- Хочешь сказать, что охотники хуже бандитов?
Много чего я мог сказать. Что существует биотехния, наука о разведении диких уток в природных условиях для охотничьих потех; что в соседнем районе охотник застрелил инспектора и труп бросил в болото, что Петр I упразднил придворную охоту, как пустое времяпрепровождение… Я люблю строить допрос, как свободный разговор, - не вышло. Для свободного разговора свидетель был слишком спесив. Потвердевшим тоном я перешел к делу:
- Горохов, с покойным Висячиным вы были не в ладах…
- Уже прознали.
- Даже знаю из-за чего.
- Из-за чего же? - спросил он жестким тоном.
- Из-за черного поросенка, - произнес я вдруг неумеренным голосом.
- Какого поросенка?
- Вернее, из-за женщины…
- Чего? - зримо опешил он.
- Точнее, из-за Альки… Черной щетины… Темно-кудрой продавщицы…
Уши Горохова, лицо, шея, весь его могучий торс наливался кровью, словно его стали ему накачивать. Я замер, ожидая конечного результата: когда кровь накачают.
- Следователь, ты дурак или кроссворды лепишь?
- Но с Висячиным враждовали?
- Неужели из-за Алькиного поросенка?
- Горохов, а из-за чего?
Он вскочил с такой силой, что вся веранда скрипнула. Я отшатнулся с мыслью, что допрос надо было поручить майору - тот бы нашел к нему подход… Горохов сдернул рубаху, напряг мускулатуру правой руки и сунул живой бугор мне под нос - его пересекала розовая и узкая дорожка, похожая на присохшую гусеницу.
- Шрам, - злобно выдохнул Горохов.
- От чего?
- Висячин пальнул в утку, севшую рядом со мной. Хотел опередить.
- Его за это привлекали?
- А он в меня не попал.
- Откуда же шрам?
- Редкий эпизод: пуля ударилась о воду, расплющилась и рикошетом в меня. Висячина помытарили и дело прекратили. Я не жаловался.
Редкий случай… Но то обстоятельство, что Висячина не наказали, как раз и могло обострить затаенную злобу потерпевшего. У меня был главный и, видимо, последний вопрос:
- Горохов, где вы были пятого августа?
- В командировке со второго до девятого в Минске, запчасти добывал.
Пятого августа Висячину подбросили водку со стрихнином. У Горохова алиби. С этого бы и начать допрос…
15
Следователь должен находиться в постоянной моральной форме. Вернее, обладать психологической силой. Эмоциональным зарядом, что ли. Но я все это утратил - потерял свое лицо, потому что жил в другом мире. Непонятном и незнакомом, как кривое пространство. Я походил на пересаженное растение, вырванное из родной почвы.
Мы с майором пили утренний чай. Видимо, во мне еще осталось раздражение от вчерашнего пустого допроса Горохова.
- Петр, покойника вырыли из могилы и везли по поселку… Неужели никто и ничего не видел?
- Оперативно прочесываю каждый дом. Люди шарахаются от моего вопроса. Мол, не видели, как Висячин лез из могилы.
- Не знают истории. Иллюзиониста Гудини зарывали в глубокую могилу в наручниках. И он вылезал. Что еще в поселке?
- Анчутка в лесу бродит.
- Это кто?
- Леший. Я нашел бывшую любовницу Висячина…
- Как понять «бывшую»?
- Прошлым летом они встречались на огородах до сентября.
- Наверное, жена спугнула?
- Нет, начались осенние заморозки.
- Эта любовница не могла злобу на Висячина затаить?
- Замуж вышла. Вот и вся информация. Жизнь в поселке идет, городская культура потоком бурлит…
- Где ты ее видишь?
- У магазина на доске объявлений. «Продам самовыворачивающееся пальто». Или: «Фотографирую ауру». Или: «Куплю бивень из-под мамонта». Или: «Лечу пчелоужаливанием, три пчелы…»
В окно постучали. Я вышел на крыльцо и спустился вниз. Там стояла пожилая женщина в резиновых сапогах, плотнотканевом комбинезоне и спортивной шапочке. Боже, Мария Феодосьевна, заведующая зверофермой. Я же взял с собой все материалы, намереваясь дело здесь кончить. Я пожал ее узкую крепкую руку и, чтобы пресечь упреки, пошел врать:
- Мария Феодосьевна, приехал заняться вашим делом.
- Думала, что вы забыли.
- Как забыть, если первого сентября срок по делу истекает. Норок переловили?
- Школьники ловят, но ворог ходит.
- Ворует?
- Продолжает зверьков выпускать.
- Едем!
Майор «уазик» разогрел. Я взял как опознавательный знак свой емкий портфель. Мы понеслись на другой конец поселка. Я кивнул на строительство новых домов из силикатного кирпича: майор понял, где бурлит городская культура, а не в объявлениях.
Звероферма раскинулась в двух километрах от поселка. Вольеры тянутся далеко - конца не видать. Впрочем, какие вольеры? Узкие тесные клетки, и в каждой по зверьку. Сзади приделан ящичек для потомства. Мария Феодосьевна постучала по сетке - норка выскочила из заднего домика посмотреть. Маленькая, шустрая, подвижный носик подрагивает, глазки-бусинки сверкают…
Мария Феодосьевна обратный путь ей перекрыла заслонкой, с домика сняла крышку и вынула пять слепых детенышей: голые, какие-то сизые, беспомощно ворочают лапками… Норка-мать истерично заскреблась в заслонку.
