Митасова: Кто это?
Синичкина: Понятия не имею. Могу только предположить…
Митасова: Ну?
Синичкина: Ребята из охраны. Билеты принесли.
Митасова: Откроешь?
Синичкина: А что делать? В противном случае они будут меня караулить до утра… Ладно, сиди тихо… я постараюсь их побыстрей спровадить.
Митасова: Каким образом?
Синичкина: Заплачу. Они на деньги падкие.
Яша попытался вспомнить, кто входил в подъезд. «Дама средних лет в каракулевой шубке, долговязый мужичонка с полиэтиленовым пакетом, озабоченная, даже чем-то встревоженная старушенция и двое молодых девчат… И все. Больше никого. Он тихо, сквозь зубы выругался.
— Я их проморгал, пока с вами беседовал.
— Тихо! — остановил его Климов.
Синичкина: Кто там?
Мужской голос: Почтальон Печкин.
Синичкина: Лева, ты?
Мужской голос: Собственной персоной.
Синичкина: Билеты принес?
Лева: И приказ: проводить тебя до поезда.
Послышался характерный звук отодвигаемой стальной щеколды.
Лева: Ну что ты глазки вытаращила? Это Гриша, второй сопровождающий.
Синичкина: Очень приятно. Во сколько поезд?
Лева: В двенадцать ноль пять… Так что у нас есть время выпить и… У тебя кто-то есть?
Синичкина: Подруга.
Лева: О-о, какая девочка!.. Встань!.. А теперь представь, что ты на подиуме, пройдись и покажи свои прелести… Гриша, как?
Гриша: Высший пилотаж!
Лева: Галочка, бери пример с подруги — сними халатик… Размяться перед дальней дорогой сам Бог велел!.. Помочь?
Синичкина: Лева, прошу по-хорошему — уходите!
Лева: Сдается мне, что ты кричишь от страсти!.. И халатик расстегнулся… Гриша, что бы это значило?
Гриша: Ты не знаешь, что такое приглашение?
Синичкина: Убирайтесь вон!
Лева: Придется платить… Мадам, бумажка в двадцать долларов вас устроит?
Синичкина: Я сказала: вон!
Гриш а: Лева, ты обещал мне сеанс… А что я вижу? Нас даже не желают напоить чаем.
Митасова: Мальчики, джин вас устроит?
Гриша: Будем очень признательны, мадам.
Митасова: Разрешите мне пройти на кухню?
Гриша: Пожалуйста… А это лишнее, вы и так прекрасны. Я прав, Лева?
Лева: Галочка, твоя подруга — сама любезность. А ты из себя целку строишь. Нехорошо.
Синичкина: Не подходи!
Лева: А если подойду?
Синичкина: Из окна прыгну.
— Девки влипли! — Климов смачно выругался, проверил оружие и, бросив на Колберга выразительный взгляд, рявкнул: — Пошли!
Яша мгновенно выскочил из машины, в два прыжка одолел расстояние до подъезда, вызвал лифт.
Дверь квартиры Синичкиной, как и большинство дверей московских квартир, открывалась вовнутрь — заходи кому не лень. Климов хотел было выбить ее, но в последний момент передумал — шума много, кивнул Яше — действуй, мол. Яша достал из кармана связку ключей, среди которых всегда находилась его фирменная отмычка, внимательно осмотрел замок и… Через минуту с небольшим дверь бесшумно распахнулась.
Первым вошел Климов. Прислушался. Тихо. Так тихо, что слышно, как капает на кухне вода из крана и заунывно жужжит где-то бьющаяся о стекло муха.
Яша расстегнул куртку, под которой в наплечной кобуре таскал пистолет тридцать восьмого калибра, доставшийся ему в наследство от убитого в бою моджахеда, глянул на Климова и, дождавшись команды, рывком влетел в комнату.
Картинка, увиденная им, впечатляла. На полу — два не подающих признаков жизни мужика, а над ними — застывшие фигурки двух очаровательных женщин — Митасовой и Синичкиной. Синичкина все еще не оправилась от испуга — халатик был по-прежнему расстегнут, Митасова наоборот, излучала само спокойствие, давая возможность нежданным гостям и, казалось, всему миру лицезреть самые изысканные места своего дивного тела — на ней не было ничего, кроме короткой, почти прозрачной комбинации и замшевых туфель серого цвета.
Климов опустился на колени и попытался выяснить, от чего пришли почти в полную физическую негодность два здоровых мужика. Результаты осмотра потрясли его — ни одного перелома, ни одной открытой раны.
— Что вы с ними сделали?
— Не волнуйтесь, — проговорила Митасова, натягивая платье. — Через полчаса будут живее всех живых.
— Паралитический газ?
— Что-то вроде этого.
— Кто они?
Митасова перевела взгляд на Синичкину.
— Галя, это вопрос к тебе.
— Соседи, — пробормотала Синичкина, поспешно застегивая халат.
Яша перевернул парня в замшевой куртке на спину, проверил карманы. Из левого извлек «Макаров», из правого водительские права на имя Кузькина Григория Артемьевича.
— У вас все соседи с пистолетами ходят? — спросил Климов.
Синичкина уныло потупилась.
— Галя, советую говорить правду. В данной ситуации врать бессмысленно. Будете врать, я не сумею вам помочь.
