда, — сказала вдруг госпожа Смирнова, приходя в мрачное настроение. — Бал, маскарад, гости. На кой черт все это было нужно Аркашке? Спятил совсем… Я спрашиваю: что еще за праздник? Смеется. Я, говорит, такое провернул! Завтра скажу — обалдеешь… — она вздохнула. — Ладно, не хотите пить — не пейте. Пойду я.
Натаниэль еще пару раз обошел зал, стараясь не столкнуться ни с кем из веселящихся гостей. Вышел на крыльцо-веранду, где в полном одиночестве маялся Маркин. Сюда почти не доносились ни звуки музыки, ни непрестанный говор многих голосов, от которого у Натаниэля уже начинала кружиться голова. На крыльце у него тоже закружилась голова — но уже от сильного аромата цветущего дерева с огненно-красными кистями вместо листьев. Во внутреннем дворе, превращенном на сегодняшнюю ночь волею хозяев в бальный зал, цветочный аромат почти не чувствовался. Непонятно почему.
Натаниэль скучающе посмотрел в темное небо с яркими огоньками звезд. Механически отметил перевернутую дубльвэ Кассиопеи, ковш Большой Медведицы над горизонтом. И конечно, любимое свое созвездие — Орион. Почему любимое, он не знал. Проверив таким образом память на школьный курс астрономии, Натаниэль отвел взгляд от далеких звезд.
— Ну что? — спросил он Маркина. — Как тут дела? Никто не покушался на честь и достоинство нашего нанимателя? Дай-ка сигарету.
— Опять? — спросил Маркин.
— Что — опять? Ах да, — вспомнил Розовски, — ты же у нас куришь трубку. Ну, извини. У шефа память дырявая.
— Если бы только память, — проворчал Маркин.
— А что еще?