квартиру!»
После этого в жизни сорокалетнего врача начался период сплошного безумия. Он пил почти два месяца подряд, а выпив, встречался с продажными женщинами, неизменно жалуясь им на жестокость своей юной возлюбленной. На «оплаченный» период это помогало неплохо, но затем начиналось похмелье и все повторялось снова. Более того, в перерывах между приступами душевных страданий он еще ухитрялся ходить на работу, чувствуя себя совершенно разбитым.
Давно известно, что лучшее лекарство от душевных мук — это время, но когда это время проходит в непрерывном пьяно-похмельном угаре, то оно не отдаляет нашу память от страшного события, которое мы пытаемся пережить, а кажется скомканным в одно большое мгновение, из которого «торчат» обрывки смутных воспоминаний. Поэтому, по прошествии этих двух месяцев Филипп почти не успокоился — ему казалось, что та самая роковая фраза, с которой и началось его добровольное безумие, была произнесена всего пару дней назад. И от этой мысли все вновь вокруг стало болезненным и бессмысленным.
Именно в один из таких, самых невыносимых в его жизни периодов он и появился в морге у Платона.
— Ну, что — допиваем и пора спать? — осведомился тот, которому уже изрядно надоело смотреть на постоянно унылого приятеля.
Филипп кивнул, выпил и вскоре, выпущенный Платоном через заднюю дверь, оказался на улице.
Добравшись до дома ровно в полночь, он еще какое-то время уныло бродил по комнате, пил пиво, курил и размышлял о том, не вызвать ли ему на ночь очередную «девочку». Дважды он подходил к телефону, но чувство сильной физической усталости мешало снять трубку. И тут телефон зазвонил сам.
— Да? — пробормотал удивленный столь поздним звонком Филипп и через мгновение удивился еще больше, узнав голос отца. Они не виделись почти пять лет — то есть именно столько, сколько прошло со времени похорон его матери. Причиной столь долгой разлуки послужила нелепая ссора во время прощания с усопшей.
— Привет, сынок, — как ни в чем не бывало бодрым голосом заявил отец. — Извини, если тебя разбудил.
— Здравствуй. Нет, я не спал. А что-нибудь случилось?
— Да вот решил, наконец, уладить с тобой все наши давние недоразумения и пригласить тебя на свою свадьбу.
— Куда? — Филипп поначалу не поверил услышанному, поскольку его отцу уже перевалило за семьдесят.
— На свадьбу, — невозмутимо повторил отец. — Пойдешь ко мне свидетелем? Она состоится через два дня.
— Ну и на ком же ты женишься? — пьяно усмехнулся сын.
— Сколько лет твоей старушке?
— Двадцать шесть.
Филипп едва не выронил трубку, мгновенно вспомнив сегодняшний случай в морге.
— Ну так что, придешь? — довольный произведенным впечатлением, переспросил отец.
— Приду, однако… Зачем ты на ней женишься? Неужели у тебя хватило глупости думать, что она тебя любит?
— Дурацкий вопрос… Не ожидал от тебя! Впрочем, я отвечу на все твои вопросы, но потом. А пока — спасибо и спокойной ночи. Завтра я тебе перезвоню и скажу, куда нужно будет подъехать.
— Но…
— Потом, все потом, — резко оборвал отец и повесил трубку.
— Потом — это когда? — пробормотал ошарашенный Филипп. — Когда «вскрытие покажет»?
Глава 2. Старые знакомые
Отец Филиппа — Сергей Александрович Коновницын — принадлежал к старинному и знаменитому дворянскому роду, в состав которого входил один из героев Отечественной войны 1812 года и участник Бородинского сражения генерал П. П. Коновницын. Кстати, именно он командовал 3-й пехотной дивизией, оборонявшей знаменитые Семеновские флеши, а после их взятия французами и ранения Багратиона принял на себя командование всей 2-й армией, отведя ее на новые позиции.
Кровь благородных предков сказалась и в облике рядового советского журналиста — Сергей Александрович имел импозантную внешность, крупные и благородные черты лица, вальяжные манеры и бархатистый, хорошо поставленный баритон.
Получив два образования — медицинское и журналистское, — Сергей Александрович всю жизнь проработал в разных медицинских журналах. Пиком его карьеры стало место заместителя главного редактора «Медицинской газеты», откуда он был с треском уволен за то, что соблазнил жену своего шефа. Да, не имея никаких особых талантов или дарований, кроме примечательной внешности, Сергей Александрович по-настоящему преуспел только в должности альфонса. За всю свою жизнь он сменил пять официальных жен, последней из которых была мать Филиппа, а число гражданских жен и любовниц превысило полторы сотни.
Естественно, что с возрастом количество «побед» уменьшалось, что неизбежно портило характер Сергея Александровича (как, впрочем, в свое время испортило и характер самого Казановы!), зато количество проблем нарастало. Даже выйдя на пенсию, Сергей Александрович по-прежнему продолжал живо интересоваться молодыми женщинами, и только после серии обидных неудач, нарвавшись на пренебрежительное обращение типа: «Да куда ты лезешь, дедуля?» — он, наконец, осознал, что время покорения женских сердец ушло, зато осталось время для покупки женских тел!
