ействительно может гражданку арестовать.
— Все?
— Это только прелюдия, — сказал Климов, охладив собеседника невидящим взглядом. — Сказка впереди… Чтобы вы не подумали, что я потерял ориентацию, предлагаю рассмотреть и версию Колберга… Он считает, что помочь Турусову нажать на курок могла и наша клиентка: в случае смерти брата она получила бы все, тогда как Краева — только дачу с барахлом. Стоящая версия или…
— Преждевременная, — сказал Скоков. — Что Турусов после выстрела удавится, не мог знать даже сам господь Бог.
— Верно, — согласился Яша. — Но то, что за убийство жены Турусов получил бы, как минимум, пятерку, Ольга Сергеевна прекрасно знала. Как знала и то, что тюрьма для него — смерть.
— Ты слишком категоричен.
— Я высказал свое мнение, — проворчал Яша. — Имею право?
— Имеешь. — Климов перевел взгляд на Красина. — Виктор Андреевич, зайди в психоневрологический диспансер Октябрьского района и побеседуй с Зоей Михайловной Монблан. Турусова и Краева — ее пациентки, поэтому из нее можно кое-что выудить. Вопросы есть?
— Чем сам займешься? — спросил Скоков.
— Мы с Яшкой смотаемся на похороны. Если этот спектакль с продолжением, то посмотрим второй акт — явление Христа народу.
— Надеешься встретить любовника Краевой?
— Я думаю, он обязательно придет.
— Если дурак, то придет, — сказал Яша.
— И умный может дураком прикинуться, — повысил голос Климов. — Картежники таким макаром лохов и обувают.
— И кого же он за лоха держит, вас?
«Дерзит», — отметил Климов. Втайне от самого себя он любил, когда ему дерзили. Вернее, он не терпел дерзости и наказывал ее, но получал удовольствие от сознания, что человек, сидящий перед ним, — настоящий человек, идущий на неприятность и наказание во имя справедливости и своего достоинства. Это большое удовольствие сознавать свое достоинство, и потому за него надо платить.
— А мне что, молоко пить? — спросил Волынский, воспользовавшийся возникшей паузой.
Климов почесал за ухом.
— Ты, Боря, боевой резерв, поэтому сиди и не рыпайся. Впрочем… Тебя черновая работа устроит?
— Любое дело начинается с черновой работы.
— Тогда сядь на хвост Линдеру. Мне нужны его связи. Как деловые, так и родственные.
Волынский привык действовать самостоятельно. Этому его научили в свое время в КГБ, где он прошел спецподготовку и получил диплом взрывника-террориста международного класса. Поэтому, поразмышляв, спросил:
— Чем конкретно тебя заинтересовал Линдер?
— Он, Боря, отмывает деньги. Я хочу знать — чьи.
— Выясним, — спокойно проговорил Волынский, направляясь к выходу.
Скоков посмотрел ему вслед, и у него остро закололо сердце. У него всегда кололо сердце, когда этот парень отправлялся на дело.
Климов припарковал машину у Донского монастыря, где когда-то была резиденция Патриарха всея Руси, а теперь по иронии судьбы — крематорий, откуда верующие отправлялись на встречу с Богом, а неверующие — с Дьяволом, чтобы, значит, за свое неверие попрыгать на раскаленной сковородке, вышел, осмотрелся и, заметив разгуливающего между иномарками Яшу Колберга, большого любителя и поклонника заграничной техники, вскинул в приветствии руку.
— Давно прибыл? — спросил он, критически разглядывая поношенные джинсы и кожаную куртку своего юного друга.
— Минут пять.
— А почему не по форме?
— А по-вашему, я должен был смокинг нацепить? — Яша выразительно сплюнул и посмотрел на облака. — Я — шофер, мое дело баранку крутить.
Климов одернул пиджак, скользнул цепким взглядом по ряду блестевших хромом и никелем иномарок, среди которых особенно выделялся своей статью «Опель-караван», и звонко щелкнул пальцами.
— Впечатление такое, что хоронят Антония и Клеопатру. Ты не находишь?
— Антоний был воин, — сухо ответил Яша.
— А Клеопатра?
— Помню только, что она знала семь языков.
— Тебя это удивило?
— Очень.
— Почему?
— Потому что современная шлюха и одного толком не знает.
— Очень интересная мысль, — хохотнул Климов. — Пошли.
В зале прощания, где на высоком постаменте покоились два роскошных гроба, Климов сразу же выделил из толпы два интересующих его объекта: господина Вебера — это мог быть только он, — который стоял рядом с Линдером, и высокого седеющего мужчину с потрепанным, но очень выразительным, можно даже сказать, одухотворенным лицом. Первый привлек внимание Климова тем, что попался на вранье, вернее, врал Линдер, когда говорил, что Вебер улетел домой тринадцатичасовым рейсом. Климов решил его проверить, смотался в Шереметьево и без особого труда выяснил, что в списках пассажиров рейса номер семьсот пятнадцать, отправляющегося по маршруту Москва — Франкфурт-на-Майне, Курт Вебер не значился. «Значит, этот паразит укатил домой поездом, — решил он. — Почему?» На этот вопрос ответить было труднее. Либо Вебер действительно чист, как стеклышко, либо его подставили.
