– Вы отдаете себе отчет в том, что вы делаете?
В горле пересохло: голос пропал, и я смогла только кивнуть головой.
– Отлично, – ледяным тоном продолжил он. – Значит, вы знаете, что распространяете фальшивку?
– Нет. Это – настоящий материал…
– Я хочу с вами поговорить… – Вокруг нас образовался полукруг; любопытствующие кидали взгляды, не забывая при этом держаться на приличном расстоянии.
– Я… занята. И не могу. – Я пришла в себя и собиралась дать Захарову отпор. – Но мы можем поговорить либо здесь, либо в нашем кафе на пятом этаже.
– Кафе? – Его рот скривился, как будто я сказала какую-то непристойность. – Сейчас мы едем в ресторан и поговорим там. Я не доверяю вашему кафе.
Он развернулся и широкими шагами пошел к лифту. Я не хотела идти; но ноги понесли меня сами собой за ним. Я шла мимо Леночки Штанько и Натальи Гараниной, которые не сводили с меня изумленных глаз. Я остановилась и попросила Леночку принести мне сумку из рабочей комнаты. Та метнулась в коридор и через минуту уже протягивала мне сумку. Наверное, я здорово была не похожа сама на себя, если мои сотрудники смотрели на меня так. Все было как в тумане: я вышла на улицу, где уже начинало темнеть, и нырнула в нутро белого «Мерседеса». Мы оба сели на заднее сиденье – я забилась в угол, а Захаров, наоборот, расположился вальяжно, вытянув свои длинные ноги, закрыл глаза, как будто уже забыл о моем существовании…
Куда я еду, зачем, мелькало в голове. Надо было быть тверже и отказаться от разговора. Зачем я согласилась на эту поездку…
Небо наливалось свинцовой тяжестью, город накрывали низкие тучи. Будет дождь, равнодушно заметила я. И куда меня понесло… Я даже боялась повернуться в его сторону, боялась снова встретиться с этим испепеляющим взглядом… Впервые за много лет я подумала, что я – слабая женщина, а по ошибке считала себя сильной.
Машина остановилась. Дверцу передо мной распахнули, и я вышла. Мы оказались перед ресторанам «Уолл-стрит» – я вспомнила, что, по слухам, это был любимый ресторан олигарха. Захаров вышел первым и, даже не взглянув на меня, ринулся вперед – в стеклянное великолепие ресторана.
Мы миновали два зала и остановились в третьем – маленьком, рассчитанном на пять столов; огромная люстра свешивалась с полотка; накрахмаленные скатерти в электрическом свете отливали светло-золотистым, а я стояла посередине зала как в столбняке, пока не услышала:
– Да садитесь же, или вам требуется особое приглашение!
Что-то сильно выбивало меня из колеи, и от этого я начинала злиться. Я была популярной ведущей, меня знала вся страна, но этот человек меня буквально гипнотизировал, и я не могла этому сопротивляться и забывала обо всем.
Даже о том, кто я.
На негнущихся ногах я плюхнулась на стул, крепко вцепившись в сумку.
– Сумочку можете положить на стул, или боитесь, что я у вас ее отниму… – Голос звучал с легкой насмешкой, и я, тряхнув головой, положила ее на стул рядом.
– Не боюсь, – сказала я хриплым голосом. – А потом там все равно ничего нет: ни кассеты, ни денег.
Мефистофель захохотал, демонстрируя мне великолепные зубы.
– Значит, все-таки боитесь, – cказал он с неким удовлетворением.
– Если вы собираетесь применить физическую силу – то боюсь… Я же женщина…
Он подался слегка вперед.
– Заказывайте, что хотите.
– Только кофе. Крепкий черный кофе.
Откуда-то материализовался официант, и Захаров сказал ему отрывисто и быстро:
– Один кофе и виски. Все.
Наступило молчание. Официант исчез. Я набралась храбрости.
– Вы хотели о чем-то со мной поговорить?
– Не торопите события. Но вы так мало заказали, не хотите ли поесть и расслабиться после трудового дня?
– Нет. Не хочу.
Принесли кофе и виски.
– Откуда у вас эта кассета? – спросил он сердито.
– Я не могу выдавать свои источники информации.
– Бросьте! – мотнул он головой. – Сколько вы хотите за свое молчание и за то, чтобы больше никогда не упоминать об этой пленке. Говорите! В своей программе вы скажете, что пленка – фальшивая. И все свалите на несуществующего корреспондента, который выдал якобы сенсацию, не проверив как следует источник информации, и попался на этом.
– А Диденко?
– С Диденко и другими я договорюсь. Сколько вы хотите?
– Нисколько. Это мой материал. Я – журналист и не продаюсь.
Захаров оглушительно захохотал. Я невольно сжалась. Он хохотал так, будто я отмочила шутку, достойную Мистера Бина.
– Как раз ваши братья журналисты хорошо продаются. Назовите любую сумму, и мы придем к полюбовному соглашению.
Искушение было велико: как я ни любила свою работу, где-то в глубине души я понимала, что смертельно устала, мои нервы на пределе и вообще иногда хочется все бросить к чертям собачьим; воображение услужливо рисовало виллу на берегу Средиземного моря, яхту и ласковый бриз… Дашка в Англии. У мужа снимаются проблемы с бизнесом. Я тряхнула головой, отгоняя наваждение.
– Давайте не будет торговаться. И поставим на этом точку.
– Вы понимаете, что меня подставляют. Я собираюсь создать собственную партию или блок. Может быть… – он замолчал. – Вы играете на руку моим врагам – вы это понимаете? Вас просто используют.
