— Это с тобой, что ли? — Вера вскочила на ноги, презрительно глядя на него сверху вниз.
— А почему бы и нет? — Филипп порывисто встал, чтобы избежать этого унизительного положения.
— Какой же ты дурак! — фыркнула она и вдруг быстро пошла прочь.
Он дернулся было, чтобы по привычке побежать за ней, но вовремя спохватился — хватит с него этих проклятых унижений! Пора вести себя как настоящий мужчина… впрочем, разве то, что он только что сделал — это по-мужски? Но ведь если бы он без звука выполнил ее просьбу, она первая бы презирала его да еще посмеялась бы над ним в постели со своим ненаглядным муженьком!
Филипп смотрел вслед уходящей Вере до тех пор, пока вдруг не почувствовал, как глаза подернулись влажной пеленой. Проклятье, неужели это опять слезы? Совсем недавно, в самый разгар своих переживаний, он вдруг размечтался о том, что его научные опыты принесут фантастический результат — он найдет способ исправлять генетические ошибки, возникающие в процессе синтеза белка и, таким образом, обретет если не бессмертие, то возможность надолго продлить свою жизнь. И вот он будет оставаться сорокалетним, в то время как Вера и ее муж перешагнут через этот рубеж и постепенно начнут стареть и угасать… Неужели даже тогда она не пожалеет о том, что в свое время променяла изобретателя эликсира «вечной молодости» на какого-то паршивого радиоинженера?
О чувствах Веры можно только гадать, зато свои чувства он знает наверняка. Да он сам бы предпочел стареть вместе с любимой женщиной, чем оставаться молодым, но одиноким неопределенно долгое и бесконечно несчастное время!
Глава 9. Секс наяву и по телефону
Давно замечено, что на определенный тип людей — сейчас, как правило, это натуры нервные и романтичные — вид смерти действует крайне возбуждающе. Как уверяют историки, на закате Средневековья эта тенденция имела всеобщий характер. Так, на некогда знаменитом парижском кладбище Невинноубиенных младенцев «кости и черепа были грудами навалены в склепах, а также в верхней части галерей, обрамлявших кладбище с трех сторон… Среди непрерывно засыпаемых и вновь раскапываемых могил гуляли и назначали свидания. Подле склепов ютились лавчонки, а в аркадах, украшенных изображениями Плясок смерти, слонялись женщины, не отличавшиеся чересчур строгими нравами…».
Как ни странно, но образы смерти и разложения выражают не столько людской страх перед смертью или потусторонним миром, сколько являются признаками самой страстной и неистовой любви к миру земному и болезненного осознания неизбежной гибели, на которую обречен каждый из нас. И это осознание максимально возбуждает человеческие чувства, придавая им исключительную остроту.
Именно этими соображениями и можно объяснить то обстоятельство, что подавляющее большинство патологоанатомов — это или мрачные, спивающиеся шизофреники, или сладострастные и циничные жизнелюбцы. Причем разница между ними заключена не столько в психологическом типе, сколько в возрасте — первые уже достигли предпенсионной стадии, вторым до нее еще далеко. Поэтому, как несложно догадаться, рано или поздно «вторые станут первыми».
Платону Васильевичу Антонову недавно исполнилось ровно сорок, так что он пока относился ко второму типу. Если исходить из основного фрейдистского мотива, согласно которому поведением человека движут бессознательные комплексы, заложенные в раннем детстве, то гинекологов можно считать сексуально озабоченными, хирургов и стоматологов — потенциальными садистами, а патологоанатомов — врожденными некрофилами. Самое забавное, что Платон полностью соответствовал этому определению, мало того — он весьма гордился как своей нетривиальной профессией, так и уровнем достигнутого в ней профессионализма, а подвыпив, любил похваляться следующим образом: «Фразу великого русского классика, которую так часто любят повторять строители дорог и не слишком умные люди: «В России две беды — дороги и дураки» — сейчас можно несколько сократить. Главная беда России — это непрофессионализм ее граждан, то есть стремление заниматься тем, к чему нет ни таланта, ни умения. Большинство или занимается тем, что им неинтересно, или тем, к чему нет призвания. И лишь немногие самородки-профессионалы еще поддерживают былую славу русской науки и культуры! Короче, главное — это не то, чем человек занимается, а то, насколько профессионально он это делает».
Помимо профессионализма в любимом деле Платону нравилось хвастаться и своим сексуальным талантом. Правда, поскольку он был сутул и некрасив, подобные похвальбы малознакомые собеседники обычно воспринимали с вполне понятным недоверием — а зря! Это лишь писаные красавцы могут позволить себе «постельный эгоизм», снисходительно позволяя женщинам удовлетворять себя и не слишком заботясь об ответной любезности; зато таким уродам, как наш патологоанатом, приходилось дорожить каждой, с огромным трудом завоеванной женщиной и для того прилагать немало умения и терпения, чтобы доставить своей партнерше максимум удовольствия.
