ловек провалился в глубокое средневековье, к тому же кто-то дергает его за штанину, а вы… Чем глупости болтать, помогли бы мне лучше выбраться отсюда.
— Сейчас, сейчас, — засуетился Фило, неловко топчась на краю ямы. — Дайте-ка руку! Так… Теперь подтянитесь. Еще немножко… Ай! Что вы делаете? Зачем вы втащили меня в эту дыру?
— Спросите у меня что-нибудь полегче, — покаянно пробормотал Мате, помогая товарищу подняться после падения.
— Проклятая полнота! — причитал Фило. — Если уж я не смог вытащить из ямы вас, так представляете себе, кто же вытянет из ямы меня?! Ничего не поделаешь, придется нам с вами немедленно сесть на диету.
— На что сесть? — не расслышал Мате.
— На диету. В восемь часов утра — стакан сырой воды. В десять — тертое яблоко. В двенадцать — немного сырой капусты и так далее и тому подобное. Ничего мучного. Ничего жирного. Ничего сладкого. Иначе торчать нам здесь до тех пор, пока не явится какой-нибудь чемпион по поднятию тяжестей.
— Ой! Ой-ой-ой! — вскрикнул Мате.
— В чем дело? — спросил Фило. — Вам не нравится моя диета? Могу предложить другую. В восемь утра — чашка чая без сахара. В десять — сырое яйцо…
— Да отвяжитесь вы со своей диетой! Кто-то пребольно ущипнул меня за ногу.
— Ox! — в свою очередь вскрикнул Фило. — И меня тоже.
— Безобразие! — негодовал Мате. — И какой дурак выкопал эту яму? Ну, попадись он мне только — уж я ему покажу!
— Боюсь, что этот дурак — я, — донеслось сверху, и в яму заглянула чья-то голова в широкополой войлочной шляпе. Потом голова исчезла, и вместо нее появилась лестница.
Мате так ей обрадовался, что, выбравшись на свет Божий, сразу же забыл о своей угрозе.
— Клянусь решетом Эратосфена, вы добрый человек, — сказал он, горячо пожимая руку мужчине лет пятидесяти, плотному, несколько медлительному, в холщовой, до колен складчатой блузе, делавшей его похожим на садовника.
— Что вы! — сконфузился тот. — Я всего-навсего сын доброго человека. Меня так и зовут. Сын Добряка.
— Оригинальное имя. — Мате неловко кашлянул. — А я вот назвал вас… в общем, не слишком-то вежливо.
— Полноте, — спокойно возразил Сын Добряка. — Я не в обиде. Иногда я и сам себя так называю…
«А он, оказывается, с причудами! — подумал Фило, исподволь вглядываясь в лицо незнакомца. — Какие, однако, интересные у него глаза! Близко посаженные, пристальные и в то же время рассеянные. Глаза человека, поглощенного своими мыслями…»
— Добрейший Сын Добряка, — сказал он, — не объясните ли, для чего вам понадобилась эта яма?
— Яма? — переспросил тот, словно просыпаясь. — Ах, яма… Я вырыл ее для кроликов.
Мате засмеялся. Так вот кто обглодал его джинсы!
Сын Добряка окинул Мате своим пристально-рассеянным взглядом, как бы желая выяснить, что именно тот называет джинсами, и тут только заметил следы мела на непривычной для него одежде. Он сочувственно улыбнулся: синьоры, конечно, с карнавала! В таком случае, не пожелают ли они зайти к нему, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок?
Синьоры, разумеется, пожелали и без лишних слов последовали за своим гостеприимным спасителем.
Вдруг под ноги Мате подвернулось что-то мягкое. Одновременно раздался отчаянный визг, и долговязый математик отскочил как ужаленный.
— Не беспокойтесь, — сказал хозяин, — это всего-навсего кролик.
— Опять кролик? — опешил Мате. — Разводите вы их, что ли?
Сын Добряка помолчал, точно сам еще не выяснил, разводит он кроликов или не разводит.
— Ну нет, — сказал он наконец, неуверенно усмехнувшись, — по-моему, они сами развелись. Года два назад нам подарили пару кроликов. Дети мои не захотели с ними расставаться и… В общем, сами видите, что из этого получилось.
— Ясно, — кивнул Мате. — Говорят, кролики разводятся очень быстро.
Тут снова раздался визг. На этот раз на кролика наткнулся Фило.
— Странная порода, — проворчал он, — кролики-самоубийцы. Так и кидаются под ноги!
— Просто они не научились еще бояться людей, — возразил Сын Добряка. — Наверное, потому, что у меня их никто не обижает.
— Вы что-нибудь понимаете? — шепотом спросил Мате у Фило.
— Только то, что мы уже находимся в его владениях и, значит, отдых не за горами.
Фило не ошибся. Сын Добряка подвел их к небольшому, приветливому на вид дому и, распахнув дверь, пригласил внутрь.
НА ЛОВЦА И ЗВЕРЬ БЕЖИТ
Их отвели в небольшую комнату с голыми, чисто выбеленными стенами, высоко прорезанным окошком и каменным полом. Здесь, по очереди поливая друг друга водой из кувшина, они смыли с себя следы карнавальной переделки и кое-как привели в порядок свою одежду.
После этого, освеженные и преисполненные любопытства, они очутились в другом, на сей раз довольно обширном помещении, где по стенам тянулись массивные резные полки, сплошь уставленные великолепными художественными изделиями.
