— Скворец, как ты сюда попал? — удивленно спросил Смородкин, завидев в дверях кабинета Яшу.
— Разрешите присесть?
— Садитесь.
Яша сел и посмотрел на Смородкина так, как смотрит верующий на икону.
— Виктор Сергеевич, Климов сказал: если срочно потребуется помощь, а я — вне досягаемости, обратись к Смородкину.
— А его что, в космос послали?
— Хуже — влюбился.
— А я-то здесь при чем?
— Вы хорошо знаете подполковника Звонарева?
— Сложный дятел.
— Мне нужно, чтобы этот дятел выдал немедленно информацию… — Яша придвинул к себе чистый лист бумаги и написал название похищенных икон. — Узнайте, в розыске ли они?
Смородкин досадливо поморщился, снял трубку телефона, но подумав, положил ее на место.
— А вы что, на эти доски вышли?
— Зацепка есть, но ее надо проверить.
— В таком случае я лучше к этому дятлу сбегаю.
Через двадцать минут Яша держал в руках владимирскую газету полуторамесячной давности.
Знает только ночка темная, как поладили они…
«Прочитав заголовок, любитель творчества Некрасов тут же растроганно промычит: «Расступись ты, рожь высокая, тайну свято сохрани». И будет трижды прав, ибо действие, о котором мы хотим поведать читателю, происходило в ключе сценария вышеназванной песни.
Директор фирмы «Энергия», что в городе Владимире, за постоянную неуплату (на пятое августа сего года задолженность превысила тридцать месяцев) вырубил электричество в местном краеведческом музее, а вместе с ним, естественно, и сигнализацию. Этим обстоятельством немедленно воспользовались христопродавцы — продавцы икон. В ночь с пятого на шестое августа они совершили набег на беззвучное и необитаемое (сторож, кандидат физико-математических наук Петр Емельянович Фирсов, был вдребезги пьян) здание, и… краеведческий музей лишился двух бесценных икон: «Иоанн Креститель с младенцем Христом» четырнадцатого века, владимирской школы и «Александр Свирский», северная школа, пятнадцатый век.
По одной из версий следствия набег на музей — инсценировка. Иконы же похищены днем. И скорее всего работниками музея или товарищами, которые действовали по их наводке. Если это так, то правоохранительные органы, возможно, и узнают, «как поладили они», но обнародуют ли — это вопрос, ибо в наши дни ставят не на лошадь, а на того, кто на ней сидит».
Психоневрологический диспансер, в котором лечилась, вернее, могла бы при желании пройти курс лечения Ольга Сергеевна Туру-сова, находился на Малой Полянке в старинном дворянском особняке, построенном в начале девятнадцатого столетия, а потому (так гласила вывеска на фасаде) являющемся памятником архитектуры, охраняемым государством. Что, естественно, было откровенной ложью, явной насмешкой, заставляющей краснеть тех граждан, которые сохранили еще в душе хоть каплю веры в свое правительство. Особняк требовал незамедлительного ремонта. Когда-то белоснежные колонны, утратив гвардейский вид, превратились в солдат-инвалидов — из незаживающих ран проглядывала ржавая арматура, штукатурка на стенах осыпалась, краска облезла, оконные рамы сгнили и перекосились.
Красин печально вздохнул и прошел в кабинет главного врача. Его встретил преклонных лет мужчина с умным, но болезненно-усталым, можно сказать, безразличным, потерявшим веру в человечество взглядом, и он невольно подумал, что если особняк, собрав с миру по нитке, еще можно привести в божеский вид, то оживить сидящего перед ним в большом кожаном кресле Бориса Евсеевича Макутонина, так звали главврача, дело дохлое.
Красин представился. Борис Евсеевич, не выказав ни малейшего удивления по поводу появления в своем кабинете частного сыщика, жестом указал на стул. Красин сел, спросил разрешения закурить. Закурив, стал ждать традиционного вопроса: «Какого черта вас занесло в нашу забитую Богом контору?» Не дождался. Видно, Борису Евсеевичу было абсолютно наплевать, зачем и по чью душу он явился.
— Неприятности? — спросил Красин, сообразив, что собеседник не страдает любопытством.
— У всех неприятности, — вяло отмахнулся Борис Евсеевич. — Страна переживает легкую шизофрению.
— Это излечимо?
— Животный мир по Дарвину развивается… Психи — тоже…
— Это как?
— Меняют окраску в соответствии с окружающей средой, привычки, хватку. Приспосабливаются.
— Все?
— Молодые. Тем, кому за пятьдесят, — крышка! Вам сколько?
— Сорок пять.
— Повезло. — Борис Евсеевич впервые за разговор улыбнулся. — А мне — крышка.
— Не слишком ли мрачно смотрите на вещи?
— Я мог бы, конечно, нацепить розовые очки… Но зачем? Зачем обманывать самого себя? — неожиданно взорвался Борис Евсеевич. — Мне — пятьдесят восемь, двух лет до пенсии не хватает и уже не хватит никогда, ибо я — врач несуществующего психоневрологического диспансера.
— Не понял, — развел руками Красин.
— А чего здесь не понять? Вы видели, в каком состоянии наш особнячок? Стыдно смотреть! А у правительства денег нет на ремонт, поэтому пришлось сдать его в аренду…
— Простите, а кто сдал и кому?
