— Если будете со мной откровенны, — произнес Климов.
— Хорошо. — Митасова решительно тряхнула головой, и ее белокурые волосы веером рассыпались по сторонам. — Отца не помню. Мать умерла, когда мне было семь лет. Попала в детский дом. Хороший, как я теперь понимаю…
— Чем?
— Бассейн, отлично оборудованная спортплощадка, молодые и серьезные учителя, которые после восьмого класса производили, так сказать, естественный отбор — кому в ПТУ, а кому топать дальше… Я — из-за пристрастия к английскому — попала в группу «кому топать дальше», окончила десять классов и с хорошей рекомендацией отправилась в Москву — поступать в Инъяз. — Митасова впервые за время разговора вскинула голову, посмотрела Климову в глаза и, убедившись, что ее слушают с интересом, продолжила. — Стажировку проходила в Интуристе. Контора — пальчики оближешь: туристы, разъезды, обеды… На меня положил глаз заместитель директора, я ответила взаимностью — а что мне оставалось делать? — и в благодарность за это он объяснил мне на пальцах, сколько я буду иметь с клиента, если… Вы меня понимаете?
— Прекрасно, — кивнул Климов. — А кто был первым, кто объяснил вам все это на пальцах?
— Преподаватель английского… в детском доме.
— Сколько вам было лет?
— Пятнадцать.
— Это произошло без насилия с его стороны?
То ли вопрос показался Митасовой примитивным, не стоящим внимания, то ли ей не захотелось подставлять своего преподавателя, но ответила она с вызовом:
— По-моему, со времен Адама и Евы еще ни одна девица не снимала трусики добровольно. Или я не права?
Климов задумался, припоминая, был ли в его практике случай, опровергавший сказанное, но не припомнил, потер двумя пальцами переносицу и спросил:
— Вам это доставляло удовольствие?
— И сейчас доставляет: приятно видеть удовлетворенного мужчину, — спокойно проговорила Митасова, но заметив, что ее ответ шокировал Климова, поспешно добавила: — Шучу! Я просто таким образом искала партнера — доблестного д’Артаньяна, которого бабы иногда ищут всю жизнь, но, увы, так и не находят.
— Не там искали, — зло проворчал Климов. — Такие ребята служат… — Он запнулся, и Митасова, воспользовавшись паузой, не без ехидства вопросила:
— В МВД?
— Зря иронизируете. — Климов встал, расправил плечи и, не попрощавшись, вышел из квартиры.
Через два дня он пригласил Митасову к себе на Петровку. Когда она пришла, сверкая как алмаз в четырнадцать каратов, сказал:
— Екатерина Васильевна, вы оказались правы: ваш клиент умер от счастья. Патологоанатом Первого мединститута Марк Степанович Каширин подтвердил диагноз судмедэксперта — обширный инфаркт. Так что у меня к вам претензий нет. — Он спрятал папку с ее делом в сейф и загадочно улыбнулся. — Но… долг платежом красен.
Митасова ответила понимающей улыбкой.
— Когда мне вас ждать?
— Вы меня неправильно поняли, Екатерина Васильевна. Должок на нашем жаргоне — это отплатить той же монетой. Как говорится, услуга за услугу.
— Вы хотите привлечь меня к сотрудничеству?
— В прямом смысле этого слова — нет, но… Если когда-нибудь мне потребуется ваша помощь, я могу на вас рассчитывать?
— Всегда.
— В таком случае не смею вас задерживать. Успехов вам и здоровья.
— Спасибо.
И они расстались. Каждый с вполне определенным мнением друг о друге.
— Здравствуйте, Екатерина Васильевна! — сказал Климов, заслышав в трубке бархатный голосочек Митасовой. — Вас беспокоит… Впрочем, ставлю бутылку шампанского, что вы даже в голове не держите, кто вас беспокоит.
Ответный удар был ниже пояса.
— Вы проиграли, Климов. Я семь лет ждала вашего звонка… Так что берите шампанское и приезжайте.
— Не баба — Клеопатра! — восхищенно пробормотал Климов, положив трубку. — Такой по дурости можно не только шампанское, но и «Мерседес» засадить. Подумать только, семь, нет, восемь лет прошло, а она, ткнув пальцем в стадо баранов, что паслось и до сих пор пасется вокруг нее, указала именно на меня, как будто я ей сын родной!
— Кто такая? — снова поинтересовался Яша.
— Приеду, объясню, — ушел от прямого ответа Климов. Он торопливо переоделся, сунул в карман сотовый и, окинув взглядом разгромленную квартиру, сказал: — Если будет звонить Смородкин, я на даче.
— А вы давно ее приобрели?
— Вчера. И не приобрел, а снял в аренду. На месяц. Еще вопросы будут?
— Я думаю, вы сами мне все расскажете, когда вернетесь.
— И бутылку поставлю.
Яша недовольно фыркнул.
— Константин Иванович, я профессионал. И мой рабочий день оценивается как минимум…
— Две! — сказал Климов, мгновенно сообразив, что сумма, которую Яша сейчас потребует за свои услуги, его в восторг не приведет. Он выскочил за дверь и стремглав бросился по лестнице.