И, надо сказать, Платон весьма преуспел в «науке любви», так что среди медсестер близлежащей больницы о нем уже ходили целые легенды. Он знал это — и пыжился от гордости, хотя редко какая медсестра — при этом не самая молодая и отнюдь не самая красивая — решалась испытать его легендарные способности. Но в последний раз ему повезло — тайком от жены он ухитрился сдать свой старый деревенский дом, доставшийся ему по наследству от отца и находившийся сразу за Кольцевой дорогой, тридцатилетней тетке и ее восемнадцатилетней племяннице. Обе они приехали в Москву из Бурятии, причем тетка устроилась в больницу медсестрой, а племянница — продавщицей в ближайший магазин.
Поначалу он брал квартплату деньгами, но потом, после продолжительной серии намеков и комплиментов, Грета согласилась расплачиваться «натурой», при этом жестко оговорив размеры «оброка». Однако воочию убедившись в сексуальных талантах своего невзрачного любовника, она добровольно увеличила «плату».
Более того, когда однажды случилось так, что племянница Анна вернулась домой слишком рано, застав обоих работников медицины в самый интересный момент их любовных игр, Грета совершенно в стиле «Декамерона» предложила ей попробовать, «как бодается этот выдающийся мужской рог». Заинтригованная племянница не заставила себя долго упрашивать, и в итоге счастливый Платон обрел двух любовниц сразу. Отныне свои постельные подвиги он мог описывать словами Казановы: «Опьяненные сладострастием и возбуждающим питьем, мы все втроем в непрестанных порывах желания произвели опустошение во всем, что даровала нам природа зримого и осязаемого, впиваясь взапуски во все, что являлось нашему взору, и в трио, которое мы исполняли, казались все одного пола».
Однако если кто-то мог подумать, что с тех пор он ходил, светясь от счастья и напевая веселые песенки во время вскрытия очередного покойника, то он глубоко ошибся. Став любовником двух прелестных молодых буряток, Платон постепенно начал приходить в отчаяние. У него было всего две зарплаты — за преподавание в институте и работу в морге, зато на них активно покушались сразу шесть женщин: теща, жена, двое дочерей и две любовницы!
Правда, Грета вскоре нашла себе московского старика и вышла за него замуж ради прописки для себя и племянницы, но не это приводило в уныние Платона, тем более что их регулярные встречи продолжались. Все чаще и чаще он хмурился и надолго задумывался. Подрабатывать больше он физически не мог — полторы ставки в институте и полторы в морге отнимали свыше шестидесяти часов в неделю. Никакими побочными навыками, кроме досконального знания человеческой анатомии, не владел. Таким образом, чтобы ухитриться изыскать новые источники денежных поступлений, надо было придумать какой-то нетривиальный выход.
После долгих поисков такой выход нашелся. Однажды, когда Платон рассуждал на тему: «Мы живем во времена всеобщей коммерциализации — все продается и все покупается, в моем распоряжении имеется лишь один «материал», но именно он-то для продажи не годится. Точнее сказать, до сего дня покупателей на него не находилось», — к моргу подъехала машина, а вскоре перед ним появились и покупатели…
— Здравствуй, милый, — с такой сладострастной интонацией произнес молодой женский голос, что Леонид Иванович Прижогин слегка опешил. — Я так рада, что ты мне позвонил!
— Правда?
— Конечно, правда. Ты себе даже не представляешь, как я ждала твоего звонка! О чем бы ты хотел со мной поговорить? У тебя есть какие-нибудь особые фантазии?
У растерянного следователя никаких «особых фантазий» не было — он всего-навсего решил уделить время делу о смерти «сладострастного старца» и набрал номер его вдовы — некоей Греты Жердевой, которая работала медсестрой в одной из московских больниц. Странно, неужели она еще и подрабатывает в службе «секс по телефону»?
— Простите, но это номер 573-19-91? — уточнил Прижогин.
— Да, разумеется. Кстати, меня зовут Камилла, а тебя?
— Леонид Иванович, — буркнул следователь, еще не решив, стоит ли продолжать эту занимательную игру или же сразу признаться в своих далеко не сексуальных намерениях.
— А можно я буду называть тебя просто Леня? — продолжал ворковать женский голос.
— Можно.
— Ты хочешь узнать, как я выгляжу?
— Хочу.
— Ну, тогда слушай внимательно. Я высокая, метр восемьдесят, стройная брюнетка с тонкой талией и длинными красивыми ногами. У меня пышный бюст, длинные волосы и очень сексуальный загар. Глаза — большие, зеленые, губы сочные и алые, нос прямой, классический…
«Какой банальный портрет! — успел подумать следователь. — А ведь скорее всего это низкорослая и кривоногая дура с бледным и прыщавым лицом…»
— Тебя интересует, во что я одета?
— Угу.
— На мне короткая белая юбка, белые чулки на резинках и белые трусики. Сверху — розовая кофта на пуговицах и золотой медальон в виде небольшого сердечка. Сейчас он какраз прячется между моими грудями. Тебе не хочется достать его оттуда, тем более что он уже согрет теплотой моего тела?