Бедные животные: рождаются в клетках, живут здесь и погибают, и всю свою жизнь пытаются выскочить за сетку в сосновые леса. Вот кур мне не жалко: они не знают, что такое свобода, и не рвутся на простор, им не интересно. А норка любознательна. Свободы достойны…
Надо записать в дневник… Свободы достоин только тот, кто любознателен.
- Вот смотрите, - Мария Феодосьевна распахивала одну за другой клетки. - Пустые!
- Не сами убежали?
- Нет, металлические защелки. Кто-то выпускает давно и постоянно.
- Воруют?
- Нет, просто хулиганят.
Майор, тенью шедший сзади, вдруг согнулся вдвое и бросился куда-то под заведующую. Она взвизгнула. Майор успокоил:
- Гляну на ваши сапоги.
Она стеснительно подняла ногу. Петр обратил мое внимание:
- Подошва гладкая.
- Ну и что?
Отпустив ее ногу, майор подвел нас к тому участку пола, который был утрамбован землей и глиной. Видимо, половой настил меняли.
- Сергей, глянь!
Несколько четких вдавленных следов. Рубчатая подошва и, главное, каблук - пять мелких звездочек. Одна в центре и четыре по краям. Отпечатки четкие, как на гравюре. И я спросил:
- Мария Феодосьевна, чьи следы?
- Только не моих девочек. Размер-то сорок три - сорок четыре. Сапожищи.
Наконец-то мой портфель оправдал свой размер. Я достал мешочек с гипсом, баночки, сделал кашу и залил один из следов. Осталось только подождать, когда затвердеет.
- Чьи же это следы? - задумалась вслух Мария Феодосьевна.
- Анчутки, - подсказал майор.
16
Анчутка меня не интересовал. Леший и есть Леший - он в лесу. Поселковая жизнь его не касалась. На звероферме работали молоденькие девчата, которых мог посетить какой-нибудь знакомый в резиновых сапогах - не обязательно в резиновых, - с каблуком, имевшим орнамент из пяти звездочек.
Меня ела другая мысль…
Петр варит грибной суп. Год выдался на редкость грибным. Два подберезовика выросли у нашего крыльца. Обочины дорог краснели от мухоморов. Из города шли толпы людей с корзинами, ведрами, рюкзаками. Ехали на машинах, мотоциклах, велосипедах. И в лесу пахло не хвоей и не болотом - пахло грибами. Это и пугало. Лес захаживался сплошным порядком, а на труп Дериземли никто не наткнулся. Где он? Глубоко зарыт? Спрятан? Увезен в другой район?
И мной овладела мало приемлемая мысль. Впрочем, почему мало приемлемая? Если о ней идет слава, к ней обращаются лица высокопоставленные… Чем я хуже?
День был субботний. Она наверняка дома. Небось, белые сушит или лисички маринует. Походя я бросил Петру:
- Пройдусь.
- А грибной суп?
- Успею.
Неудобно было признаваться, куда я иду. Мы с майором делали общее дело, но какое-то отличие меж нами было. На нем лежала оперативная часть: розыск, поиск и захват. На мне же было что-то вроде мыслительной работы: допросы, оценка доказательств и квалификация преступления. Выходило, что моя мыслительная функция пробуксовывала - я шел за помощью.
Впрочем, гулял. Без портфеля, без протокола, посетить знакомую…
Вот и ее домик с флюгером-петушком. Белые ставни, голубые наличники… И сама хозяйка, стоявшая у калитки. Я удивился:
- Вы меня ждали?
- Разумеется.
- Как узнали, что приду?
- Сергей Георгиевич, не разменивайтесь на мелкие вопросы. Давайте посидим на свежем воздухе.
Мы сели на скамейки за столик из березовых плашек. Нас окружали какие-то желтые высоконогие цветы, касаясь плеч и даже щек.
- Амалия Карловна, я удивлен: как вы узнали, что я женат?
- Этого объяснить не смогу.
- Видимо, по ауре? - вспомнил я первое попавшееся заумное слово. - Наверное, считываете?
- Что считываю?
- Ну, силовые линии, тепловое излучение, электроимпульсы или информационное поле…
Она хохотнула мелким стеклянным смешком, я отозвался крупным деревянным.
- Сергей Георгиевич, я просто смотрю на человека и вижу.
- Должно быть какое-то объяснение…
- Я смотрю на человека и знаю.
- Но как?
Амалия Карловна задумалась, теребя воротничок кофты, сплетенный вроде бы из каких-то блеклых шнурков. Впрочем, юбка была сшита из блеклых фартуков.
- Сергей Георгиевич, вы признаете адекватность сознания?
- Это как?
- Когда с человеком совпадают взгляды, привычки, вкусы…
- Допускаю.
- А я добиваюсь совпадения спектров подсознания и тогда на человека влияю.
Я примолк. Адекватность, подсознание, спектр… Умно и загадочно. Психологи говорят, что каждый второй верит в какую-нибудь мистику. Я не верил, в мистику, но, как говорит большинство, «что-то есть». Студентом меня одолевала затяжная пневмония. Как-то в парке я погадал на нее, на пневмонию. Цыганка взяла в кулак мою сотню, дунула и разжала пальцы - денег не было. Она усмехнулась: «Вот так исчезнет твоя хвороба, как эта сотня». Через несколько дней хвороба сгинула, словно ее и не было.