— Я слушаю вас. — Турусова взяла в руки сумочку, достала пачку «Мальборо». — Вы не против?
— Пожалуйста.
Климов, сидевший рядом с Турусовой и этим как бы защищавший ее интересы, предупредительно щелкнул зажигалкой.
— Спасибо. — Турусова благодарно кивнула и, обратив взор на Грошева, сосредоточилась.
— Ольга Сергеевна, вам сколько лет?
— Тридцать пять.
— Адрес?
— Малая Полянка, дом двадцать, квартира восемь.
— Вы замужем?
— Нет.
— Значит, одна проживаете?
— С собакой — шотландский терьер по кличке Круг.
— Квартира большая?
— Четырехкомнатная. Она нам от родителей досталась.
— Нам… Это кому?
— Мне и брату — Турусову Андрею Сергеевичу.
— Он и сейчас там прописан?
— Да.
— А дача?
— Дача — его собственность.
— Давно он ее приобрел?
— Дача нам тоже от родителей досталась, так что ей лет двадцать — двадцать пять, а вот перестроил ее Андрей недавно — в прошлом году.
Грошев допил кофе, откинулся на спинку кресла, задумчиво произнес:.
— В эту дачу и ее содержимое вбухали уйму денег… Ваш брат хорошо зарабатывал?
— Думаю, что да, — кивнула Турусова. — Вы осмотрели библиотеку, мастерскую?
— Это наша обязанность.
— Так вот, портрет княгини Юсуповой ему заказал ее праправнук, князь Юсупов, который проживает ныне в Париже. Он очень богат, поэтому денег на приобретение картины Серова, вернее ее копии, не пожалел.
— А где они познакомились? — поинтересовался Климов.
— В Риме. Князь Юсупов приобрел одну из работ Рокотова, но усомнился в ее подлинности и в качестве эксперта вызвал Андрея… Затем — пригласил его в Париж.
— Понятно, — сказал Климов. — Как звали жену Андрея?
— Тая. Таисия Александровна Краева.
— Вы были с ней в хороших отношениях?
Лоб Турусовой прорезала крутая, как бруствер окопа, складка.
— Я была против этого брака, — проговорила она жестко.
— Почему?
— Это долгий разговор. Но если вас интересует…
Климов украдкой взглянул на часы, понял, что на торжество к Деду опоздал, и, смирившись с этим, перевел взгляд на Грошева — бери, мол, вожжи, в свои руки.
— Ольга Сергеевна, мы не торопимся, — сказал Грошев. — Да и вам будет легче: человеку всегда легче, когда он выговорится.
Турусова, соглашаясь, кивнула.
— Мой брат был человек старомодный, — сказала она, углубляясь в собственные мысли. — А может, просто не успел за временем, которое со скоростью курьерского поезда пронеслось мимо него, пока он сидел в кресле и листал альбомы по искусству, выясняя, как и в чем ходили девицы при Екатерине II. В общем, так или иначе, но он задержался в своем развитии… по отношению к женщине. Он был и остался рыцарем, для которого главное не переспать, а сам процесс ухаживания — разговоры, прогулки, походы в театр, первый робкий поцелуй… Его героиней стала блоковская незнакомка… — Турусова вскинула голову и посмотрела в окно, за которым под напором осеннего ветра, кружась, опадали желтые листья.
И каждый вечер в час назначенный
(Иль это только снится мне?)
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманом движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна,
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
«Актриса, — подумал Климов, — но талантливая и, как всякий талант, одинокая. Наверное, тоже от поезда отстала…»
— Вы меня поняли? — спросила Турусова, почему-то обращаясь именно к нему.
Климов вздрогнул — «Ясновидящая, черт бы ее побрал!»
— Прекрасно.
— А теперь представьте… Андрей возвращается из Парижа, ему звонят из газеты и просят дать интервью. Он, конечно, не возражает — он любит поговорить, угостить, принять… А здесь еще и не гость, а гостья — женщина с глубоким придыханием, интимными нотками в голосе, Таис Краева… Андрей накрыл стол, зажег свечи и… оказался в постели, естественно, вместе с этой Таис Афинской, как он ее впоследствии прозвал. Далее — полный бред. Андрей заявляется ко мне через две недели и говорит: «Женюсь!» Я ему: «С ума сошел? Она тебе не пара — на четверть века моложе и… у вас совершенно разные интересы. Она — шлюха с курьерского поезда!» Он замахал руками, затопал, замычал — ты, мол, не веришь в любовь с первого взгляда, — и ушел, оскорбленный в лучших чувствах. И, конечно же, сделал по-своему — женился. С тех пор между нами — Берлинская стена.
— Вы были у него на свадьбе? — помолчав, спросил Грошев.
— Я же вам сказала: Берлинская стена! — сухо проговорила Турусова, судорожно сглотнув ком в горле.
— Вы хотите сказать, что больше не общались с ним?
— Почему не общались? Общались. Но это общение было односторонним — он приходил ко мне и жаловался, жаловался, жаловался… Я устала от его жалоб.
— На что он жаловался?
