— Ты вещи и отдал вот так, без хозяина?
— Так и отдал.
— А Василий часто здесь бывал?
— Не так чтобы часто, но захаживал. Там, — он указал пальцем вверх, — в комнате много не насидишь, там другие жильцы, и они всегда крайне недовольны, не очень жаловали приходящих. Он во дворе его иной раз ждал.
— Фамилию Василия не знаешь?
— Никак нет, не интересовался я ихниею фамилиею, да и ни к чему было.
— Понятно. Кто еще с Василием дружбу водил?
Дворник пожал плечами.
— Что еще о нем знаешь?
— Да вроде как земляки, я ж говорил, односельцы.
— Кто еще мог знать Василия?
— Не общался Гришка ни с кем, придет под ночь, спать завалится, а с утра на заработки. Так целыми неделями.
— Где жил Василий?
— Не знаю, слышал, где-то в Коломне.
— Понятно. Как он выглядел?
— Дак обыкновенно, усы, борода, росточка небольшого, когда быстро шел, то ногу приволакивал.
— Значит, в доме никто не мог его знать?
— Это в точности говорю, никто.
— Хорошо.
Михаил после разговора все же поднялся на пятый этаж по грязной лестнице, ни которой, словно на толкучем рынке, выставлен был толи ненужный хлам, толи вещи, которые негде пристроить в комнатах.
Дежурный чиновник доложил Путилину, что известий от Орлова и Соловьева не поступало. Зато Жуков явился в сильном волнении, несколько минут прождал в дежурной. Затем спохватился, предупредил, что отлучится в Александро-Невскую часть по следственному делу о насильственном лишении жизни Еремеева.
— Хорошо, — кивнул Иван Дмитриевич Волкову и добавил; — Вот что, как только появятся агенты от господ Орлова и Соловьева, незамедлительно их ко мне.
— Хорошо!
Путилин отправился в кабинет, находившийся на втором этаже.
Нет горше часа, когда приходится ждать результатов. Это как на холсте у художника: на белоснежном поле проявляются цветные беспорядочные полоски, и с каждым новым мазком картина обретает свою жизнь и наконец превращается в лес, в поле, в человека. И начинаешь удивляться волшебству обычной кисти, зажатой в талантливых пальцах.
Придя в кабинет, Путилин сел за написание черновой записки, в которой помощник градоначальника просил изложить соображения по искоренению преступности в столице. Санкт-Петербург — зеркало империи.
Несколько часов никто не тревожил, так что Путилин успел закончить написание соображений по реорганизации сыскного отделения.
Раздался стук, и перед распахнутой дверью остановился Жуков. По его виду Путилин понял, что разговор с Фадейкой произошел с успехом для Михаила. Иван Дмитриевич с самого начала не верил, что вор способен пролить кровь, ведь Косого начинало мутить от одного ее вида, но человек непредсказуем.
Лицо Михаила выглядело усталым, но горящий блеск в глазах выдавал крайнюю степень удовлетворения прошедшим днем.
— Иван Дмитрия… — И он, глотая слова, дал краткий отчет: — Я имею уверенность, что названный Василий либо имеет непосредственное отношение к убийству, либо может прояснить сложившееся положение, ведь Еремеев ни с кем дружбы не водил, а здесь такая зацепка.
— Ты прав, но помысли, — произнес начальник сыска, опускай помощника на землю. — Да, ты установил личность убитого, ты узнал, где он проживал, с кем приехал. Если убийство — просто грабеж.
— Я думал над этим, — сощурив глаза, Михаил посмотрел на Путилина, — мне кажется, что Василий все-таки имеет непосредственное отношение к убийству. Почему он не заявил об исчезновении односельчанина, ведь мог подозревать об убийстве? Почему вместо этого поехал на квартиру и забрал принадлежащие Еремееву вещи?
— Здесь ты прав. Думаешь, он уехал в деревню, — Иван Дмитриевич заглянул в бумагу, — Самолва?
— Вероятно, Василия нужно искать там.
— Насколько я понимаю, ты хочешь выехать в Гдов.
— Хотелось бы.
— Почему просто не послать депешу в уездное управление?
— Они начнут выяснять, Василий может насторожиться. Если виновен, ищи его по России.
— Спорить не буду. — Путилин достал из нижнего ящика стола памятную книжку «Санкт-Петербург весь на ладони» за прошлый 1872 год, полистал его и остановился на странице приложения под номером LI. — Так, до Гдова удобнее добираться через Псков, на пятичасовой ты не успеешь. Вот на тот, что отходит в одиннадцать, в самый раз. Прибывает он в Псков поутру, в десятом часу. Таким образом, успеешь отдохнуть в дороге, — он захлопнул справочник.
— В третьем классе много не наспишь, — пробурчал Жуков.
— На большее ты пока не заслужил.
— Стараюсь.
— Сопроводительные бумаги подготовит Федор Иванович.
— Иван Дмитрия, сегодня воскресный день, — произнес Михаил, напоминая, что делопроизводитель, титулярный советник Блюм, сегодня отсутствует.
— Тогда к господину Волкову — и ступай с Богом.
— Я доставлю злодея, — напоследок произнес Жуков.
