– Ну… – недовольно нахмурилась Катя.
– Чего ну? У тебя отец вон… погибает, можно сказать! А?! Получается, ему здесь хана! – Настя недоговорила, поджав губы. – Тебе надо ехать, Катька! Я тебе точно говорю! Вам деньги нужны!
Катя сидела, все так же напряженно глядя в никуда, нервно сжав кулачки на коленях.
– Что молчишь?
– Не заработать мне таких денег!
– Сколько?! – решительно и даже небрежно спросила Настя.
– В Москве операция от восьмисот тысяч стоит…
– Фи-фу! – присвистнула Настя ошарашено. – Восемьсот тысяч! Ни хрена себе! И ты еще думаешь… Вы вообще на что живете? На рыбу?
В комнате стало тихо, будильник тикал, Андрюшка громко разговаривал за стеной. Катя нервно вытерла платком глаза, но на них снова выступили слезы, губы у нее задрожали, она еле держалась:
– Ради Федора мать рыбу носит. Никогда такого не было, ты же знаешь! – Слезы потекли сильнее. – Сколько Федька ни попросит, она обязательно насобирает. Мы все в долгах…
– Да видно же, – Настя кивнула на подушку, – белье вон до дыр стерлось.
Катя глянула удивленно, сквозь белую наволочку в прорешках просвечивал зеленоватый наперник.
– Ехать тебе надо, тут и решать нечего!
– Я бы поехала, даже если бы мать не пускала. Но столько денег… – Катя замолчала, глядя мимо Насти, – я все перебрала! – Катя зло вытерла опять навернувшиеся слезы, еле держалась, чтобы не зареветь. – Отец… два года уже лежит! И я ничего не могу! Как столько заработать?! Я искала в интернете… можно продать какой-нибудь орган, я же здорова, у меня все органы в порядке! Но там все непонятно, я звонила, какие-то люди странные… – Она отвернулась.
– Эй, подруга, ты что? Катюня, ты кончай это! – Настя с удивленьем на нее смотрела. – Ты о чем думаешь? Хрень какая!
– Отец – хрень?! – Катя вытаращила глаза и, отвернувшись, прикрыла лицо.
– Всю жизнь слезомойка, – Настя уселась на колени к Кате, обняла за голову, поглаживая по спине. – Чуть что, уже ревешь втихушку, так нельзя…
Катя обняла Настю за пояс, уткнулась в грудь и уже, не сдерживаясь, заплакала.
– Ну ладно, ладно, заработаем как-нибудь. – Настя щекотала концом Катиной косы Катину шею и свой нос. – Я тебе помогу, мне много не надо, мне главное из этой дыры свалить! Никогда не вернусь!
– Я даже, знаешь, что думала? – Катя вытерлась совсем уже мокрым платком, глянула на него удивленно и бросила на стол. – Нет, правда, я разные способы искала… есть же порнографические, ну… – она брезгливо сморщилась, – сайты, студии… Там приглашают. Я смогла бы сниматься… Так, чтоб лица не было видно.
Настя с острым любопытством смотрела на сестру.
– Там трахаются все время… тебе что, нравится порнушка? – выдавила, наконец, весело прищурившись.
– Да нет же… – брезгливо отстранилась Катя, – гадость ужасная! Я нечаянно… – она сильно покраснела.
– А чего же ты, звонила туда? – не отставала Настя, снова перебираясь на кровать.
– Нет, я вообще всякое думала, чтобы денег заработать… – Катя успокаивалась, вздохнула судорожно, закусив губу, хмуро смотрела мимо сестры. – Даже думала наемником поехать, там платят много.
– Наемником? – переспросила Настя.
Катя ее не слушала. Вспоминала, застыв в одну точку.
– Ну да, наемником завербоваться, это же почти официально, я санитаркой могла бы, но у меня образования нет и возраста не хватает… Пишут, правда, что можно и без…
– Там же убить могут?!
Катя беспокойно, слегка сумасшедше как будто посмотрела на сестру, сама все думала о чем-то.
– Да-да, я читала переписку тех, кто там бывал… это ужасно, я бы не смогла ни за какие деньги. Даже если бы сказали, что, вот, убей одного человека, и твой отец сразу станет здоров… Я много думала об этом. Это как кошмар ночной, мне часто про отца снится. Как он выздоравливает…
– Ну и херни у тебя в мозгах, никогда не думала. Вот, тихоня!
Будильник все тикал в тишине. Мать в коридоре закладывала дрова в печку.
– Так что, сестра-наемница, едем или как? – спросила Настя безо всякого уже нажима и устало встала с кровати.
Катя молчала.
– Ну ладно, ты тут думай, а я точно еду!
Ни на другой день, ни позже, как, впрочем, ни разу раньше, Катя не смогла начать этот разговор с матерью. Дел было так много, что у нее язык не поворачивался сказать: мама, я в Москву… Да и не верила она в эти заработки. Последним местом ее работы была поликлиника, санитарка на полставки, семь тысяч рублей.
2
Они ехали на рейсовом автобусе из Иркутска. Был вечер субботы, солнце впереди низко висело над степными пологими холмами. Федеральная трасса М-53 «Байкал», связывающая два края бескрайней России, устало извивалась вдаль, превращаясь в нитку, по которой двигались точки машин. Автобус качало и подбрасывало на разбитом, каждый год латаемом асфальте, ехать было три с половиной, а то и четыре часа, и большинство пассажиров уже спали, только на заднем сиденье хохотала и дурачилась компания молодежи.