— Что она ему изменяет, что он устал от гостей, от ночных приемов, скандалов, ее регулярных исчезновений и вообще — от жизни! И я поняла, что ему конец. Не сразу, но поняла. — Турусова всхлипнула, приложила к глазам батистовый платочек. — И сегодня, когда встретила Климова, — я задумалась и врезалась в его машину, — поняла, что этот конец пришел.
«Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте», — усмехнулся Климов, гадая, устроит его коллег такой расклад или нет, и если нет, то как бы он сам поступил на их месте.
Рюмин допил кофе, отодвинул чашечку в сторону и посмотрел на Климова, напряженно посмотрел — что, мол, на это скажете, господин хороший?
— Перчатки, — напомнил Климов.
Грошев, чуть заметно покраснев, вытащил из целлофанового пакетика лайковые перчатки.
— Ольга Сергеевна, кто их хозяин?
— Брат, — без колебаний ответила Турусова. — У него пальто такого же цвета. — Она капризно пожала плечами и, взглянув на Климова, пожаловалась: — Я устала, Климов.
«Отдохни», — чуть было не ляпнул Климов, которому такое панибратство пришлось явно не по душе, но, к счастью, его опередил Рюмин.
— У меня вопросов нет, — сказал он, встал и направился к выходу, отдавая следовавшему за ним по пятам Грошеву последние распоряжения: — Турусова — в анатомичку, оружие — на экспертизу, опись ценных вещей, чтобы потом претензий не было, и… постарайся найти любовника этой стервы. Искать знаешь где?
— Тебе в рифму ответить? — обозлился Грошев.
— Не надо. Там вчера водолазы работали — тебя искали, трясина, говорят, засасывает.
— Иди ты к черту! — рявкнул Грошев, направляясь в соседний дом за понятыми.
— Интеллектуальные ребята, — усмехнулась Турусова. Но без иронии. Доброжелательно.
— Высшая школа милиции, — сказал Климов, поднимаясь. — Вас подвезти?
— Так они же опись ценных вещей будут составлять… Я должна присутствовать?
— Желательно.
— Тогда я, пожалуй, останусь.
— Всего доброго!
— Спасибо. Я могу вам позвонить?
— Буду рад. — Климов спустился с крыльца и по бетонной дорожке, усыпанной желтыми листьями, направился к выходу. Возле калитки обернулся. Турусова стояла рядом с террасой и, прикрывая ладонью глаза от солнца, смотрела ему вслед. «А в ней что-то есть, — подумал Климов, — Иначе с чего бы я так задергался — «Буду рад, звоните…»
Из дома напротив в сопровождении двух гоголевских персонажей — Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича — вышел Грошев.
— Лейтенант, — остановил его Климов, — будут осложнения, звони. — Он протянул ему визитку. — В любое время звони. Домой. Договорились?
Лицо Грошева приобрело озабоченное выражение.
— Что тебя беспокоит? — спросил Климов.
— Никак не пойму ваш интерес…
— Интереса нет, а вот любопытство, обыкновенное человеческое любопытство — огромное. — Климов сел в машину, лукаво подмигнул. — Слушай анекдот… Капитан по радиотелефону связывается с водолазом: «Иван, срочно поднимайся!» — «Зачем? — отвечает тот. — Я еще работу не кончил». — «В гробу я видел твою работу. Немедленно вылезай — тонем!»
Грошев запоздало расхохотался и, проводив взглядом резко взявшую с места машину, вместе с понятыми пошел в дом.
Климов проснулся в семь утра. В это время он обычно вставал, бодро шлепал в ванную, принимал холодный, обжигающий тело душ, жарил яичницу, пил кофе и топал на работу. Сегодня топать было некуда — отпуск. Климов чертыхнулся, но своей привычке не изменил — принял душ, позавтракал, вытащил из почтового ящика свежие газеты, сел в кресло у окна и, пробежав хронику происшествий, без труда нашел то, что и хотел найти — небольшую информацию «Подмосковный Отелло». Внимательно прочитал и сделал вывод, что автор в своих рассуждениях необъективен: он считал, что во главе угла этого дела — ревность. И ничего более. «Впрочем, он вправе так думать, стал рассуждать Климов. — Ведь он не следователь и далее своего носа ни черта не видит, а если и видит, то первая версия — убийство на почве ревности — зашторила ему глаза, а может, и мозги…»
Поколебавшись, Климов набрал номер отдела хроники, представился и спросил, кто автор этой информации.
— Синичкина, — ответил бойкий девичий голосок.
— Позовите ее, пожалуйста, к телефону.
— К сожалению, это невозможно — она у нас не работает.
— А как мне ее разыскать?
— В журнале «Я и Мы». — Девица хихикнула и, не дождавшись ответной реакции, спросила: — Вы что, никогда этот журнальчик не читали?
— Я даже название впервые слышу, — признался Климов.
— Это журнал сексуальных меньшинств. Про них-то вы, надеюсь, слышали?
— Приходилось. Но относился к ним без любопытства.
— А теперь, значит, проявили. — Девица, по всей вероятности, скучала, дежуря на линии, и была не прочь поболтать, чем Климов незамедлительно и воспользовался.