— Сейчас мы с тобой поужинаем, Аидушка, — ласково сообщает она, — а молодые порезвятся, тоже проголодаются.
— К утру выползут.
— Ай-яй, к утру пирог остынет!
— Им это без разницы, Патимат.
— Вижу, злишься на Родьку. Неужели ревнуешь?
— С чего ты взяла? Просто обидно, что нашел какую-то босячку. — Аида принялась за пирог, а потом с усмешкой спросила: — А тебе нравится Алена?
— Он сделал свой выбор. При чем здесь мои симпатии?
— Узнаю тебя, женщина Востока! — театрально всплеснула руками Аида. — Желание мужчины — закон! Твоей философией сыта с детства!
— Кушай пирог, Аидушка, — напомнила мачеха. — Что я могу поделать? Меня так воспитали. — И с добродушной улыбкой на лице заметила: — А тебе бы парнем родиться в самый раз! А моему Родьке — девчонкой! Но на все воля Аллаха.
— Если бы ты в свое время приструнила моего отца, не было бы моего детского кошмара…
— Так и тебя бы не было…
— Если бы ты знала, Патимат, сколько людей пострадало от того, что я есть. И сколько пострадает еще. Меня даже прозвали «шаровой молнией». Видно, я внушаю страха не меньше. А первопричина кроется в тебе. Вернее, в твоем отношении к мужчинам. Ты не должна была допустить, чтобы мой отец встретился с моей матерью.
— На все воля Аллаха, — повторила Патимат. — Я никогда не интересовалась, откуда у тебя столько денег. Догадывалась, что деньги нечистые. Не знаю, бывают ли они вообще чистыми, особенно когда их много. Но это твоя жизнь, дочка, и я не имею права в нее вмешиваться. Аллах воздаст тебе за что, что ты сделала для нас и для бабушки. Твоя мать могла бы тобой гордиться.
— Прекрати, Патимат! Ничего не желаю слышать о моей матери! Я никогда не любила ее, и мне не дорога память о ней. И уж совсем наплевать, гордилась бы она мной или нет! Мы начали говорить о Родионе. Мне кажется, он совершает самую большую глупость в своей жизни. Эта босячка ему не пара, и вряд ли я ее буду терпеть под одной крышей. Так ему и передай. И еще, пусть завтра же отчитается о своей поездке в Екатеринбург. Уже неделя прошла, как он оттуда вернулся, и до сих пор не поделился впечатлениями. И я не вижу денег. Моих, кстати, денег. Это очень серьезно, Патимат. Он что, избегает меня?
— Обязательно передам, Аидушка. А как же пирог? — взмолилась мачеха, когда Аида резко поднялась из-за стола.
— Я поем у себя в комнате, — смягчила тон девушка и, поцеловав ее в щеку, добавила: — Ты чудесно готовишь.
Оставшись одна, она тут же прилегла на любимое китайское ложе, сделанное на заказ (новая достопримечательность ее экзотической натуры), и предалась невеселым раздумьям.
Она послала Родиона в Екатеринбург, чтобы он продал их трехкомнатную квартиру, пропустовавшую почти год. Она считала, что год — вполне достаточный срок, чтобы забыть о «шаровой молнии».
Она долго наставляла брата. Дело очень серьезное, и надо быть осмотрительным. Не вступать в переговоры с подозрительными личностями. Лучше всего вообще не откликаться на частные предложения, а сразу пойти в агентство по купле и продаже недвижимости.
Родион удивлялся: «Чего ты боишься? Зачем нам посредники?» — «Делай, как я говорю, — настаивала на своем Аида. — И кто бы ни спросил обо мне, делай вид, что в первый раз слышишь мое имя».
Ему бы как следует задуматься над ее словами, но Родион разве умеет быть серьезным. Он прихватил с собой в Екатеринбург эту босячку, эту недоделанную поэтессу! Ну, как без нее-то?! И шагу сделать не может, а уж тем более квартиру продать!
Он взял отпуск за свой счет, и Аида полагала, что поездка брата на Урал затянется на месяц. Но Родион вернулся через неделю, и они до сих пор не поговорили, потому что эта липучка Алена не отходит от него ни на шаг. Не собираются ли они прикарманить ее денежки? И вообще, продана квартира или нет? «Жду еще сутки, — решила Аида, — и пусть потом пеняет на себя!»
Она не заметила, как провалилась в сон. Еще не совсем стемнело. За окном тренькала гитара. Пролетевшая мимо чайка что-то крикнула на прощанье.
Очнулась от того, что кто-то включил свет.
— Спишь? — раздалось над самым ухом.
— Сколько времени? — спросила Аида, еще до конца не разобравшись, где находится и с кем разговаривает.
— Второй час ночи.
Голос был мужской, но какой-то сдавленный.
— Если хочешь спать, я уйду.
Теперь голос немного оживился.
— Поговорим завтра.
В голосе появились радостные нотки.
— Погоди-ка! — Она ему сейчас испортит праздник, только надо прийти в себя. — Я сейчас.
Аида умылась ледяной водой, а вернувшись в комнату, первым делом набросилась на остывший пирог. Глотала его большими кусками, запивая холодным чаем, и при этом пыталась поддерживать разговор.
— Мама сказала, что ты хочешь меня срочно видеть, — неохотно начал Родион.
