— У меня дверной звонок сломался, а я сегодня жду гостей. Да вы не сомневайтесь, не обижу. На две поллитровки хватит.
— Валяй, Степаныч! — бросил один из коллег.
— Принеси нам в клюве добычу! — поддержал другой.
— Да вот же! — пробурчал дядя Коля, однако оторвал сидалище от гудрона и побрел за незнакомцем.
Все шло по плану, как придумала Аида, хотя Марк сомневался в целесообразности этого плана. Он мог бы и сам поговорить со стариком. Прямо на крыше. И тот вряд ли бы отказался от денег.
Электрик плюхнулся на сиденье рядом с водителем. Зацепив краем глаза девушку в глубине салона и пробурчав что-то типа: «Здрэст».
Аида действовала молниеносно: заблокировала дверцу и приставила к уху дяди Коли пистолет.
— Поговорим по душам, старый козел!
Майринг, вряд ли ожидавший такого поворота, хотел сказать: «Аида, мы так не договаривались», но успел произнести только имя девушки и услышал в ответ: «Заткнись!»
— Надеюсь, ты не сомневаешься, что я могу выпустить все твое маразматическое дерьмо?
У Николая Степановича что-то громко засвистело внутри, пожилой электрик явно страдал одышкой. Он только кивнул в ответ, растеряв от страха все слова.
— Хорошо, — довольствовалась она произведенным впечатлением. Дядю Колю трясло как в лихорадке. Майринг, положив голову на руль, отсутствовал, предоставив ей полную свободу действий. — Тогда напряги то, что еще болтается в твоей черепушке. В мае ты гостил у брата в Бабаево, так?
— Леха… брат… — Дар речи постепенно возвращался к Николаю Степановичу.
— Молодец! Делаешь успехи, старый маразматик, — похвалила Аида. — А племянницу как зовут?
— Люда.
— А сына племянницы? Вспоминай быстрее, засранец! Ведь ты снимал копию с его свидетельства о рождении!
— Ничего я не…
— Склероз? Ах ты, дерьмо! — Она ударила Чернобровкина рукояткой пистолета. — Вспомнил?
— Аида, прекрати! — встрепенулся Марк.
— Успокойся, Марек. С такими иначе нельзя. Я тебя предупреждала…
— Беда с этими бабами, молодой человек, — пожаловался Майрингу дядя Коля, вытирая кровь с расцарапанной щеки, — одна другой чище! А я ведь, между прочим, под Сталинградом врукопашную…
— Кому ты заливаешь, мудило? — засмеялась девушка. — Да в сорок третьем тебе еще и пяти лет не было! Иначе бы сидел на пенсии, а не лазал по крышам! А что ты там на счет баб проблеял? «Одна другой чище?» Тебе баба заказала эту копию? Ну, что в рот воды набрал? Еще раз врезать?
— Так я и говорю, что баба.
— Уже теплее, дядя Коля. Как зовут бабу?
— А я почем знаю? Она не называлась. Нож к горлу приставила, езжай, говорит, и привези, а иначе хана. Правда, оплатила поездку и на вознаграждение не поскупилась. Пятьсот «зелененьких» на дороге не валяются!
— А она говорила, зачем ей понадобилась эта копия? — вмешался Майринг.
— Не-ет! Ни хрена! Будет она со мной делиться своими секретами! Да, вот же!
— Какого она возраста?
— Молодая, шустрая… Не сестричка ли твоя? — Николай Степанович оглянулся назад и впервые как следует рассмотрел Аиду. — О! Даже похожи чем-то! Хотя мне нынче все девицы на одно лицо! А потом, та ведь была иностранка. Финка, скорее всего. Правда, финки в основном страхолюдины, а эта красавица. Глаз не оторвешь. Глазищи у нее зеленые! Я раньше думал, таких в природе не бывает. Видать, ошибался.
— Блондинка? — опять спросил Марк.
— Я же говорю, финка.
— Так сам же сказал, они — некрасивые, а эта — раскрасавица.
— Природа шутит иногда. А еще у нее вот тут родинка! — вспомнил дядя Коля и ткнул себя пальцем в правое крыло увесистого, горбатого носа.
— Ладно, дай ему денег, — обратилась она к Марку, — и пусть проваливает!..
Сначала ехали молча, потом Майринг поинтересовался:
— Откуда у тебя пистолет?
— Подарок поклонника.
— Я не знал, что у тебя есть поклонники.
Аида ничего не ответила, а только предложила:
— Поговорим о деле. Похоже, ты оказался прав. Твоего кузена действительно убили. И я бы на твоем месте не лезла в это дерьмо. Какой из тебя сыщик? Только нахватаешь проблем на свою задницу!
— Да, я пожалел, что взял тебя в помощники, — признался Майринг. — Такие методы мне не подходят. Уголовщина какая-то!
— Хочешь все-таки найти эту бабу? Разве не достаточно того, что уже знаешь? Разве твоя совесть до сих пор не успокоилась?
Он молчал, внимательно изучая дорогу.
— Хорошо, давай рассуждать логично, — вздохнула Аида, всем видом показывая, что ей надоел этот разговор и она продолжает его только из уважения к Марку. — Не думаешь ведь ты, что эта финка была любовницей Виктора? И наняла дядю Колю, преследуя какие-то личные, корыстные цели. Все было тщательно продумано. Скорее всего, Виктор оказался втянут в какую-то нечистую игру, и в нужный момент его убрали. Пожертвовали пешкой. Как тебе моя версия?
