ИСКАТЕЛЬ 1999
№ 9
Содержание:
Олег СУВОРОВ
ВСКРЫТИЕ ПОКАЖЕТ
Роман
Кир БУЛЫЧЕВ
ГОЛОВА НА ГРЕНАДИНЕ
Рассказ
МИР КУРЬЕЗОВ
Олег СУВОРОВ
ВСКРЫТИЕ ПОКАЖЕТ
Я любил вас так, что теперь мое сердце мертво, моя вера поколеблена, мои глаза угасают. Я любил вас так, что теперь все стало для меня пустыней — и на земле, и на небе.
Глава 1. Умереть от любви
— Какой кретин надел ему цветной презерватив? — возмутился патологоанатом, помогая вынимать труп крупного семидесятилетнего старика из машины и перекладывать его на носилки. — Пошутить захотелось?
Дело происходило поздней летней ночью в одном из московских моргов, приписанных к судебно-медицинской экспертизе.
— Да никто ему ничего не надевал, — отозвался один из санитаров — крупный, головастый детина с кривыми и желтыми зубами. — Как взяли из дома, так и привезли.
— Вы что — хотите сказать, что он перед смертью трахался? — изумился патологоанатом.
— Да не просто трахался, а умер, так и не кончив, — заявил второй санитар — молодой, прыщавый парень, по виду студент медицинского института. — Вы бы, Платон Васильевич, видели, какая у него жена! На такой бы даже я мог умереть не кончив!
— Что — такая сногсшибательная красавица? — патологоанатом уже взялся за ручки каталки, намереваясь направить сексуального ветерана прямым ходом в открытые двери морозильной камеры.
— Да не то чтобы красавица или молодка, но дама чертовски сексапильная, — откликнулся молодой. — Ее бы воля — так после этого старика она бы изнасиловала всех нас троих, включая шофера. На такой даме и я бы умереть не отказался, разумеется, когда мне будет столько же, сколько этому старперу!
— Болтаешь много, — сурово заявил патологоанатом. — Ладно, вскрытие покажет, от чего он умер. Давай, выезжай, я за вами ворота закрою.
Закатив каталку в камеру и плотно закрыв двери, он направился к воротам, где, уже урча мотором, стояла «трупо-возка». Выпустив ее наружу, он аккуратно прикрыл ворота, повесив на них замок, после чего направился в подсобку.
Платон Васильевич Антонов был высококлассным патологоанатомом, но поскольку даже к сорока годам семейная жизнь его явно не задалась — он постоянно ссорился то с тещей, то с женой, причем по причинам самым незначительным, — ему пришел в голову идеальный выход: не разводиться ради детей, а подрабатывать дежурным в морге на полставке и, в случае очередной ссоры, ночевать там, тем более что к нему частенько заходили туда старые приятели по мединституту.
В данный момент в подсобке сидел его давний приятель одних с ним лет — нейрохирург и генетик Филипп Сергеевич Коновницын. К моменту доставки «сексуально озабоченного старца» оба медика уже успели «принять» по 150 граммов чистого медицинского спирта, поэтому весь последующий разговор происходил весьма сбивчиво, если не сказать сумбурно. Если патологоанатом представлял собой весьма некрасивого, да в придачу еще и сутулого человека с большими руками и невыразительными глазами, то нейрохирург был гораздо более симпатичной личностью — смуглый, усатый, прекрасно сложенный и, в отличие от приятеля, с живыми карими глазами. Связывало обоих друзей кроме давнего знакомства только одно — проблема смерти.
Если патологоанатом искал ее в трупах, то нейрохирург, «изменив» своей прежней специализации с генетикой, пытался решить гораздо более глобальную проблему — понять, почему вообще все живые организмы обречены на умирание? То ли смерть запрограммирована в генах, то ли она наступает в результате неизбежных ошибок при многократном синтезе белка, то ли все смертоносные процессы связаны с возрастным ослаблением иммунной системы, а то ли вообще эта величайшая загадка кроется в том, до чего современная медицина еще даже не додумалась.
— Представляешь себе, Фил, — заговорил Платон, садясь заполнять журнал, — привезли сейчас старика и уверяют, что буквально сняли его с молодой жены.
— Это он что же — умер от сердечного приступа в момент наивысшего блаженства? Счастливая смерть…
— Вот это еще неизвестно.
— Что ты имеешь в виду?
— Он мог умереть не только от блаженства, но и от боли — и это еще предстоит выяснить. В таком возрасте опасен не столько максимальный кайф, сколько внезапная боль, точнее, болевой шок. Ну, представь себе, что его дама в самый неподходящий момент вдруг с силой сдавливает ему мошонку. От такой адской боли и со здоровым-то мужиком может черт-те что случиться, а если старик, да еще больное сердце…
— Ты подозреваешь какой-то криминал?
— Утром на вскрытии увидим, — уклончиво заявил Платон.
— Ну-ну, — довольно равнодушно откликнулся Коновни-цын, разливая остатки спирта. — А впрочем, какая на хрен разница, как умереть — все равно ты будешь копошиться во всех нас своими кривыми волосатыми руками, до тех пор пока тебе на смену не придет тот, кто будет копошиться в тебе самом.