У Фило глаза разбежались. Чего здесь только нет! Чеканные медные блюда, сплошь испещренные восточными письменами и замысловатыми рисунками, длинногорлые серебряные кунганы,[31] бронзовые и мраморные светильники, статуэтки из терракоты и слоновой кости… О, да тут редкости со всех концов света! Вот эта собака из черного камня — конечно же, египетский бог Анубис…
— Я и в самом деле привез ее из Египта, — подтвердил хозяин, польщенный вниманием к его коллекции. — А эту вазу — из Греции.
Фило с видом знатока осмотрел красноватый сосуд, опоясанный черным орнаментом. До чего красив! А тот кувшин, очевидно, из Сирии… Стало быть, Сын Добряка и в Сирии бывал?
— Приходилось, — односложно отвечал тот.
— Я вижу, легче назвать страну, где вы не были, нежели перечислить те, в которых вы были, — любезно заметил Фило, тщетно гадая, кем же может быть этот застенчивый увалень, в доме которого собраны такие удивительные вещи.
Сын Добряка счел комплимент гостя несколько преувеличенным, признался, однако, что путешествовал и впрямь порядочно. Особенно по Востоку. Отец, видите ли, хотел сделать из него образованного, сведущего в торговом деле купца. А для купца важнее всего хорошо считать. Вот старый Добряк и отослал своего сына в чужие края — изучать счет.
— Выходит, мы с вами родственники, — покровительственно обронил Мате. — Вы — бухгалтер, я — математик.
— Вы математик?!
Сын Добряка выронил черненый серебряный кубок, который показывал Фило, и уставился на Мате с самым растерянным и счастливым выражением. Потом, не говоря ни слова, бросился вон из комнаты и вернулся, подталкивая перед собой миловидную белокурую девочку лет десяти и смуглого мальчика лет двенадцати.
— Лаура, Филиппо, угадайте, кого я привел? — радостно кричал он.
Флегматичности его как не бывало!
При виде странных незнакомцев дети смутились было, но потом понемногу освоились и отвечали, что это, наверное, жонглеры с карнавала.
Фило прямо-таки раздулся от гордости. Подумать только, их приняли за артистов! Но он недолго пребывал в этом милом для него звании. Сын Добряка присвоил ему другое, куда менее подходящее, во всеуслышание объявив, что в гости к ним пожаловали математики.
Видно, он хорошо знал вкусы своих детей: Лаура и Филиппе бросились ему на шею, лепеча что-то о том, какой он добрый, и спрашивая, могут ли они задать этим синьорам свою любимую задачу.
— Конечно, можете, — подтвердил отец, сияя, — и чем скорее, тем лучше… Но не прежде все-таки, чем вы их хорошенько накормите.
Мате, который, как ни странно, тоже иногда испытывал голод, признался, что это было бы очень кстати. Фило, по обыкновению незаметно, дернул его за рукав («Где вас воспитывали?»), но, когда на столе появилось большое дымящееся блюдо и в комнате восхитительно запахло жареным мясом, он и сам позабыл о приличиях.
— Боже мой, какое жаркое! — стонал он, облизываясь и раздувая ноздри. — Могу поклясться, что это из кролика.
— Не угадали, из барашка! — тоненько пропела Лаура, поглядывая на брата смеющимися глазами.
— Ммм, до чего вкусно! — мычал толстяк, хрустя аппетитно поджаренной корочкой.
— Не хотите ли еще? — радушно предложил хозяин.
— Не откажусь. Но почему же все-таки не из кролика?
— Мы наших кроликов не едим, — с вызовом в голосе сказал Филиппо.
— А вы не боитесь, что они в конце концов съедят вас?
Сын Добряка, словно оправдываясь, развел руками. Что делать, кролик дляних как бы священное животное.
— Странно, — еще более удивился Фило. — Я знаю священную индийскую корову, священного египетского быка, но священные итальянские кролики…
— Нет, нет, — нетерпеливо перебил хозяин — Священны они только в нашем доме.
— Но почему?
По-видимому, Сын Добряка только и дожидался этого вопроса.
— Хотите узнать? — быстро спросил он. — Тогда решите нашу задачу.
Фило с сожалением отодвинул недоеденное жаркое, глядя на друга умоляющими глазами. Ему очень не хотелось обнаружить перед Сыном Добряка свое невежество. Мате ободряюще подмигнул ему — дескать, положитесь на меня! — и принял позу внимательного слушателя.
Сын Добряка счел это за молчаливое согласие и тотчас изложил условие задачи: ровно двадцать месяцев назад в доме у него появилась пара прелестных новорожденных крольчат. Требуется сосчитать, сколько кроликов у него сейчас.
Мате недоуменно фыркнул. Хозяин, разумеется, шутит? Но нет. Сын Добряка не шутил. Надо только учесть, сказал он, что кролики его разводятся следующим образом: в первый месяц своей жизни они всегда бездетны. Новая пара очаровательных малюток появляется в конце второго месяца. А уж затем длинноухие парочки прибавляются ежемесячно.
— Ага! — профессорским тоном произнес Мате. — Тогда, пожалуй, можно попробовать. Значит, в первый месяц была одна пара кроликов. Во второй — тоже одна. На третий месяц кроликов стало уже две пары. В четвертый тоже оставалось две…
— Нет, нет, — поправил его Филиппе, — вы забыли, что теперь крольчата появляются уже каждый месяц.