— Вполне.
— В таком случае, начиная расследование, ты попадешь на ту же шахматную доску. И для деловых, солидных игроков ты тоже не более чем пешка.
— Я люблю шахматы, — упрямился Марк.
— Но, наверно, не такие, где под каждой клеткой заложена взрывчатка? Высади меня на площади Восстания, — без перехода попросила она.
В здании гостиницы «Октябрьская» находился маленький, уютный китайский ресторанчик. До него не так уж легко было добраться. Сначала пройти через ливанское кафе, со специфическими запахами и засаленными столиками, а потом витиеватым коридором попасть в обитель света и тьмы, с красными фонарями и золотыми драконами на черных шелках.
Посетителей не было, а русские официантки и китайские повара увлеченно смотрели телевизор и время от времени смеялись. Это было празднование Нового года на пекинском телевидении, веселое, разноцветное шоу. Рядом с поварами сидел старичок в шляпе, с узенькой бородкой. Он сжимал коленями трость и собирал в кулачок свои старческие, скромные смешки. Он-то, видать, и привез видеокассету с далекой родины.
Аида незаметно прошмыгнула за спинами зрителей к чугунной статуэтке Будды, установленной в нише стены. У него в ногах возвышалась груда монет, привезенных со всего света. Она добавила к ним русскую рублевку, зажгла ароматные палочки и уселась за одним из пустовавших столиков. Зал постепенно наполнялся запахами лаванды, лилии и сандала. Кое-кто из зрителей обернулся. Китаец средних лет, в довольно потрепанном пиджачке, встал со своего места и приблизился к Аиде.
Дальнейшая беседа происходила на китайском языке.
— Я рад видеть вас, госпожа, — поклонившись, произнес китаец.
— Я отвлекла тебя, Хуан Жэнь?
— Я уже видел эту кассету, госпожа. Что вам приготовить?
— На твое усмотрение. Только не больше двух блюд. Я не очень голодна. И обязательно чай с лепестками розы.
Она была единственной посетительницей этого ресторанчика, которую лично обслуживал самый лучший повар. Давнюю дружбу с Хуан Жэнем она держала в тайне от родственников и знакомых. Они не могли не слышать о громком екатеринбургском деле об отравлении в доме Сперанского полтора года назад. А китайский повар Сперанского до сих пор числится в розыске. Но Хуан Жэнь и не думает прятаться, живет почти в центре Питера, правда, на улицу не выходит, спит на кухне на старенькой советской раскладушке и вечерами, когда в зале становится многолюдно, не высовывается по пустякам.
— Мой любимый салат из черных грибов и «шанхайский сюрприз»! — по-детски радовалась Аида. — Но ты не удержался и приготовил пять блюд. На днях я приду сюда с одним человеком. Будь начеку, — предупредила она. — Я не знаю, что он закажет, но требуется легкое отравление…
— Это опасно, госпожа. Здесь все-таки ресторан.
— Знаю, что ресторан, а не богадельня. Но не всякому русскому желудку подходит ваша кухня. Вот что требуется, понятно? Он должен почувствовать недомогание минут через двадцать после приема пищи.
— Это сложно, госпожа, — улыбался Хуан Жэнь, — невозможно рассчитать.
— А ты попробуй. Ты ведь мастер на подобные штуки.
— Он пожалуется хозяину, и меня прогонят.
— Не пожалуется. Я его уговорю. А ты мне дашь какой-нибудь лечебный настой, чтобы он потом почувствовал себя на седьмом небе…
За соседний столик уселась молодая пара. Пекинское новогоднее шоу подходило к концу, перенесясь из телевизионной студии на берег океана. В первых лучах восходящего солнца маленькая девочка демонстрировала всей стране упражнения ушу. Старик с тросточкой теперь почему-то подносил кулачок к глазам.
Хуан Жэнь отбыл на кухню.
В душе Аиды накапливалось раздражение. Родион все чаще разочаровывал сестру. В детстве она считала его своим ангелом-хранителем, думала, что когда-нибудь он станет для нее главной опорой в жизни. Она, конечно, приписывала ему много чудесных качеств, которыми в действительности он не обладал. Милый, любимый Родька на глазах превращался в слизняка, в какую-то древнегреческую плакальщицу. Ему уже перевалило за тридцать, а жил он за ее счет и в ее квартире. Мизерную зарплату он полностью тратил на книги. Создал свой маленький мирок из фолиантов с клопами под музыку «гранж». И не собирается ничего менять. Впрочем, перемены грядут. Родион вздумал жениться. Он привел в ее дом какую-то оборванку, хип-парку со стажем. Он называет ее Аленушкой. Аленушке скоро тридцать, она ходит почти босиком, подметает юбкой тротуары, носит хайратник и смотрит на всех богомолицей. Эта дура сочиняет декадентские стихи в прозе и всерьез причисляет себя к питерской богеме. Они с Аленушкой запираются в его комнате и всю ночь трахаются под «Нирвану». Музыка для слабых! Музыка для нищих!
У Аиды совсем другие вкусы. Ее комната просторна, по-японски лаконична. Здесь хорошо дышится. Ее книги — словари, ее музыка — «хард», «металл», «готик». Музыка, которая будоражит, окрыляет, приводит в исступление.
Родион не разделяет ее вкусов. Они давно уже живут в разных мирах.
Добрая мачеха Патимат достает из духовки огромный пирог с рыбой и ставит его на стол.