— Ну и что? А кто меня только что уверял, что несчастная любовь убивает, зато счастливая — заставляет забывать о смерти?
— И это действительно так, — кивнул Филипп. — Вопрос лишь в том, в какие моменты нашей жизни нас застает то или другое…
— Ну, тебя-то твоя несчастная любовь застала в самом расцвете жизненных сил, — мельком оглядываясь на приятеля, заявил патологоанатом. — И теперь вместо того, чтобы продолжать поиски бессмертия, ты своим идиотским пьянством и развратом гробишь собственную жизнь.
— Гроблю? — удивился нейрохирург. — Да если бы не «спиритус вини», я бы давно стал пациентом ближайшей психушки. Сколько раз я тебе говорил, насколько я ревнив! Я дико ревную буквально ко всему — к тому, как ее муж ласкает волоски на ее лобке, к тому соку, который истекает из нее, когда она кончает от наслаждения, к ее страстным вздохам, набухшим соскам…
— Ну, хватит, хватит, а то опять начнешь рыдать, а спирта у меня больше не осталось.
— Плевать на спирт, хотя без него я не прожил бы сейчас и дня!
— Но она не так уж и красива!
Филипп усмехнулся.
— И это говорит бывший специалист по убийствам из ревности! Ты что — забыл, что самую дикую и отчаянную ревность вызывают не самые красивые женщины, а самые стервозные! Кроме того, ты забываешь о самом удачном определении любви, которое дал твой древнегреческий тезка — старик Платон. Любовь — это стремление к бессмертию, поэтому, утратив любовь, я потерял и интерес к бессмертию… Вот что самое печальное. А ведь до этого даже в ее невыносимом упрямстве мне виделся призрак вечности!
— Ну, раз философствуешь, значит, успокоился! Кстати, для большего успокоения вот тебе цитата из сочинений одного средневекового монаха: «Телесная красота заключается всего-навсего в коже. Ибо если бы мы увидели то, что под нею, — подобно тому как беотийская рысь способна видеть человека насквозь, — то уже от одного взгляда на женщину нас бы тошнило! Привлекательность ее составляется из слизи и крови, влаги и желчи. Попробуйте только помыслить о том, что находится у нее в глубине ноздрей, в гортани и чреве: одни нечистоты. И как не станем мы касаться руками слизи и экскрементов, то неужто может возникнуть у нас желание заключить в объятие сие вместилище нечистот и отбросов?» Что скажешь?
— Для морга эта цитата — в самый раз.
— Для жизни — тоже.
Платон захлопнул журнал и взял свой стакан. Приятели чокнулись и, выпив, дружно поморщились. Закуска была самой скромной — «докторская» колбаса и соленые домашние огурчики. Патологоанатом прекрасно знал любовную историю своего приятеля, но искренне сочувствовать ей ему мешали проблемы в собственной семейной жизни.
Несколько лет назад Филиппа Сергеевича Коновницына уговорили поработать на полставке в его родном медицинском институте, после чего он неожиданно — и весьма страстно! — влюбился в одну из студенток — стройную и симпатичную молодую девицу, моложе его как минимум лет на двадцать. Поначалу — особенно когда он принимал у них зачеты и экзамены — она весьма благосклонно принимала знаки его внимания и даже отчасти гордилась этим на виду у остальных подруг.
Однако по окончании института — а он лично готовил ее ко всем экзаменам — роли переменились. Теперь уже Филипп буквально вымаливал каждую новую встречу, с ужасом думая о том, что будет, если она вдруг познакомится с каким-нибудь молодым человеком и…
Это «если» произошло на шестой год их знакомства. Накануне Восьмого марта Филипп, как и все мужчины, мучился проблемой подарка для своей возлюбленной. Идею ему подсказал последний по времени разговор.
«Я не могу сейчас с тобой встретиться, — заявила тогда Вера, — поскольку должна заботиться о своем детеныше».
«Что за детеныш?» — замирая от ужасного предчувствия, осведомился Филипп.
«Китайский пекинез».
«Ох, лучше бы мы с тобой завели маленькую красивую девочку, — облегченно вздохнул врач. — В отличие от мальчиков, которые, когда подрастут, обязательно начнут пить, курить, нюхать клей «момент», ругаться матом и заглядываться на публичных женщин, девочку можно воспитать такой же целомудренной, как ее мать, а затем выдать замуж за человека, который бы так же боготворил ее, как я боготворю тебя».
«Ну и как ты собираешься заводить такую девочку?» — ехидно поинтересовалась Вера, после чего Филипп тут же решил проблему подарка. Он купил два комплекта красивого постельного белья и послал ей его через посыльного из магазина. Не прошло и десяти дней, как он узнал, что это белье уже вовсю используется по назначению. В тот вечер он позвонил Вере домой, и ее мать (которую, кстати говоря, как и всех других родственников, Филипп лечил абсолютно бесплатно) самым невозмутимым тоном произнесла убийственную фразу: «А Вера вышла замуж, и теперь они с мужем снимают