— Они из охранного агентства «Беркут», — всхлипнула Синичкина.
— И кого они охраняют?
— Нашу фирму — журнал «Я и Мы».
— Вы давно с ними знакомы?
— Месяца три.
— А близко?
— Я сказала: три месяца. С Левой. А второго вижу первый раз.
— Ну и вляпалась я! — чуть не в голос запричитала Митасова. — Травка, маньяк-охранник… Галочка, ты о чем думала, когда меня в гости приглашала?
«Ой, да по тебе МХАТ скучает!» — Климов внимательно посмотрел на Митасову, и впервые за все время их знакомства ему пришла в голову мысль, что она слишком хороша для проститутки. Все в ней — глаза, губы, легкая осанка, небрежность позы, обрисованная в распахе кофточки высокая грудь, — бросало мужской половине планеты отчаянный вызов, но принять этот вызов решился бы не каждый, ибо в нем таилось что-то от высшего присутствия.
— И этот вооружен, — сказал Яша, вытаскивая из кармана у Левы пистолет. — Впечатление такое, что они не на свидание топали, а банк брать. — Вслед за «Макаровым» на свет божий явились двести пятьдесят тысяч российских денег, водительское удостоверение на имя Каткова Льва Ивановича и синий конверт, в котором оказались девятьсот долларов и железнодорожный билет до Франкфурта-на-Майне.
Водительское удостоверение Климов приказал вернуть на место, а синий конверт вручил Синичкиной. Когда она ознакомилась с его содержимым, спросил:
— Едешь?
— Куда? — усмехнулась Митасова. — Они ее теперь и на Северном полюсе найдут. И будут мучить до тех пор, пока она не признается, кто у нее был в гостях.
— Галя, я тебя спрашиваю, — сдвинул брови Климов. — Едешь или нет?
— Я боюсь, — всхлипнула Синичкина. — Оттуда еще никто не возвращался!
— В таком случае быстро одевайся и собирай вещи. Поживешь у Яшки. — Климов указал на Колберга. — Он хороший парень, у него трехкомнатная квартира, так что ты его не стеснишь. Я правильно говорю, Яша?
— Благоразумно.
— Ну и ладушки. — Климов выглянул за дверь, убедился, что все тихо, спокойно, и ухватил Леву под мышки. — А теперь мы восстановим истинную картину случившегося.
Они вытащили с Яшей обоих мужиков из квартиры на площадку между этажами, придали им естественные для пьяных позы, поставили на подоконник пустую бутылку водки емкостью ноль семь литра, а вокруг раскидали закуску — апельсиновые корки.
— Убедительно? — спросил Климов.
— Для ментов — сойдет, — ответил Яша. — А для тех, на кого они работают, оскорбительно — откровенный плевок в лицо.
— Ты про этот плевок пока молчи… и про Галю тоже — Скокову не очень понравится, что мы залезли в чужой огород.
Они вернулись в квартиру, помогли Синичкиной собраться и через несколько минут уже быстро катили по вечерним улицам, пустым, угрюмым, излучавшим злобу и страх.
Климов молчал. Думал. Как и большинство мужиков его возраста, он был уверен, что знает женщин от «а» до «я». И на тебе, влип! Сгорел словно мальчишка, связавшийся с наперсточниками в надежде узнать, под каким стаканчиком заветный шарик.
«А почему влип? Мне что, гнилой орех попался? — Климов неожиданно вспомнил своего приятеля, народного, между прочим, артиста СССР Бориса Стигнеева, дружбой с которым очень гордился. Боря на склоне лет учудил, как говорят в таких случаях, чудо дивное — после смерти жены вновь женился. Но чудо заключалось не в том, что он женился, а в том, что его новой жене было ровно столько лет, сколько его дочке Маше — двадцать пять. Маша жестоко обиделась — порвала с отцом всякие отношения, озлобилась, стала пить. Борис пришел за советом к приятелю — «Что делать? Помоги!» Но он, Климов, тогда безоговорочно встал на сторону Маши. Сказал: «Ты же, дорогой, ее наследства лишил — квартиры, машины, в общем, всего, что вы с женой совместно нажили». — «Квартиру я ей купил, — слабо возразил Борис. — Правда, однокомнатную…» — «Здесь дело не в квартире, важен моральный аспект…» — «Если так рассуждать, то я, выходит, аморальный тип?» — «Ты — нормальный, а вот твоя юная жена — хищница!»
Климов оказался прав. Через год хищная птичка съела Борю Стигнеева. Его похоронили на Ваганьковском, но Маша проститься с отцом так и не пришла. Климов ее осудил, но после долгих размышлений, когда пришел к выводу, что борьба за наследство в любом случае дело грязное и люди, как правило, осуждают обе стороны — и правых, и виноватых, — смягчился, позвонил, поздравил с днем рождения и с тех пор делал это ежегодно.
«И Ольга Сергеевна оказалась в таком же положении, — подумал Климов. — Она так же, как и Маша, боролась за наследство — родительскую квартиру, дачу, но…» — Он вдруг вспомнил про иконы, о которых ему поведал Яша, и крепко, вслух, выругался.
— Что с тобой? — удивленно изогнула бровь Митасова.
— Извини, задумался.
— А я кое-что запамятовала… — Второй бык — Теплов. Поэт Глеб Михайлович Теплов.
— Кто его познакомил с Краевой?