— Если он окажется убийцей, — добавил Путилин ложку дегтя в большой медовый бочонок Михаила.
Но не утерпел помощник и уже от двери решился сказать:
— Я не знаю, как объяснить, но во мне зреет внутренняя уверенность, что убийца он.
— Миша, — напутствовал его Путилин, — никогда не выражай уверенности в деле, ибо она может завести тебя в противоположную от дознания сторону. Всегда основывай свое убеждение на твердо установленных фактах, а не на предположениях.
Жуков больше не произнес ни слова, тихонько затворил дверь, скрывшись с глаз долой.
Начальник сыска поднялся и подошел к окну, за которым начинала сгущаться зимняя тьма. Потом вернулся к столу, разложил карту столицы, склонился над ней. Пальцем провел по Владимирскому, остановился на пересечении с Невским, вернулся к Съезжинской, по ней до Николаевского. Прав штабс-капитан, прав. Надо разыскивать даму, к которой направлялся ловелас. Может быть, там можно узнать имя убитого.
Ивана Дмитриевича беспокоило другое: если чиновники по поручениям — господа Соловьев и Орлов — прибудут в отделение без каких бы то ни было результатов, тогда что?
Если допустить, что соображения не верны, то производить розыск по присутственным местам столицы? Будет упущено время. Можно прописать в газетах об исчезновении мужчины двадцати пяти — тридцати лет. А если убитый чиновник приезжий?
Во всех газетах России не разместишь объявлений. Придется ждать, пока из какого-либо места пришлют депешу о розыске уехавшего в Санкт-Петербург Ивана Ивановича Иванова, опять же драгоценное время будет упущено.
Забыл ты, Иван Дмитрия, напутствовал себя Путилин, ведь убитый должен был где-то проживать. Значит, согласно положению номер 118 от 8 мая 1867 (как избирательно работает память!) года приехавший должен предъявить паспорт и получить адресный билет. Отсюда следует, что оставлен багаж, а снимающий квартиру или живущий в гостинице пропал, об этом тоже не надо забывать. Но каждая проверка требует времени и людей.
Владимирский проспект в столь раннее время, казалось, вымер, даже двери собора Владимирской иконы Божьей матери с нарядными стенами, недавно покрашенными в желтый цвет, были закрыты. По Колокольной неспешно тащилась лошадь, на санях сидел клюющий носом извозчик.
Господин Соловьев обернулся к трем сопровождавшим его агентам.
— Ты со мной, — он указал на одного из них, — ты и ты будете по правой стороне проспекта проверять все заведения на предмет присутствия вчерашним вечером этого господина, — он протянул фотографическую карточку, — и узнавать именно у тех, кто вчера обслуживал посетителей.
— Ясно, — ответил за двоих коренастый мужчина средних лете уставшим взглядом.
— Приступайте.
Полевой стороне два дома, прилегавшие к площади, принадлежали барону Фредериксу, а он, как было известно, не терпел в своей собственности присутствия чужих людей, тем более увеселительных заведений. Следующий, трехэтажный, построил купец Лазарев, и первые два этажа были отданы за хорошие деньги под трактир; хотя заведение славилось чистотой и кухней, но богатая публика туда не шла.
— Нет, господин Соловьев, таких у нас не бывает, — хозяин с раннего утра принимал от торговцев привезенные продукты, сомневаясь в честности своих людей, — у нас харчующиеся попроще. Посмотрите на эти лица, разве среди них вы найдете, хотя бы одно благородной крови? — И сам же ответил: — Нет, таковых и не бывает.
— Мне хотелось бы поговорить с половыми.
— Хорошо, я позову.
Но те в самом деле ничего не добавили к сказанному хозяином и не смогли опознать человека, хотя память на лица у них была отменной.
Только в доме Павла Лихачева, где размещалась знаменитая ресторация господина Давыдова, Ивану Ивановичу улыбнулась удача.
— Вчерашним вечером ты обслуживал публику?
— Так точно.
— А вот этого господина помнишь? — Соловьев протянул фотографическую карточку официанту, тот бережно взял в обе руки, поднес ближе к глазам, потом дальше.
— Совершенно верно, помню-с я этого господина, помню-с, — сказал седовласый, в годах, официант, едва бросил взгляд на фотографию. — Они сидели-с вон за тем столиком, — он указал рукою.
— Один? — спросил Иван Иванович.
— Отнюдь, они были-с в компании уланского ротмистра.
— Ротмистра?
— Так точно-с, восьмого уланского полка.
— Хорошо, а почему восьмого?
— Нас в ресторации обязали знать отличия военных.
— Когда они покинули заведение?
— Точно сказать не смогу-с, но после двенадцати. Я их рассчитал, они-с немного посидели, выпили-с напоследок и ушли.
— Этот, с фотографии, был сильно пьян?
— Так точно-с.
— А второй?
— Офицер менее.
— Куда они ушли?
— Не могу-с знать, отсюда улица не видна-с.
— Эти господа не ссорились?
— Никак нет-с, приятельски, с улыбкой, сидели-с.
— Они ранее заходили?
— Только тот, что на карточке, бывали-с иногда здесь.
— С кем?
— Одни.
— Имена не слышал?
— А как же-с, господин ротмистр называл-с его Сергеем.