Она никак не может привыкнуть к его безбородому лицу. Рыжая бородка делала его похожим на фараона. Аида раньше любовалась этим выразительным, одухотворенным лицом. Теперь оно стало каким-то повседневным, обывательским, чуть одутловатым, с наметившимся вторым подбородком. А все эта недорезанная поэтесса! Она заставила брата сбрить бородку, которая ему очень шла и скрывала… Впрочем, этого уже ничем не скроешь! Родион меняется на глазах. Из фараона превращается в какое-то паразитическое насекомое. Так, по крайней мере, ей кажется.
— А ты как думаешь? Приехал — и ни словом не обмолвился.
— Ты не спрашивала.
— Я не хочу при чужих обсуждать наши дела.
— Аленушка — не чужая, она скоро станет моей женой. И потом мы с ней вместе продавали квартиру.
— И есть успех?
— Разумеется.
— Что-то слишком быстро. Ты действовал через агентство?
— Я похож на идиота? Квартиру купил сосед.
— Какой сосед? — встрепенулась Аида.
— Пожилой дядька с красной рожей…
— Не помню такого.
— Ты знала всех соседей? — Родион усмехнулся, но она вдруг почувствовала, что за этой усмешкой скрывается страх. Кого он боится? Неужели ее? Не может быть. — Он живет наверху. Сделает дырку в полу, пристроит лестницу, и будет у него двухэтажная квартира.
— Обо мне никто не спрашивал?
— Много о себе воображаешь, сестренка.
— Хорошо, — вздохнула она. Его фальшивая игра теперь для нее была очевидна, но Аида не понимала, для чего и для кого он так старается. — Сколько выручил денег?
— Десять тысяч.
— Всего? Она стоила в три раза дороже!
— После кризиса цены упали, — невозмутимо констатировал Родион.
— Где деньги?
Он выдержал паузу, а потом выпалил на одном дыхании:
— Я полагал, что ты подаришь их нам на свадьбу.
— Это мои деньги, Родион, и мне решать, что с ними делать, — ее душил гнев, но она не давала ему вырваться наружу, а только тяжело дышала и смотрела все время в одну точку, на продырявленный носок его тапочки. Даже такая мелочь, как тапочки, куплены на ее деньги. И босячка тоже пользуется ими! — Если ты решил жениться, то сначала подумай о жилье и пропитании для своей будущей жены. На мою помощь больше не рассчитывай. Достаточно того, что твоя мама находится полностью на моем содержании.
— Аидка, я тебя не узнаю…
— Я тебя — тоже.
— Это твое окончательное решение?
— Тебе тридцать один год, Родя. Пора начинать самостоятельную жизнь. Посмотри на своего друга Марка. Как видишь, некоторые обходятся без богатых сестренок.
— Хватит читать мне нотации! — вскрикнул он. — Меня с пеленок учат жизни! Отец, мама, школа, институт… Ты бродяжничала семь лет, так? Тебя учила жизни сама жизнь. В этом, конечно, твое преимущество. Но зачем ты объявилась? Зачем вызвала меня в Екатеринбург? Зачем отправила в Питер? Зачем поселила меня в этой роскоши? Зачем сейчас выставляешь на улицу? Объясни, где логика твоих поступков?
— Я мечтала о большой, дружной семье. Вот и вся логика. Никого я так не любила, как прабабушку и тебя. Я хотела, чтобы вы всегда находились рядом. Наверно, глупо, потому что из осколков не склеить вазы. Во всяком случае, я дала тебе шанс. Ведь мужчина должен быть опорой семье, не так ли? Спроси об этом у Патимат. Я ждала долго, почти два года, но ты все явственнее превращался в нахлебника. Ты, может, думаешь, что деньги мне сыплются с неба? — Она посмотрела ему в глаза. — Ты действительно так думаешь?
Родион молчал. По его лицу пробежала судорога.
— Знаешь, — сказал он, — а я не отдам тебе этих денег.
Аида снова почувствовала, что за его словами кроется страх. И не просто страх, а страх первобытный, страх самосохранения.
— Значит, ты у меня их украдешь?
— Возьму взаймы. Нам ведь надо как-то жить. Снять квартиру, чем-то питаться… Потом я верну. Честное слово, верну.
— Потом у вас пойдут дети, и ты будешь приходить ко мне и клянчить. Без конца клянчить. — В ее интонации звучало презрение к нему, некогда любимому брату.
— Перестань! — махнул он рукой. — В нашей больнице много семейных врачей, и все они как-то живут.
— Они умеют жить. Они не тратят две зарплаты разом на какую-нибудь книжицу в кожаном переплете. Они не влезают в долги в надежде, что сестра рано или поздно заплатит по векселям.
— Прямо какая-то сцена из Островского! — попытался пошутить он. — Самый актуальный сейчас писатель. Все возвращается на круги своя. Так вот живешь и думаешь, что жизнь твоя — вещь уникальная, целомудренная, никем никогда не пройденная, а оказывается, всего-навсего играешь в старой пьесе Островского, да еще время от времени забываешь роль и не помнишь дальнейших коллизий…
— Нет, Родя, я совсем из другой пьесы…
— Что это, Аидка? — Он наконец заметил, что она держит в руке какой-то предмет.
— Это, Родя, пистолет «Макаров» с глушителем. Он заряжен.
— Неужели ты выстрелишь в меня? Ты способна убить?
— Почему нет? Ведь ты способен украсть.
— И что потом? Ведь тебя посадят?
— Как ты наивен, брат! В соседней комнате спит твоя невеста. Все будет выглядеть так, будто она свела счеты с жизнью, а перед этим прикончила своего жениха. Следствие разберется в мотивах. — Аида дала ему время прийти в