– Сожалею, но больше мне сказать нечего.
Он встал.
– Душно. Пойдемте на крышу, там продолжим разговор.
– Мы уже обо всем поговорили!
– Нет. Не обо всем.
Мы вышли через боковой вход и сели в стеклянный лифт. Он поехал вверх, и под нами была вся Москва: темная в предчувствии грозы и какая-то чужая.
Лифт остановился, и мы, поднявшись по нескольким ступенькам, очутились на крыше. Здесь стояли деревья в кадках и несколько столиков. Захаров выбрал самый крайний у парапета и жестом пригласил меня сесть… Вдали уже громыхало.
– Опять кофе? Или поужинаете?
– Нет. Ничего не надо. – Я стояла и не собиралась присаживаться за столик.
– Хорошо. – Он стоял напротив меня, засунув руки в карманы, и смотрел странным взглядом: как будто что-то решал про себя.
– Может, мы все-таки сумеем договориться? Это в ваших интересах.
– Послушайте! – Я уже начинала сердиться. – Я все объяснила. Я очень сожалею, но поступить по-другому не могу.
И вдруг резкий электрический разряд прочертил атмосферу. Я невольно поежилась.
– Да бросьте! Вы просто ломаетесь и набиваете себе цену. Наш разговор меня уже несколько тяготит. У меня есть и другие дела, поважнее, чем стоять тут и уговаривать вас.
– Не уговаривайте! Не надо. Не тратьте на меня ваше драгоценное время. Найдите ему лучшее применение. И вообще мне пора идти!
Теперь уже громыхнуло протяжно, неторопливо… Он подошел к самому парапету. Непонятно почему, я шагнула к нему.
– Вы мне очень все осложняете…
Теперь громыхало почти без остановок. И ему приходилось кричать, чтобы я его услышала.
– Вам, наверное, заплатили люди, которые работают против меня? Я угадал? Сначала вы напали на меня из-за этого особняка. Сдался он вам! Здание стоит целехонько. Подумаешь: небольшие переделки. Я же не сношу его с лица земли! Теперь кассета…
Я посмотрела на него.
– Нет, – и качнула головой. – Вы ничего не понимаете. Мне никто ничего не платил. Это моя обычная журналистская работа.
– Так не бывает. Как-то эта кассета попала к вам. Правильно? Она не могла возникнуть ниоткуда.
Мне ни за что не хотелось признаваться, откуда взялась кассета. И вообще, хотелось поскорее закончить этот разговор.
Я вцепилась руками в волосы и случайно сдернула заколку. Они упали длинными прядями на спину. Ветер с силой взметнул их, и они опустились на лицо. Я отвела их рукой.
А ведь он может запросто спихнуть меня вниз. Столкнуть, и все дела. С него станется. И как бы в подтверждение моих слов он шагнул ко мне, и теперь расстояние, разделявшее нас, было не более метра. Еще один шаг, и он столкнет меня и не посмотрит ни на что…
Я видела его глаза. Cерые. Холодные. Он смотрел на меня внимательно, изучающе, как будто перед ним было существо редкой породы – из тех, c кем он еще не сталкивался. Захаров провел рукой по волосам.
– Вы все еще упрямитесь?
– Это не упрямство. Это – позиция. – И я невольно отступила назад.
– А вы меня боитесь, – cказал он насмешливо.
– Ошибаетесь, – холодно сказала я. – И вообще…
Он ухватился за это слово.
– Что «вообще»?
– Ничего. Давайте закончим наш разговор, который все равно ни к чему не приведет.
– Вы уверены в этом?
– Да.
– Ну что ж!
Короткие электрические разряды вспарывали свинцовое небо. В воздухе пахло озоном. Я резко выдохнула. Было трудно дышать, и ощущение складывалось, словно мне сдавили грудную клетку.
Он стоял и сверлил меня глазами. Я не отводила взгляд. Учитывая, что он обвинил меня в трусости, не хотелось, чтобы Захаров думал обо мне как о слабой ничтожной женщине. Я вздернула подбородок.
– Если… вы… передумаете, – он чеканил слова, не спуская с меня тяжелого взгляда, – вот мой телефон и телефон моего помощника. Свяжитесь сразу со мной. Хорошо?
Я молчала.
– Хорошо? – повторил он с легким нажимом.
Мне хотелось поскорее избавиться от него: его присутствие давило на меня, и было ощущение, что я стою в выжженной библейской пустыне, и короткие электрические разряды только усиливали это впечатление.
– Хорошо. – Его визитка белела в пальцах маленьким клочком с темно-синими буквами – пропуск в ад или рай. Это уж как кому повезет.
Взмах руки, и он протянул визитку. Я почти выхватила ее, и наши пальцы встретились. У нас обоих были ледяные руки, подумала я. Как странно.
Если бы я знала, что все так глупо, бездарно закончится, ни за что бы не стала ввязываться в эту историю, в этот роман, ставший таким пошлым и расхожим штампом, как пальма на фоне кислотного заката или молодые люди из телевизионной рекламы, приходившие в экстаз от пакетика чипсов и бутылочки кока-колы. Но я ни о чем не думала, когда с головой окунулась в этот роман. Мне нужно было отвлечься. От всего. Я много читала о том, что секс – лучшее лекарство для женщины средних лет. Вот только никто не сказал, как принимать это лекарство: сразу, постепенно или строго дозированно. Приходилось самой определяться с этим.