Но пенсия рядового члена бывшего Союза журналистов СССР явно не была рассчитана на неизбывное сладострастие ее обладателя, и тогда, истощив все свои сбережения и не желая отказываться от прежнего образа жизни, Сергей Александрович принялся распродавать фамильное имущество, чем вызвал справедливый гнев своего единственного законного сына — Филиппа.
Первым «ушел» старинный диван конца XIX века, когда-то стоявший в родовом поместье Коновницыных. На полученные за него пятнадцать тысяч долларов Сергей Александрович блаженствовал почти три года, после чего настало время дорожного несессера, принадлежавшего его прадеду. В состав несессера входило множество серебряных предметов с гербом рода Коновницыных, поэтому отец ухитрился продать его еще дороже — почти за двадцать пять тысяч долларов, причем несессер был приобретен каким-то музеем.
Оставались еще старинные каминные часы, несколько антикварных книг, картина Айвазовского, портрет самого генерала Коновницына в старости, написанный неизвестным художником с натуры, и личное оружие — парадная позолоченная шпага в замечательно инкрустированных ножнах.
К великой ярости Филиппа, почти все полученные деньги уходили у отца на молоденьких шлюх, и лишь изредка он снисходительно отстегивал несколько сот долларов бывшей жене и сыну. Впрочем, надо отдать ему должное — когда она умерла, то все расходы на похороны матери своего единственного ребенка он взял на себя. При этом Сергей Александрович вел себя настолько равнодушно — он даже отказался подойти к гробу и проститься с покойницей, что вызвал всеобщее возмущение родственников и гнев сына. Все кончилось тем, что он невозмутимо пожал плечами и просто ушел в тот момент, когда гроб уже грузили в машину, чтобы везти на кладбище.
Именно после этого возмутительного случая Филипп перестал звонить или заезжать к отцу. При этом он сам немало тяготился подобным положением дел — как-никак, но они оставались единственными ближайшими родственниками, поэтому с радостью воспринял поздний звонок отца и в назначенный день явился к нему на свадьбу.
— Вот, милейшая Полина, познакомься с моим родным сыном, — отец с явной гордостью представил ему свою молодую невесту — высокую и стройную блондинку с неправильными, но свежими и весьма приятными чертами лица.
Дело происходило в зале ожидания Краснопресненского загса, где уже находилось несколько приглашенных гостей — приятели Сергея Александровича со своими старыми и весьма раздраженными женами. Причина этого раздражения лежала на поверхности — а вдруг и все остальные мужья последуют примеру этого «старого хрыча» и переженятся на молоденьких?
Девушка изумленно взглянула на Филиппа, вспыхнула — то ли от смущения, то ли от ярости, а затем повернулась к будущему мужу.
— Но ты мне раньше никогда не говорил, что у тебя есть сын!
— А разве это что-нибудь меняет? — удивился Сергей Александрович.
Филипп смотрел на Полину во все глаза. Их изумление было взаимным, ибо он с первого взгляда узнал в ней одну из «девушек по вызову», услугами которой весьма активно пользовался примерно месяц назад, во время своего длительного загула.
— Ну вы хоть руки друг другу пожмите или поцелуйтесь, что ли… — засуетился отец, удивленный холодностью и едва скрываемой враждебностью между будущей женой и сыном. — Все-таки через пятнадцать минут породнитесь!
«О черт, вот положение!» — думал про себя Филипп, пожимая теплую руку Полины и цедя сквозь зубы:
— Очень приятно.
«Сказать ему, что она — шлюха, и сорвать свадьбу? А если он и так это знает, но не хочет, чтобы об этом знали другие? Вдруг он тоже выписывал ее по телефону той же фирмы, что и я?»
— А как, интересно, вы познакомились? — осторожно поинтересовался он, не зная, на что решиться.
— На улице, — охотно пояснил отец, — Полина спросила меня, как найти меховое ателье, которое находится в соседнем с моим доме, и я вызвался ее проводить.
«Ага, значит, он ничего не знает…»
В этот момент распахнулись двери, заиграла музыка, и пышная белокурая дама-распорядитель в нарядном голубом платье пригласила «брачующихся» пройти в зал бракосочетаний, с трудом скрывая изумление от вида столь странной пары — со стороны это выглядело так, будто бы дедушка женился на своей внучке.
— Но ты хоть помнишь историю собственного отца, а моего деда? — в последний момент успел спросить Филипп. — Неужели не боишься ее повторения?
Сергей Александрович зло взглянул на сына, но не успел ответить.
— А что это за история? — тут же заинтересовалась Полина, беря под руку своего суженого. — Впрочем, сейчас не время, потом расскажешь…
Филиппу ничего не оставалось, как последовать вслед за ними. Переводя взгляд с седого затылка отца на белокурый, тщательно завитой затылок невесты, он задумчиво покусывал губы…
А история его деда — Александра Павловича Коновницы-на, о которой он тщетно пытался напомнить своему отцу, была настолько примечательной, что, благодаря воспоминаниям современников, даже вошла в анналы истории начала XX века.