Воскресенский Новодевичий монастырь
Дорога в монастырь, хоть и дальняя, прошла спокойно. От железнодорожной станции до места добиралась на телеге. Крестьянин, который назвался Кузьмичом, согласился подвезти. Много рассказывал о нелёгкой жизни монахинь. И добавил: когда они зовут его, помогает прибирать угодья, вспахивать землю, присматривать за скотом.
– Работы в монастыре хоть отбавляй, - так и сказал.
Мы выехали на тропинку, справа от нас оставалась лесополоса, слева передо мной вырос красоты невиданной белокаменный монастырь с золотыми куполами, узкими фигурными оконцами. Он притянул мой взгляд, и я не смогла отвести глаз. Дивная неописуемая палитра нежнейших красок, оттенков, полутонов просматривалась на всех зданиях монастырского ансамбля. Мастерами-умельцами всё было продумало до мелочей.
Прогуливаясь и любуясь роскошными цветниками и трёхъярусными клумбами, неожиданно обнаружила маленькую часовенку. В этом оазисе даже от неё исходила такая всепоглощающая божья благодать, о которой мечтают все люди на земле. Воистину божественная природа.
Сознание подсказало: на данном клочке земли в отрыве от всего, что происходило за высоким ограждением монастыря, текла своя жизнь, мало кому доступная и известная.
Высокое, красивое, выполненное в строгой форме и тёмных тонах ограждение по всему периметру отделяло от внешней жизни территорию монастырских угодий. Великолепный собор находился в центре ансамбля и своей грандиозностью выделялся на фоне небольших строений округлой формы. Величественность и монументальность старинного здания скрывали много тайн.
– Приехали, барышня, – услышала я и перевела взгляд на попутчика. - Видите, ворота, здесь вход для прихожан.
– Благодарю вас.
Кузьмич поехал дальше, а я осталась. Отвлеклась от своих мыслей. Одна из послушниц следила за чистотой и порядком снаружи монастыря. Собирая опавшие листья, заметила меня у ворот.
– Вы кого-то ищете, барышня?
– Здравствуйте, - подошла я ближе к воротам. – Моя крёстная настоятельницей служит в этом монастыре – Наталья Серафимовна Дубинина, вот приехала её повидать.
– А, вы крестница игуменьи нашей?
– Да.
– Входите, пожалуйста, – открыла она ворота. - Я провожу вас.
– Благодарю.
– Пойдёмте со мной. Меня зовут Глафира.
– А меня – Нина. Очень приятно.
– И мне приятно, вот и познакомились. Что-нибудь будет нужно, не стесняйтесь, обращайтесь. Я за старшую по уборке, слежу за порядком.
– Спасибо, Глаша. Буду знать.
– Вы надолго к нам?
– Не могу сказать.
Мы обошли монастырские здания, вошли вглубь жилого помещения и поднялись на третий этаж.
– В конце коридора комнаты настоятельницы монастыря и её помощницы. Внизу живут послушницы. В правом крыле – гостевые. Когда принимаем паломников, они находятся там. Не спеша познакомитесь со всеми помещениями и запомните, где что расположено.
– Да, спасибо.
Позднее я узнаю, что этот вход запасной и только для служителей монастыря. Во флигеле, куда мы пришли, проживали лишь послушницы.
Когда мы достигли конца длинного коридора, моя проводница сказала:
– Ну вот, почти пришли. Пройдёте пять шагов вперёд и наткнётесь на высокие двери. Это и есть покои игуменьи, здесь она работает, принимает гостей и вновь прибывших девушек.
– Спасибо, Глаша.
– Пойду я, много работы.
– Да, пожалуйста. Благодарю за помощь.
– Спаси Господи, - проронила моя спутница, опустив глаза, и быстрым шагом покинула меня.
Я прошла немного вперёд, наткнувшись на высокие двери.
– Пришла, - обрадовалась я, постучавшись косточками пальцев.
Дверь открылась, на пороге появилась моя крёстная. От неожиданности она сложила ладони и воскликнула:
– Девочка моя приехала! Слава тебе, Господи!– обрадовалась Наталья Серафимовна, увидев меня, и перекрестилась.
Я бросилась к ней в объятия и зарыдала на груди.
– Что ты, что, моя ясная? Почему плачешь? Я чего-то не знаю?
– Матушку схоронили, не успела вам написать, – сквозь рыдания вымолвила я.
– Боже спаси, какое несчастье! – Крёстная обняла меня и завела в комнату. - Успокойся, моя милая, и рассказывай. О кончине отца твоего весточку получила, не успела приехать – больных сопровождала в лечебницу, поздновато вернулась. А тут… Беда такая настигла. Как же так? Что вдруг?
– Ничего не знаю. Никто не знает. Всё произошло после похорон батюшки. Матушке нездоровилось. Откуда ни возьмись приехал какой-то человек выразить соболезнование. Сказал, что близко был знаком с отцом. Они сидели, разговаривали, Антонина с ними чай пила. Ночью матушке совсем стало худо. К утру она отошла, и вслед за ней – сестра.
– Ниночка, девочка, мне не нравится эта история. Без причины люди не умирают вот так, тем более молодые. А кто этот человек?!
– Не знаю. Я его не видела. В тот день меня дома не было. Подруга матушки – Настасья Павловна, вы её знаете, забрала меня к себе на денёк после того, как схоронили батюшку. Няня поведала, когда я вернулась.
Крёстная посмотрела на меня сосредоточенно и тяжело вздохнула.
– Это твоё и наше счастье. Молодец, Настасья, что увела к себе. Господь её послал. Так Он сохранил тебе жизнь.
– А их, их зачем забрал?! – вырвалось у меня сквозь рыдания.