Мать сидела у прохода, она подсчитала выручку и задумчиво глядела то куда-то вдоль автобуса, то себе под ноги. Катя щурилась в окно, но ничего не видела, а воображала, как сдает экзамены. Два года подряд она готовилась в мединститут в Москву, и это стало у нее привычной игрой. Когда нечего было делать, как сейчас, или когда не спалось, она выбирала предмет, мысленно входила в аудиторию, брала билет, сосредотачивалась и отвечала сама себе.
Учиться она хотела, ей всегда нравилось, и давалось все легко, и биолог и школьная химичка были в ней уверены, но, видно, не суждено было попасть в институт. В год окончания школы в мае родился Андрюшка, хлопот прибавилось, а в июле искалечило отца, и жизнь стала совсем трудной. В этом году она опять готовилась, но уже по привычке, ни на что особо не надеясь, а скорее, стараясь развлечь отца, который лежа экзаменовал ее. Ситуация в семье становилась все хуже, и Катя никуда не поехала. Даже и разговор с матерью об этом не зашел.
Мать рядом неудержимо и нечаянно зевнула, так что слезы навернулись на глаза. Повернулась к Кате, вытираясь:
– На семь тысяч наторговали сегодня… – она опять сдержала зевок, – пятьсот отдала за место, шестьсот – сержанту, тысячу на автобус. – Мать нагнулась ближе к Кате и, улыбаясь, зашептала. – Да этот поддатый парень пять тысяч дал, а сдачу взял с тысячи.
Катя кивнула, но радости, что была на лице матери, не поддержала. Чуть растерянно на нее смотрела. Мать это увидела и нахмурилась:
– Он сам так… я ему сдачу даю с пяти, а он: «Проторгуешься, тетка!»… взял триста рублей и пошел… – мать, поджав губы, посмотрела на дочь, потом нагнулась к ее уху. – Ты видала, сколько у него в кошельке было?! – Она машинально пощупала-прижала к себе черную мужскую барсетку с деньгами и документами. – Ему ничего, а у нас больше десяти тысяч получилось в этот раз. В следующий выходной килограмм тридцать возьмем, даст Бог. Омуль с икрой весь… цены на рыбу везде растут, мы только, как дуры.
Катя согласно кивала головой. Замолчали. Мать опять о чем-то тяжело задумалась. Возможно о том, что дочь ее никогда не разделяла этих ее мелких радостей. Ездила покорно с ней на рынок и за прилавком стояла с такой вот тихой улыбкой. Она покачала головой и, вздохнув, повернулась к Кате:
– Иван Данилычу хочу хоть половину отдать. Он не спрашивает, а мы с зимы должны. – Мать замолчала, глядя мимо Кати куда-то в степь.
– Он позавчера приходил утром, двести рублей отдал, – вспомнила Катя.
Мать смотрела на нее, закусив губу, потом сокрушенно качнула головой:
– Мы ему сорок тысяч должны полгода, а он ходит у нас занимает… и потом отдает. Просит тут у меня взаймы… Я прямо красная сделалась, говорю, как же Иван Данилыч… а он – не переживай, Ириша, то деньги стратегические, если, говорит, околею, а эти тактические – в лавку пойду за поллитрой. И смеется еще.
Мать помолчала, продолжая думать о терпеливом соседе и рассчитывая свои возможности. Потом сказала решительно:
– В следующие выходные рыбу продадим, сразу отдам ему… сколько смогу. Надо отдать и все. – Она опять задумалась, нахмурившись. – Отцу анализы первого августа должны были сделать, уже сентябрь…
Солнце село, в автобусе стало темнеть, его все так же подбрасывало и качало из стороны в сторону, толстый мужик перед ними храпел громко и переваливался с боку на бок, молодежь сзади притихла. Устали, видно. Или пиво кончилось.
– Ты когда-нибудь о деньгах мечтаешь? – спросила мать, глядя мимо Кати.
– Нет.
– А я… – мать доверительно склонилась к щеке дочери, – я только о них и думаю. Представляю, будто у нас их много… Вчера засыпала и увидела, как будто поплыла за грибами за реку, и прямо в лесу, на краю болота «Уазик» стоит, а в нем мешки с деньгами. Пятитысячные все. А водитель убитый. И я стою и думаю, куда же этого водителя девать… А потом долго уснуть не могла, придумывала, что соседям сказать про эти деньги. – Мать с искренним удивлением посмотрела в глаза дочери. – По-настоящему придумывала, как людям наврать. Так и не смогла потратить. Их так много было, что я не понимала ничего… привыкла – сто рублей да пятьсот, ну тысяча, а там много было… целый мешок с красными пачками. – Мать растерянно потерла подбородок. – Даже отцу за операцию не смогла заплатить. Заграница какая-то привиделась, и меня спрашивают: откуда у тебя, тетка, столько денег? И смотрят! За Федора понесла, они деньги взяли и хохочут: ворованные, говорят, хочешь, тебя рядом с сынком определим! Очнулась от этого сна – мокрая вся! Я, наверное, с ума уже схожу. А? Утром проснулась и вспомнила про мужика убитого в том «Уазике». Я ведь его в болото утащила, и он там утонул. А у него дети, наверное, жена…
– Мам, – Катя чуть заметно улыбалась, – это же сон, ты, наверное, сериал смотрела…
– Может, и сон… а может, я на самом деле такая… деньги уже дороже людей стали…
Она закрыла глаза и откинулась на спинку. Но видно было по лицу, по рукам, напряженно сжимавшим потертую барсетку, видно было, что не спит. Катя отвлеклась от своей биологии, солнце село, за окном стало сер