ученикам. Что он и сделал, скопировав не только мимику и жесты своего бывшего начальника, но и голос, властный, раскатисто окающий.
— Преступление — это стечение обстоятельств, лейтенант, иными словами — ситуация, в которую попадает человек. А ситуации иногда выпадают такие, что на приманку клюют даже самые наичестнейшие люди. Вывод: поведение человека определяет не характер, а ситуация. Понятна мысль?
— Вполне.
— Ну и что ты по этому поводу думаешь? — Климов посмотрел на покойницу. Она была в короткой кремового цвета комбинации и изящных черных туфельках на высоких каблуках. Рядом с левой, обнаженной до самого лобка ногой на полу валялись лайковые темно-синие перчатки.
— Здесь все ясно как божий день — убийство на почве ревности, — твердо и как-то заученно проговорил Грошев.
— А любовник? — подковырнул Климов, но без злости, скорее из чувства противоречия, ибо и сам уже понимал, что дело и впрямь выеденного яйца не стоит — семейная трагедия.
— Найдем.
— А где ты его искать будешь?
Грошев снисходительно усмехнулся.
— А вот сейчас ваша дама… извините, сестра мужа очнется, мы ее допросим и все будет тик-так.
— А ты уверен, что она знает имя любовника?
— Думаю, да.
— А я не уверен, лейтенант. И вот почему… Ты жене когда-нибудь изменял?
Лицо Грошева приобрело свекольно-морковный оттенок.
— Допустим.
— Кто-нибудь об этом знает?
— Ни одна живая душа.
Климов выразительно щелкнул пальцами, поднял с пола перчатки, коротко спросил:
— Чьи?
— Наверное, хозяйки.
— Она кто по профессии?
— Журналист.
— А хозяин?
— Художник.
— Пойдем его посмотрим. — Климов сунул перчатки в целлофановый пакет, протянул Грошеву. — Возьми. Думаю, пригодятся.
Они вышли на веранду. За круглым обеденным столом сидел следователь областной прокуратуры Виталий Игоревич Рюмин, точная копия Грошева — молод, неопытен, но уже с гонором, на собеседника смотрит свысока. В данный момент он, правда, смотрел с любопытством, гадая, коль скоро оживет под руками рыжего судмедэксперта очаровательная блондинка, которую привез на дачу полковник Климов и которая грохнулась в обморок, как только ей сообщили, что Андрей Сергеевич Турусов уже час с лишним пребывает на небесах.
— Перестаньте вы ее по щекам хлопать, — раздраженно проговорил Климов. — У вас что, нашатыря нет?
— Представьте! — разогнулся рыжий эксперт, словно петух, взмахнув руками-крыльями.
— Тогда влейте в нее рюмку коньяка.
Руки-крылья с вызовом уперлись в бока.
— Мне что, в магазин сбегать?
— Не хамите, Белкин, — зло оборвал его Грошев. — На кухне этого дерьма — целый ящик! А ты, Виталий, если не трудно, свари пока кофе.
— Для дамы? — вежливо осведомился следователь.
— На всю компанию. Дама — сестра хозяина этой дачи, поэтому разговор у нас с ней будет длинный и серьезный.
— Значит, соседка сперва позвонила нам, а затем — в МУР? — переварив мысль, спросил Рюмин. — Я вас правильно понял, товарищ полковник?
Такой расклад Климова вполне устраивал: очень уж нелепо, почти мистически выглядела связь его дорожного происшествия с трагедией, разыгравшейся на этой даче. И он бы подтвердил эту версию, но в это время, к его счастью, Турусова, испустив тяжкий стон, открыла глаза. Взгляд у нее был блуждающий, но вполне осмысленный.
— Кофе выпьете, Ольга Сергеевна? — с вежливым напряжением спросил Климов.
Турусова кивнула, с благодарностью прижала руку к сердцу.
— А рюмочку коньяка? — елейным голосом осведомился Белкин.
— Ты сперва налей, а потом спрашивай. — Климов придавил рыжего медэксперта жестким, как кирпич, взглядом и шагнул на крыльцо.
Андрей Сергеевич Турусов повесился, если можно так выразиться, профессионально. Сложив вдвое бельевую веревку и сделав петлю, он перекинул ее через балку перекрытия потолка, к которой заранее приставил лестницу, и спрыгнул. Смерть наступила мгновенно — лопнули шейные позвонки.
— Хорошая работа, — сказал фотограф, делая последний снимок. — Некоторые минут по двадцать извиваются, синеют, понимаешь, как баклажаны, а этот… раз — и в дамках. Молодец!
Фотограф, видно, был малый с юмором, работал по своей специальности, очевидно, давно, поэтому смерть рассматривал не с точки зрения человеческой скорби, а как предмет транспортировки из точки «А», которую, естественно, считал отправной, до точки «Б», являющейся, по его мнению, конечной.
— Сколько ему было лет? — спросил Климов, рассматривая курчавую шапку черных, но уже тронутых сединой волос.
— Неделю назад исполнилось ровно пятьдесят.
— А ей?
— Двадцать шесть.
— Мотивчик-то наклевывается… — Климов с вопросительным прищуром глянул на юного опера, подмигнул, тот понял его, посмотрел на облака, похожие на шкурки убитых баранов, зло задвигал желваками.
— Товарищ полковник, разрешите мне обращаться к вам по имени-отчеству?
