себя, а потом спокойным тоном приказала: — Отдай мои деньги!
Пока она пересчитывала сумму, вырученную от продажи екатеринбургской квартиры, Родион по-детски тер кулаками глаза и приговаривал: «Какое ты чудовище! Какое ты чудовище!»
— Я — чудовище? — усмехнулась она. — Может быть.
— Ну, хочешь я на колени встану перед тобой? — И он бросился к ее ногам, уже не скрывая слез.
— Пошел вон! — пнула она его ногой в грудь. — Я рисковала жизнью ради этих денег. Почему я должна взять их и подарить тебе? Это все равно, что выбросить на ветер! А мне еще предстоит заботиться о твоей матери! О ней ты совсем не думаешь!
— Моя мать готова бедствовать ради моего благополучия!
— Она, может быть, и готова, да я ей не позволю бедствовать. И запомни, чтобы с завтрашнего дня ноги здесь не было твоей невесты! Встречайтесь где угодно, только не в моей квартире!
Чего она хотела этим добиться? Что он тут же выбросит из головы эту дуру и станет прежним Родькой, любящим братом? Или наоборот, проявит характер, пойдет в свою комнату, соберет вещички и вместе с поэтессой отправится строить новую, светлую жизнь? Но характер — это как раз то, что у Родиона напрочь отсутствовало. Он уснул на груди у возлюбленной в слезах отчаяния.
— Меня достали твои прихоти. Вчера мы обедали в ирландском пабе, сегодня ужинаем в китайском ресторане. — Мужчина средних лет с брюшком, на котором едва застегивался пиджак, говорил спокойно, с вымученной улыбкой на лице. — Месяц назад ты была блондинкой, а сейчас ты брюнетка. А куда исчез твой акцент, а? Еще одна прихоть?
— Месяц назад ты говорил по-другому, Вах. Месяц назад ты заикался на каждом слове и обливался вонючим потом. От тебя воняло, как от протухшей селедки…
— Что я тебе сделал, Инга? Почему ты так агрессивно сегодня настроена? Ведь это ты меня пригласила сюда, и мы вроде неплохо сидим.
Он не мог не чувствовать холода ее голубых глаз, которые раньше ему почему-то казались зелеными.
— Ты сидишь в этом ресторане благодаря мне, — с ухмылкой заявила девушка. — Донатас обложил тебя со всех сторон. Он угадывал на два хода вперед все твои поползновения. Тебе не удалось откупиться от него питерскими квартирами. Мы перекрыли тебе воздух, и тогда пришлось раскошелиться всерьез. Теперь твой бизнес — наш бизнес.
— Зачем ты мне об этом напоминаешь? — насторожился Вах. Он поморщился оттого, что первая струйка пота закатилась за ворот рубахи и медленно двигалась по волосатой спине.
— Для чего напоминаю? Тогда, месяц назад, Дон приказал мне отправить тебя к праотцам. Он не давал за твою жизнь и ломаного гроша.
— Врешь!
— Разговор, как понимаешь, был конфиденциальный, поэтому свидетелей предоставить не могу. Я уговорила его не делать этого. Ты знаешь, что я имею на него некоторое влияние. Не буду лгать, что пеклась в тот момент о тебе. Просто не хотелось рисковать. Два убийства подряд — это перебор.
— Я до сих пор не понимаю, почему вы угрохали Витьку Дежнева?
— У нас было мало времени. Дарственная на квартиру требовала некоторых бумаг и подключения опекунского совета. Мы решили обойтись завещанием. А завещание, как понимаешь, предполагает смерть его составителя.
— Хорошо. Я подумаю.
— Думай быстрее, и думай наличными. После кризиса я не доверяю банкам. А теперь отвези меня домой. Я живу на Васильевском.
Дурно ему стало в машине. Лицо приобрело зеленоватый оттенок. Потом пропиталась не только рубаха, но и пиджак. Он притормозил возле коней Клодта и заявил:
— Я не доеду! Ты меня отравила! Ты меня отравила, как Витьку!
— Не психуй! Просто твой желудок не привык к китайской пище! И я тут ни при чем. Меньше надо жрать, жирная задница! Выйди из машины и сунь два пальца в рот! Вон, кстати, урна! — Она указала куда-то в сторону Фонтанки, но Вах только бормотал: «Я умираю» и держался за живот. — Ладно, хрен с тобой! Переползай на заднее сиденье. Я поведу машину. Ты вроде на Лиговском живешь?
— Инга, зачем ты это сделала? — причитал Вах. — Я — не жадный. Я дам тебе эти проклятые десять тысяч, только не надо, как с Витькой! Я не хочу!..
— Успокойся, пожалуйста! Это обычное отравление пищей. Ну-ка, вспомни, мы пили с тобой только зеленый чай. Наливали из одного чайника. Ты свою чашку вообще не выпускал из рук. Ведь ты предельно осторожен, когда обедаешь со мной. Ну, вспомнил? Вот и прекрасно! Твой дом в какой стороне?
В лифте его вырвало.
— Мать твою! Ты запачкал мне туфли! — закричала она. — Чем тебе урна была не хороша? Жирная свинья! Я что, нанялась за тобой ухаживать?
Он без конца извинялся, хотя по-прежнему считал, что именно она повинна в его муках.
В его огромной квартире царил беспорядок и чувствовался затхлый душок холостяцкого дискомфорта.
— На хрена тебе одному столько комнат? Впрочем, каждый по своему сходит с ума.
Вах, не говоря ни слова, как был в ботинках и костюме, бросился на незаправленную постель.
— Эй, а помыться ты не хочешь? Свинья!
Хозяин квартиры безмолвствовал.