Митасова встретила Климова таинственно-печальной улыбкой Джоконды, при виде которой Климов моментально вспомнил Маяковского: «Вошла ты, резкая, как «нате!», муча перчаток замш, сказала: «Знаете — я выхожу замуж». Вспомнил, прошел вслед за хозяйкой на кухню, открыл шампанское и, наполнив заранее приготовленные бокалы, спросил:
— Екатерина Васильевна, никак замуж собрались?
— Предложение было, — продолжая улыбаться, ответила Митасова, — но я отказала.
— Почему?
— Почему? — переспросила Митасова, и мягкая теплота ее голубых глаз мгновенно превратилась в твердую синь булатовской стали. — А вы сами не догадываетесь?
— Нет, — безмятежно распахнул ресницы Климов.
— Постараюсь объяснить. — Митасова подняла бокал и, когда они выпили, взглядами пожелав друг другу здоровья, сказала: — Допустим, я вышла замуж, живу, счастлива — теплый, светлый дом, хороший муж, обманывать которого — грех, и здесь, в этот самый светлый и радостный момент моей жизни, появляетесь вы, злой демон, и говорите: «Девочка, пора вернуть должок». А должок — это с кем-то переспать… — Она вытащила из пачки сигарету. — Верно?
Климов уныло кивнул, чиркнул зажигалкой и, глядя на дрожащий огонек, подумал, что его очень ловко и умело загнали в угол.
— Ну и что мне сказать мужу? — прикурив, вопросила Митасова. — Милый, мне сегодня нужно оттрахать одного парня, ты не возражаешь?
Климов крякнул и тоже закурил.
— А ты, Екатерина, баба злопамятная, — сказал он, переходя на «ты». — Если дело действительно обстоит так, как ты обрисовала, то я могу снять твою кандидатуру, освободить тебя от данного тобой слова.
Митасова не лгала, заявив Климову по телефону, что семь лет ждала его звонка. Она действительно ждала. А почему — ей было неведомо, ибо, как сказал поэт, «слишком много есть в каждом из нас неизвестных играющих сил».
Однажды вечером, когда навалилась бессонница, Митасова принялась размышлять о жизни — подытоживать ушедшие годы, пролетевшие со скоростью курьерского поезда, и подсчитывать, на сколько ее еще хватит, если она на первой же станции с этого поезда не сойдет. Результат оказался неутешительным, и Митасова подумала: «А не пора ли тебе, старуха, замуж?» Внутренний голос ответил: «Пора!» — «А за кого?» Услужливая память мгновенно вытолкнула на поверхность с десяток претендентов, но Митасова решительно отвергла их — самовлюбленные похотливые козлы, с которыми не только под венец — переспать-то грех. Мысль, словно удирающий от кошки мышонок, вильнув хвостиком, скользнула дальше и через минуту материализовалась в… Климова — «Этот, пожалуй, подойдет. А я ему?»
Когда Иванушка-дурачок, веселый шаромыга, пьяница и прихлебатель, решил жениться на царевне и с этим желанием притопал во дворец, то слуги всыпали ему по первое число, на пальцах объяснив, что гусь свинье не товарищ. Митасовой же и ходить никуда не пришлось, чтобы убедиться в правильности этой поговорки, сама сообразила, что проститутка и мент — личности полярные, несовместимые, так сказать, погрустила сколько положено и заставила себя выкинуть Климова из головы. Но… выкинуть-то выкинула, а забыть не смогла — сработала старая, как мир, притча: не думай пару минут о белом медведе и получишь миллион. И превратился Климов в занозу в сердце, старую, задубелую, но о которой она моментально вспомнила, как только он ей позвонил. Вспомнила и решила побороться за свое счастье — доказать любимому, что более преданной и надежной бабы он не найдет.
— А мы разве уже на «ты»? — вырвавшись из глубокого раздумья, удивленно протянула Митасова. — За это надо выпить.
— Можно и выпить, — согласился Климов, наполняя бокалы. — Ритуал помнишь?
— Помню.
— А что скажешь мужу?
— Я пошутила, Климов.
Они выпили. Митасова встала и, обойдя стол, поцеловала Климова, вроде бы не жадно, без страсти и боевого огня, но поцелуй запомнился: по телу пробежала легкая дрожь, и Климов моментально вспомнил, что он — мужчина.
— А теперь выкладывай, зачем пришел? — сказала Митасова, возвращаясь на свое место.
— Дело вот в чем… — Климов глубоко затянулся, обдумывая, как бы поделикатней изложить задание, которое должна была выполнить Митасова. — Ты когда-нибудь читала журнал «Я и Мы»?
— Допустим.
— Это твое любимое словечко?
— Можно допустить.
— Так вот, этому журналу требуется репортер. С улицы.
— Проститутка с высшим образованием, — расшифровала Митасова.
— С тобой легко — ты все понимаешь с полуслова.
— Это комплимент?
— От чистого сердца.
— Спасибо, — сказала Митасова. — Если я правильно мыслю, а я думаю, что мыслю правильно, то я должна устроиться в этот журнал и собрать для тебя необходимую информацию. Какую именно?
Климов вытащил из кейса и положил на стол газету с очерком «Подмосковный Отелло». Митасова пробежала его глазами и, ухватив суть, спросила:
— Тебе нужен свидетель убийства?
— Да. Он, как и Краева, работал в этом журнале. Или имел к нему отношение. И он единственный, кто может указать на человека, который выстроил эту кровавую мизансцену.
— Ты кого-нибудь подозреваешь?
Климов неопределенно пожал плечами.