— В отделе меня все называют по фамилии.
— Вам так больше нравится?
— Да.
Грошев сделал судорожное глотательное движение, но смущение переборол.
— Климов, почему вы в любом человеческом поступке ищите расчет, склонность к обману, коварство?
— Работа у нас, парень, такая — искать! А если проще… Булгакова читал?
— Допустим.
— Так вот, сей мастер говорил: «Ни с того ни с сего кирпич на голову не падает».
— Вы что, не верите в благие порывы?
— Только во время секса, — насмешливо процедил Климов. — Ты весь дом осмотрел?
— Это не дом — лавка древностей. Я таких картин в жизни не видел…
— Пойдем глянем. Я последний раз в Третьяковке был… пожалуй, лет пятнадцать назад.
— А я ни разу, — откровенно признался Грошев.
Первый этаж, исключая террасу, состоял из спальни, гостиной, кухни, обставленной по последнему слову техники, и библиотеки, в которой кроме книг по искусству и художественной литературы, преимущественно классиков, висели уникальные картины (что они уникальные и бесценные, Климов понял, опознав одну из них — портрет княгини Юсуповой) и хранились всевозможные дорогие безделушки — бронза, зеркала, часы — каминные, настенные, напольные, каретные, и все на ходу. Ошалеть можно!
— У него охранное устройство было? — спросил Климов. — С милицией?
— Еще не выяснил, товарищ полковник.
— Климов, — поправил Климов, поднимаясь по лестнице на второй этаж, где находилась мастерская художника. — О-о-о-о! — выдохнул он удивленно, открыв дверь.
Это была не мастерская — чудо! Просторная — метров восемьдесят, теплая — газовое отопление, светлая — верхняя половина стен состояла сплошь из стекла, она вызывала чувство восторга и… полета, словно ты находился не в комнате, а в кабине воздушного лайнера, скользящего по облакам навстречу солнцу.
В центре мастерской стоял мольберт с почти законченным портретом князя Юсупова-старшего. Его породистое, властное и надменное лицо с калмыцкими прорезями темных глаз Климов, однажды увидев в Третьяковке, запомнил на всю жизнь, ибо оно очень походило на лица двух великих людей нашего времени одновременно — отца народов Иосифа Сталина и легендарного командира Первой Конной Семена Буденного.
— Теперь я, кажется, понимаю, на чем покойный делал деньги, — сказал Климов, завороженным взглядом рассматривая портрет. — Он — копиист. Причем очень хороший. Эту морду, — он указал на мольберт, — от подлинника не отличишь — Серов.
— Вы знаете и понимаете живопись, — помолчав, проговорил Грошев. — Увлекались?
— Стечение обстоятельств, — улыбнулся Климов. — Одно время я снимал комнату рядом с Третьяковкой и, когда был свободен, то именно в ней и околачивался — мне нравились работы старых мастеров, вернее, портреты людей, которых они рисовали. Там я впервые с князем Юсуповым и познакомился… А через него — с исполнителем, господином Серовым.
Грошев дурашливо хохотнул, смутился под пристальным взглядом Климова и пояснил:
— Вы Серова назвали исполнителем… На нашем милицейском, жаргоне это — киллер.
— Тебе за Серова обидно стало?
— За русский язык.
— Извини. — Климов потер переносицу, что делал всегда, когда находился в затруднительном положении. — Князь Юсупов свой портрет Серову заказал… Может, и нашего художника заказали?
— Да он повесился! — возмутился Грошев. — В общем, все это, — он развел руками, — обыкновенная бытовуха, а вы в дебри — заказное убийство!
— А что, мотив прекрасный, — хмыкнул Климов. — Ты знаешь, на сколько эта дача тянет? Со всем барахлом в придачу? А?
— Не спорю. Здесь — целое состояние, но…
— А сегодня за пару тысяч на тот свет отправляют, — перебил Климов. — Так есть мотив или нет?
— Есть, — сдался Грошев. — Но если рассуждать так, как рассуждаете вы, то преступника надо искать среди родственников, то есть ближайших наследников покойного, а ближайшую наследницу — жену, пристрелили. Что вы на это скажете?
— Внизу сидит сестра покойного, — скрестив на груди руки, задумчиво проговорил Климов. — Не хочешь с ней побеседовать?
— Вы ее привезли, вам и карты в руки — беседуйте на здоровье!
— Мне нельзя, дорогой! Во-первых, я здесь — лицо неофициальное, а, во-вторых, с сегодняшнего дня — в отпуске. — Климов выстрелил вверх указательным пальцем. — А вот послушаю я эту даму с удовольствием. Идем?
Официально допрашивать свидетеля должен был следователь Рюмин, но он, мгновенно сообразив, что на данный момент оперативникам — Климову и Грошеву — о разыгравшейся в доме трагедии известно куда больше, чем ему, уступил свое кресло Грошеву. Сказал:
— Сережа, Ольге Сергеевне полегчало, так что, если у тебя имеются к ней вопросы…
— Благодарю, — сухо, почти враждебно отчеканил Грошев. Он сел в плетеное кресло, придвинул к себе чашечку кофе. — Ольга Сергеевна, нам, в общем, понятно, что здесь произошло, но… Для того чтобы поставить в этом деле точку, мы должны кое-что прояснить… Если некоторые вопросы покажутся вам странными или бестактными, прошу заранее извинить — такова специфика нашей работы. Договорились?