– Не знаю. Со временем правда проявится, мы узнаем, кто этот человек и зачем приезжал. Потом другие факты всплывут. Всё тайное когда-то становится явным, – произнесла задумчиво крёстная. Я заметила, что она отдалилась от меня. Дорога к её мыслям мне была заказана до поры до времени.
– Вы полагаете, это он… – нарушила я её уединение.
– Утверждать не могу, но сердцем чую. Ты многого не знаешь, моя девочка. – Крёстная говорила медленно, растягивая слова, о чём-то напряжённо думая.
Тогда я не обратила внимания на сказанное ею. А зря.
– Где же я его искать буду? И след простыл. В глаза не видела. Нянька послала к Настасье Павловне человека, чтобы сообщил о том, что случилось. После этого она привела меня домой. Я в полуобморочном состоянии пребывала. Ни говорить, ни пить, ни есть не могла. Отказывалась от всего, когда няня приносила в мою комнату. Агаша всё причитала, что прямиком пойду за усопшими, если откажусь принимать пищу.
– Плохие вести ты привезла.
– Да, плохие.
– Поживи в монастыре, успокой душу, приведи мысли в порядок, потрудись на благо Господа нашего, а там, глядишь, легче на сердце станет и переживёшь невосполнимую утрату. Подумаю тем временем, что дальше делать будем.
– Вы полагаете, смогу успокоиться и смириться?
– Не об этом толкую. В делах мирских труднее душу успокоить. В монастыре для этого созданы условия. Не уговариваю тебя остаться здесь навсегда.
Она замолчала. Я видела, что назойливые мысли не давали ей покоя, теребя сознание.
– Что толку в разговорах? Погости, а там сама решишь, что для тебя лучше.
– Дорогая крёстная, для этого я приехала. Вы – родной человек, плохого не подскажете. Поживу с вами и к Васильку поеду. Тяжко мне одной в имении.
– Поступай, как душа велит, милая моя. Я с тобой в делах праведных и в молитвах. Немного освобожусь, навестим могилки матушки твоей, Антонины и отца. Нынче дел много.
Наталья Серафимовна обняла меня, сердцем обогрела, и мне стало немного легче.
Затворническая жизнь
Монастырский уклад строг, однообразен, и далеко не каждый смертный способен его осилить. Этот непростой выбор люди делают осознанно, самостоятельно, обжалованию и жалости он не подлежит. Всё расписано по минутам, думать некогда, следует трудиться во славу Всевышнего упорно и ежедневно в поте лица своего. В перерыве между молитвами и трапезами послушницы работают. Ни на что другое времени не остаётся.
В основном отношения в этом замкнутом пространстве строились на взаимопомощи и взаимовыручке, но встречались среди послушниц вредные, злые, завистливые люди. Здесь, как нигде, ярко и выпукло вскрывались самые болевые точки, выявлялись закоренелые недостатки монахинь – отзвуки прошлой жизни в миру. Одними молитвами не избавиться от старых привычек. Настоятельница советовала новым девушкам пожить в монастыре, поработать, привыкнуть к внутреннему распорядку и только после испытания принимать окончательное решение. Никто никого не неволил. Случалось, что девушка не справлялась, не выдерживала и возвращалась к обычной жизни. Наталья Серафимовна с благословением отпускала.
Мне приходилось очень нелегко. В силу того обстоятельства, что настоятельница монастыря – моя крёстная, требования ко мне предъявлялись на порядок выше, и спрос иной. Трезво оценивая создавшуюся обстановку, я не желала, чтобы по углам шушукались: «Игуменья делает для неё исключение, поблажки, поэтому поощряет».
Послушницы пищу готовили сами. Меня специально ставили на самые проблемные, трудоёмкие участки работы, которой я никогда не занималась и не была к ней приучена. К примеру, на кухне драила огромные чаны, в которых варили щи и супы, а на Рождество – кутью. Соскребала гарь с чугунной посуды, в ней жарили овощные котлеты и разогревали лапшу. Убирала подсобные помещения, и на земле находилась работа. Руки превратились в сплошные раны, мокнувшие волдыри, которые, с трудом подсыхая, превращались в многослойные корки. Кожа приобрела воспалённый вид и выглядела ужасно. Я не узнавала свои руки. Наталья Серафимовна наблюдала за мной, успокаивала, лечила мои раны, но от работы не освобождала. Спустя время она скажет:
– Запомни и усвой. Эта школа тебя не раз выручит. Не гневи Бога. Пусть всё идёт своим чередом. А там и умнее будем.
Я слушала крёстную, но моё сердечко тосковало по дому и по братцу. Однако не торопила Наталью Серафимовну. Внутренний голос подсказывал, что уезжать из монастыря ещё рано.
Игуменья, по своей природе будучи общительным человеком, находила общий язык со всеми. Крёстную уважали в обществе, многие симпатизировали ей. К ней приезжали за советом в неординарных ситуациях. Никогда никому Наталья Серафимовна не отказывала в помощи. Так она сумела привлечь к монастырю внимание довольно многих состоятельных жертвователей. Недостающая провизия закупалась сугубо на пожертвования. И несмотря на это, работы не убавлялось, с утра до позднего вечера люди занимались богоугодным делом. Я обратила внимание, что послушницы в процессе пребывания в монастыре приобретали сноровку, опыт, поэтому всё выполнялось размеренно, без спешки и поэтапно, иной раз автоматически. Помимо обычной занятости, у женщин были другие обязанности: некоторые послушницы плели коклюшками кружева, вязали крючком салфетки. Другие вышивали на пяльцах иконы, украшая бисером, третьи владели гончарным ремеслом. Готовую посуду красочно расписывали – всё это раскупалось на благотворительных