Второй объект — мужчина с потрепанным, но очень выразительным лицом обратил на себя внимание Климова тем, что все время пытался приблизиться и заговорить с Турусовой, в одиночестве застывшей у постамента с двумя гробами, но каждый раз, как только он предпринимал очередную попытку пойти на сближение, его останавливал пылающий гневом взгляд или почти незаметный, но твердый, полный властной силы взмах руки, затянутой в лайковую перчатку темно-синего цвета.
— А он действительно дурак, — сказал Яша, когда благообразный еврейчик-органист вдарил во всю мощь пневматических ревущих труб и под сводами зала поплыл бесовский вариант заупокойной литургии. — Явился не запылился.
В это время мужчина с потрепанным, но очень выразительным лицом, воспользовавшись громовыми раскатами органа, вплотную подошел к Турусовой и стал сердито нашептывать ей на ухо что-то, по-видимому, очень дерзкое и мерзкое, ибо последняя, не выдержав, резко обернулась и, побледнев, произнесла такое, что господин с потрепанным лицом отшатнулся, как будто его ударили, и заплетающимся шагом направился к выходу.
— Топай за ним, — приказал Климов. — И чтобы к вечеру я знал, где этот умник родился и где крестился…
Звуки органа неожиданно смолкли, и в зале наступила… гробовая тишина. Другого слова не подберешь, ибо в следующее мгновение лязгнуло железо транспортной ленты, и гробы — сперва первый, а затем второй — медленно поплыли в огненное жерло печки. У всех присутствующих в зале — и у друзей, и у врагов — сдавило горло, и ни один стон, ни один всхлип не вырвался на свободу, пока бархатные шторки не сомкнулись, и все подумали, что души покойных улетели в рай.
На какое-то мгновение Климов раздвоился — одна половина рвалась на помощь Ольге Сергеевне Турусовой, маленькая, одинокая фигурка которой, казалось, корчилась от боли и взывала к состраданию, вторая, напомнив о долге, криком кричала, что ему необходимо побеседовать с Куртом Вебером. И кто знает, чем закончился бы этот внутренний спор, если бы его не разрешил Макс Иванович Линдер. Он представил Климову своего компаньона и сказал:
— По русскому обычаю надо бы помянуть покойницу… Вы не против?
— А почему я должен быть против? — вопросом на вопрос ответил Климов. — С удовольствием посижу с вами и… — Он перевел взгляд на Вебера. — Поговорю.
— К вашим услугам, — склонил голову Вебер. — Харчевня «Два пескаря» вас устроит?
— Это которая на Полянке?
— Да.
— Вполне.
— В таком случае… поскольку у каждого свой транспорт, встретимся прямо там. Договорились?
— Я не заставлю себя ждать, господа.
Толпа провожающих незаметно рассосалась, зал опустел, и Климов подошел к Турусовой.
— Ольга Сергеевна, разрешите я отвезу вас домой?
Турусова вскинула глаза и посмотрела на него долгим измученным взглядом.
— Спасибо.
Она взяла его под руку, и Климов проводил ее до своей машины.
— Я забыл ваш адрес, — сказал он, выжимая сцепление.
— Малая Полянка…
«Какое странное совпадение, — подумал Климов. — Я живу на Якиманке, Турусова — на Малой Полянке, то есть мы попросту соседи, а встреча с двумя прохвостами состоится на Большой Полянке. Равнобедренный треугольник… Нет — Бермудский, черт бы его побрал!»
— А вам не худо будет одной в четырех стенах?
Ольга Сергеевна театрально всплеснула руками, выражая то ли возмущение, то ли покорность судьбе.
— Я привыкла… Впрочем, можно и помянуть… если вы составите мне компанию.
— К сожалению, не могу — дела, — помрачнел Климов.
— Так вы же в отпуске.
— Мой отпуск как неожиданно начался, так столь неожиданно и кончился.
— Вызвали на работу?
Климов кивнул, проклиная себя за данное Веберу слово.
— Дел невпроворот, а людей нет — разбежались, — сказал он с горькой усмешкой. — Разбежались по частным конторам.
— Вы их осуждаете?
— Ни в коем случае. Как я могу осуждать человека, у которого, как говорится, семеро по лавкам, а зарплата с гулькин нос? — И, помолчав, добавил: — А вот за державу, как говорил Паша Луспекаев, обидно. Очено обидно!
— Не переживайте. Она выпрямится.
Климов, поменяв рядность, обогнал шедший впереди «жигуленок».
— Вы в этом уверены?
Ольга Сергеевна повела рукой и голосом, не лишенным торжественности, процитировала:
— «Но и простой гражданин должен читать Историю. Она мирит его с несовершенством видимого порядка каке обыкновенным явлением во всех веках; утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие, и Государство не разрушалось».
— Вы увлекались историей? — спросил Климов, пораженный услышанным.
— Брат увлекался, — кивнула Ольга Сергеевна. — А строки, которые ему особенно нравились, он читал вслух. Ходил по квартире и читал, а я запоминала. Представляете?
— С трудом.
— Тем не менее это так. — Ольга Сергеевна задумалась, очевидно вспоминая прошлое, тряхнула головой и решительно произнесла: — Вы правы: дома с ума сойдешь… Отвезите меня на работу.