— Сдал тот, кто распоряжается Госкомимуществом, а арендовал некто Линдер. Думаю, без взятки не обошлось. Крупной! — Борис Евсеевич налил из графина стакан воды, залпом выпил. — И будет здесь… — Не договорив, он махнул рукой и потянулся за сигаретами. — Бардак здесь будет!
— По-моему, все зависит от вас, — осторожно заметил Красин.
— Я же вам сказал: меня на улицу выгнали — стар!
— Кто выгнал?
— Линдер. У него уже весь штат расписан.
— Как его зовут?
— Макс Иванович. — Борис Евсеевич оживился. — А вы что, его знаете?
Красин замялся: врать не хотелось, а говорить правду… «Нет, старик зол, эмоционален, может проболтаться».
— И кто же займет ваше место?
— Зоя Михайловна Монблан.
— Кто такая?
— Стерва! — воскликнул Борис Евсеевич. Он внимательно посмотрел на Красина, и в глазах его отразилось недоумение — беседую, мол, с человеком, а до сих пор не знаю, зачем человек пожаловал. — Кто вас интересует?
— Ольга Сергеевна Турусова. По моим сведениям, она лечилась или консультировалась у вас лет пятнадцать назад.
Борис Евсеевич порылся в закромах памяти, но, по-видимому, безрезультатно.
__ Что-то не припомню, — сказал он. — Придется поискать в картотеке. — Извинился и быстро вышел из кабинета.
Вернулся он минут через десять, бросил на стол тоненькую папочку из желтого картона и спросил:
— А чем она вас заинтересовала?
— У нее неприятности, — сказал Красин. — И она обратилась к нам за помощью.
— Неприятности какого плана?
— Личного.
Борис Евсеевич раскрыл медкарту, и брови его, редкие, клочковатые, в задумчивости сошлись на переносице.
— Она обращалась к сексопатологу.
— А разве это ваш профиль?
— Наш. Если ребенок зачат в пьяном виде. Вы меня понимаете?
— Не очень, — признался Красин.
— Поясню, — сказал Борис Евсеевич. — Секс — это одно, здесь можно и выпить, зачатие ребенка — совершенно другое, в этом случае от спиртного необходимо отказаться, но мы, русские, это не умеем, мы напиваемся даже в брачную ночь, что раньше, в допетровские времена, было категорически запрещено, и в результате имеем то, что имеем: семьдесят процентов малышей рождается с физическими или умственными отклонениями. Вот здесь-то у родителей, выражаясь современным языком, крыша и едет…
— А вы уверены, что Турусова обращалась к врачу именно по этому поводу? — перебил Красин.
Борис Евсеевич склонил лобастую голову, помял подбородок.
— В карточке прочерк, — сказал он, грустно усмехнувшись. — Видно, Зойка, вняв просьбе пациентки, решила взять ее под свое попечительство.
— Зойка… Это которая Монблан?
— Она, — кивнул Борис Евсеевич.
— Что она молодая, красивая, да и к тому же стерва, я уже знаю, — сказал Красин. — Чем она еще примечательна?
— Умеет чувствовать приближение следующего дня — что принесет нового, что утратит.
— Если не трудно, конкретизируйте вашу мысль.
— С удовольствием, — дернул себя за мочку уха Борис Евсеевич.
— В восемьдесят восьмом году Министерство здравоохранения решило направить на стажировку в Индию большую группу медицинских сестер. Они должны были изучить и освоить лечебный массаж, с помощью которого, как оказалось, можно поставить на ноги и малыша с врожденными физическими недостатками, и взрослого человека, страдающего, например, радикулитом и прочими болезнями, связанными с защемлением нервных узлов, которых в нашем организме больше чем предостаточно. Узнав об этом, Зоя Михайловна сделала все возможное и невозможное, чтобы попасть в эту группу. И добилась своего. Впрочем, с ее длинными ногами и бюстом Мэрилин Монро можно было решать проблемы и покруче. — Борис Евсеевич сокрушенно вздохнул, полные, резко очерченные губы сложились в сладострастную улыбочку, и Красин подумал, что главврач не такой уж агнец, если только при воспоминании о шикарном бюсте Зои Михайловны закатывает глаза и пускает слюни.
— Мы тогда, помниться, посмеялись над ней, — продолжал Борис Евсеевич. — Дипломированный врач и массаж — вещи вроде бы несовместные, но… Права пословица: смеется тот, кто смеется последним. Теперь Зоя Михайловна на коне — массажный кабинет, богатая клиентура, хорошие деньги.
— Я, наверное, что-то не уловил, — сказал Красин. — Сейчас этих массажисток пруд пруди…
— Верно, — перебил его Борис Евсеевич. — Но вы забыли, что Зоя Михайловна стажировалась в Индии… — Он многозначительно вскинул указательный палец. — Заранее прошу прощения за нескромный вопрос… Вы знаете, где у вас расположены эрогенные зоны?.. Не смущайтесь. Не вы первый, не вы последний. Безграмотность в сексе приводит к тому, что вы лишаете удовольствия не только себя, но и партнершу. А Зоя Михайловна, быстренько нащупав ваши эрогенные зоны, может сделать так, что вы будете счастливы и без полового акта. Суть уловили?
— Уловил.
— Не возникло желание получше узнать свой организм?