— Тебе все еще плохо?
Он лежал с закрытыми глазами, и его рыхлая кожа уже приняла угрожающе зеленый оттенок.
Девушка кинулась на кухню, схватила первый попавшийся стакан и налила из-под крана ледяной воды.
От холодного душа Вах немного пришел в себя. Она нашла в ванной комнате таз, набрала в него воды и бросила в воду полотенце.
Первый же компресс, возложенный на лоб, вызвал странную реакцию. Вах заговорил. Не заговорил, а затараторил, не делая пауз, что было ему не свойственно, будто хотел донести до человечества какую-то важную новость:
— Вообще-то меня зовут Валентин Алексеевич Харитонов, сокращенно ВАХ, меня так окрестили в школе, по-моему, дурацкая кличка, некоторые принимают меня за грузина, думают, это производная от Вахтанг, для одного моего приятеля она сыграла роковую роль. По окончании школы я устроился на военный завод, отлынивал от армии, работал транспортировщиком, возил тележку с разными деталями из цеха в цех, моего напарника звали Серегой, такой же, как я, оболтус, да ко всему прочему увалень и флегма, вечно шел с тележкой, насвистывая какой-нибудь модный мотивчик и не глядя по сторонам, частенько спотыкался и натыкался на людей, а детали на заводе производились не шуточные, и нас предупреждали, чтобы мы были осторожны, иначе никаких денег не хватит расплатиться, и вот однажды Серегу послали на «сборку», так у нас назывались самые секретные цеха, а он в этот день был как раз с бодуна и поэтому едва переставлял ноги. В конце концов все равно бы дошел, если бы ему навстречу не попалась Рита, распред из нашего планово-диспетчерского бюро. Рита славилась тем, что была с «тараканами», ее в детстве изнасиловал отец, Рита походила на глухонемую, ни с кем не разговаривала, а когда ее спрашивали, мычала в ответ, но работу свою выполняла четко, никогда не уставала и нередко работала две смены подряд. И вот эта самая Рита шла навстречу Сереге, а Серега, уткнувшись подбородком в грудь, на ходу засыпал и, поравнявшись с ним, Рита изо всей мочи заорал: «ВАХ ВАХ ВАХ!» Что произошло в ее идиотской башке, то ли она нас с Серегой перепутала, то ли моя дурацкая кличка засела у нее в черепушке и никак не могла убраться восвояси. На эти вопросы только психиатр может дать ответ, а Серега от неожиданности повалился на бок и потянул за собой тележку с драгоценными деталями, детали и в самом деле оказались драгоценными, тут тебе и серебро, и золото, и платина, Серега бы до конца жизни не расплатился с государством, а Рите вызвали «дурку», ей по весне всегда требовался стационар, и меня даже как-то послали от планово-диспетчерского бюро проведать Риту в психушке, а профсоюз обеспечил гостинцами…
Серега ни жив ни мертв на следующий день побежал в военкомат. Валялся в ногах у полковника, просился в армию. Ох, и не любили эти вояки нашего брата-«броненосца»! Однако сжалились и отправили его спецнабором. А год на дворе стоял семьдесят девятый. И Серега угодил в Афганистан. И оттуда уже никогда не вернулся… — Он наконец замолчал, открыл глаза и произнес медленно, хрипловато: — Судьба, как безумная Рита, застанет врасплох, и кранты… А знаешь, мне стало лучше. Спасибо, Инга. Прости за мои подозрения.
Та, которую он называл Ингой, в задумчивости сидела за его письменным столом, подперев кулаками подбородок.
— Я дам тебе денег. Прямо сейчас…
— Да пошел ты!..
— Ты мне дважды спасла жизнь. Я должен тебя отблагодарить. А Туда не возьмешь с собой денег. Там-то они ни к чему!
Вах поднялся и медленно побрел в другую комнату.
Она не понимает, что с ней творится. Все это много раз было прокручено в ее преступных фантазиях. И как только он пойдет за деньгами, она должна идти следом и держать наготове пистолет, потому что он пойдет не за деньгами, а тоже за пистолетом. Но сумка лежит рядом, и она не в силах сделать движение, не в силах щелкнуть замком, не в силах взвести курок. Страшное оцепенение. Убийственное безразличие ко всему на свете. И к собственной жизни в том числе.
— Вот. Держи. — Он протягивает ей пачку долларов. — Здесь ровно десять тысяч.
Он кладет деньги на стол. Она смотрит на них, потом на него, потом на свою сумку. Встает и направляется к двери.
— Я — твой должник! — кричит ей вслед Вах. — Придешь за ними, когда захочешь!
Конечно, все это была полная ерунда. Она блефовала с самого начала. Немного блефа, немного яда и обычный шантаж сделали свое дело. Вах проиграл, но она не ощущала себя победительницей. Что-то вдруг щелкнуло внутри. Кто-то невидимый нажал на стоп-кран. «Остановись, девочка, тебя и так слишком далеко занесло». Чей это голос? Она уже начала слышать голоса? Не пора ли ей вслед за безумной Ритой?
Она угрожала Ваху литовскими разборками, но сама не знала, на каком находится свете. Дон внезапно исчез месяц тому назад и не подавал о себе никакой весточки. Это вполне в духе Донатаса. Внезапно исчезнуть, внезапно объявиться. Он почти десять месяцев промариновал ее в Питере. Она сидела без работы, а главное — деньги уже были на исходе. Она ему оказала неоценимую услугу в Екатеринбурге, чтобы просто так взять и забыть о шаровой молнии. Нет, он не забыл. Он позвонил в начале апреля. Он был несколько шокирован, когда она попросила называть ее Ингой и заговорил